Сказка зимнего перекрестка - Ипатова Наталия Борисовна (электронная книга .txt) 📗
— Так вы бессмертны! — осенило Локруста.
— Меня-то это не касается, — пожал плечами Туолле. — Я свалился с крепостной стены прежде, чем смог воспользоваться правами «Призрака», после чего заработал провал в памяти. Подозреваю, тут не обошлось без бабушки, а вместе, с нею — без чудовищного перерасхода необходимой проекту энергии. У меня, знаете ли, замечательная, склонная к мелкому хулиганству бабушка.
— Как побочный продукт они получили решение проблемы бессмертия! — не то восхитился, не то ужаснулся Локруст.
— Мы — очень старая раса, — возразил ему Туолле. — И вряд ли это — достижение, если учитывать, что мы не в состоянии поддерживать привычные способы воспроизводства. Я не отказал бы в этом никому… но не уверен, что для себя хотел бы именно этого. Понимаете, Локруст, у нас слишком разные проблемы.
— Но в таком случае, какой восхитительный смысл имели бы клятвы «любить вечно»! — с энтузиазмом воскликнула Агнес и покраснела.
— Не уверен, что это возможно, — сказал Туолле. — Я вообще далек от проявлений восторгов при слове «бессмертие»… и сомневаюсь, что вообще что-то можно делать вечно. Смысл имеет только определенный промежуток времени, тогда как вечность сама по себе — ничто. Самое всеобъемлющее понятие, как правило, ничего не значит. Хотя… я опять же не уверен насчет моей бабушки, которая парадоксальна по самой своей сути.
С точки зрения Агнес это было достаточно наглое заявление, но она не могла утверждать, что разбирается в вопросе, а потому скромно промолчала.
— Но все же вы правы. Если кому и разбираться с разбуянившимися родственниками, так только мне. Агнес, — он повернулся к девушке, — вы… не откажетесь поехать со мной еще раз?
— С радостью, — откликнулась она, трепеща, как и всегда, когда слышала свое имя из его уст. — Если я вам нужна.
— Да, — подтвердил Туолле. — Я не хотел бы, чтобы они как-то поступили со мной против моей воли.
— Вы полагаете, мое присутствие их удержит?
— Возможно… оно удержит меня.
22. Для кого-то все только начнется
Они стояли на перекрестке, у старинного поворотного камня, и смотрели на колеблемую ветром конную группу напротив. Святость места, похоже, выветрилась уже настолько, что Марк… простите, Туолле уже не выказывал никакого беспокойства. Может, это было признаком адаптации. По крайней мере Агнес хотелось бы так думать.
Кони их стояли неподвижно, ветер играл их гривами и волосами всадников, Туолле не шевелился, ждал, напряженно вглядываясь в ту сторону. Ей оставалось только гадать, какие чувства он испытывает, однако Туолле не слишком долго держал ее в заблуждении на этот счет. Не глядя на нее, он стянул отороченную мехом перчатку.
— Дайте мне вашу руку, Агнес.
Она поспешила исполнить его волю. Рукавичка ее свалилась в снег, но она о ней не пожалела. Руки их сомкнулись. Ладонь Туолле была твердой и на удивление прохладной. Он по-прежнему не смотрел в ее сторону, и Агнес догадалась, что он просто использует ее, как якорь. «Я не хочу, чтобы они что бы то ни было делали со мною против моей воли», — вспомнила она. Что ж, если она нужна ему в таком качестве, она ему послужит.
Снежная крупа, которую ветер сыпал им прямо в лица, таяла еще в воздухе, даже не успевая коснуться горячих и мокрых щек Агнес. А у Туолле все было по-другому: крупинки запутывались в его волосах и ресницах, их наметало на скулы, они собирались там и ссыпались вниз, по впадинкам щек, тонкими, шуршащими струйками. Будто снежные слезы, подумалось Агнес. Орлик, чуя приближение неведомых ему, а стало быть, враждебных тварей, забеспокоился, затанцевал… Туолле, умело и быстро огладив коня, успокоил его. «Я в конце концов тоже где-то животное», — в смятении подумала Агнес.
Там, напротив, кажется, глядели на них с таким же изумлением. Потом приблизились на некоторое расстояние, так, что Агнес стала различать одежды и лица. От их совершенства ей стало почти физически больно. Туолле был лучше всех, но она впервые видела воочию существ очевидно равной с ним породы. Какие безупречно красивые были тут женщины! Тонкие, гибкие, как ивы, и при том безыскусные… Одежды их были блеклыми, переливающимися, словно сотканными из кладбищенских туманов и слез, глаза мерцали, как звезды в омуте, спускающиеся к самым седлам локоны казались влажными, струясь, как водоросли на речной быстрине. Две отделились от остальных и медленным шагом тронулись к ним с Туолле. Остальные потянулись следом, соблюдая уважительный интервал.
Одна из них была высокого роста, черноволоса, с жесткой осанкой, выдававшей привычку повелевать. У второй, русой, глаза были светло-серые, теплые, как тающие льдинки. Агнес чуть повернула голову, чтобы удостовериться. Ошибки быть не могло: на лице Туолле сияли такие же глаза.
— Это Антиль, — сказал он вслух и поклонился. — Элейне, матушка, Ваше Величество, здравствуйте.
Он перешел на старый язык, и Агнес не поняла. Дамы переглянулись.
— Это Туолле? — беспомощно спросила Элейне у Антиль. — Кажется… мне стыдно признаться, я стала забывать, как он выглядел.
— Немудрено, — отозвалась Антиль. — Все-таки пятнадцать тысяч лет прошло. И наш мальчик изменился.
— Пятнадцать ты… — Туолле поперхнулся. — А для меня — всего лишь год. Антиль, я вынужден извиниться, после переноса у меня возникли некоторые проблемы с памятью.
Он оглядел окружавшую его толпу призрачных сородичей.
— Не слишком весело вы выглядите.
— А чего бы тебе хотелось? Пятнадцать тысяч лет траура по тебе…
Это сказала Элейне, и по ее резкому тону Агнес догадалась, что у той нет опыта беседы с сыном.
— Пятнадцать тысяч лет траура? — Туолле задумался, а потом рассмеялся. — Какой кошмар! Велика ли моя популярность при таких условиях? Этого не стоит ни один король. Вы уверены, что слезоточивость не вошла в дурную привычку?
— Вот видишь, — ответила ему бабушка, обладавшая редким присутствием духа, — как мы нуждаемся в энергичном молодом короле с чувством юмора? Но мне кажется, мы не вовсе безнадежны. Под твоим руководством мы изменимся к лучшему весьма быстро. И потом, Туолле… десять лет, двадцать — это срок. Год, — она указала на седину в его волосах, — это время. А что такое пятнадцать тысяч лет? Миг.
— Бьюсь об заклад, все эти пятнадцать тысяч лет мои дражайшие родственницы посвятили выяснению самого животрепещущего вопроса всех времен и народов, а именно — «кто виноват?».
Антиль улыбнулась, Элейне выглядела несколько смущенной. Разговор на неведомом языке наскучил Агнес, она, пользуясь правом якоря, дернула Туолле за руку и спросила:
— Они хотят увести тебя с собой? Сделать… таким же?
— Точно.
— Но зачем? — Она ревниво огляделась. — Среди них есть мужчины. Почему они так настойчивы?
— Во-первых, — объяснил он ей, пренебрегая нетерпением окружавших, — мы высоко ценим каждого из нас. Нас слишком мало. А во-вторых… — он смешно сморщил нос, — я — их король.
— Ты не говорил! — ошеломленно пробормотала Агнес.
— Оно того не стоило, — отмахнулся Туолле. — Мать превосходно справляется с регентством. Жаль лишать ее удовольствия. К тому же тут больше бед, чем радостей.
— Ты с ними пойдешь?
Туолле неопределенно пожал плечами.
— У них есть некоторые права на меня. Но если хочешь… — он опустил взгляд на их сомкнутые руки, — я останусь. Мне остаться?
Дьявол! На нее хлынуло столько чувств разом, столько новых и старых мыслей теснилось вокруг, что она на минуту вовсе перестала что-либо соображать. И надо ж было их сомкнутым рукам именно сейчас привлечь к себе внимание.
— А это еще кто?
— Туолле, кто это с тобой?
— ИХ самка?
— Животное!
— Туолле, ты же таких убивал!
Оскорбительные интонации не нуждались в переводе. В одну минуту боевые порядки Агнес были смяты и опрокинуты. Как, скажите, достойно ответить, не зная языка. В единый момент они отквитали человечеству в ее лице все обиды, понесенные от оного их королем. Ах, как бы она сейчас сказала: «Да! Оставайся. Я любила, люблю и буду любить одного тебя. Все цветы, все сокровища моей души я вручу тебе». И расстелили бы они его плащ на снегу, подальше от всяких там перекрестков, и уж как-нибудь научили бы друг дружку плохому! И черта с два получили бы они обратно своего прекрасного короля.
