Нездешний - Геммел Дэвид (книги без сокращений .txt) 📗
— Нет, это нотасы — не имеющие племени. Прежде они были отщепенцами, но теперь возделывают землю и плавают по реке, а надиры ездят к ним за железными изделиями, оружием, одеялами и прочим.
— Тебя здесь знают?
— Меня знают почти везде, Даниаль. Они въехали в город и оставили лошадей у гостиничной коновязи. Внутри было темно и разило потом, прокисшим пивом и прогорклым салом. Даниаль села у закрытого окна и, вздумав открыть ставни, толкнула ими человека, стоявшего снаружи.
— Ты, корова! — завопил он. Даниаль отвернулась от него, но он ворвался в дом, не переставая вопить, и она достала меч. Мужчина застыл как вкопанный. Он был крепок на вид и одет в меховой полушубок с широким черным поясом, на котором висели два длинных ножа.
— Убирайся, не то я убью тебя, — рявкнула Даниаль.
Сзади возник Дурмаст — он ухватил мужчину за пояс и понес к открытому окну.
— Слыхал, что сказала дама? Убирайся! — Он выбросил бедолагу в окно, и тот шлепнулся в пыль за несколько футов от деревянной пешеходной дорожки. Дурмаст с широкой ухмылкой обернулся к Даниаль.
— Ты и здесь поддерживаешь репутацию милой, приятной женщины?
— Я обошлась бы и без тебя.
— Не сомневаюсь. Я оказал услугу не тебе, а ему. В лучшем случае ты бы его зарезала, а в худшем пустила бы в ход свой язычок — уж от этого он никогда бы не оправился.
— Очень смешно.
— Как посмотреть. Я купил нам места на судне, которое отправляется завтра утром, и заказал комнату... с двумя кроватями.
Глава 16
Бутасо сидел в своей юрте, угрюмо глядя на присевшего перед ним старого шамана. Старик разостлал на земле кусок дубленой козьей шкуры и высыпал на нее дюжину костяшек. Кости были выточены в виде грубых кубиков, на каждой грани вырезаны таинственные знаки. Поглядев на них некоторое время, шаман обратил к вождю искрящиеся злобным весельем темные раскосые глаза.
— Твое предательство погубило тебя, Бутасо.
— Объясни.
— Разве и так не ясно? Ты обречен. Темная тень уже легла на твою душу.
— Я силен, как никогда, — заявил Бутасо, поднимаясь на ноги. — Ничто не может повредить мне.
— Зачем ты нарушил слово, данное Ледяным Глазам?
— Мне было видение. Мне часто даются видения. Дух Хаоса не оставляет меня — он руководит мною.
— У надиров он зовется Духом Черных Дел, Бутасо. Почему ты зовешь его по-другому? Он лжец.
— Это ты так говоришь — а он дал мне власть, богатство и множество жен.
— Он принес тебе смерть. Чего он потребовал от тебя?
— Истребить караван Ледяных Глаз.
— Однако Ледяные Глаза жив — и жив его друг, Похититель Душ.
— А мне-то что до этого?
— Думаешь, ты один обладаешь властью, а я нет? Глупый смертный! С того дня, как Похититель Душ вселил в твое сердце страх, подарив тебе жизнь, ты сгорал от желания отомстить ему, Теперь ты перебил его друзей, и он охотится за тобой. Ты понял?
— Сотня моих людей рыщет по степи, разыскивая его. К рассвету они доставят мне его голову.
— Этот человек — Князь Убийц. Твои охотники не найдут его.
— Тебя это только порадовало бы, верно ведь, Кеса-хан? Ты всегда меня ненавидел, — Твое самомнение чересчур велико, Бутасо. Я не питаю к тебе ненависти. Разве что презрение, но теперь не о том речь. Этого человека нужно остановить.
— И ты мне поможешь?
— Он представляет собой угрозу для будущего надиров. Он ищет бронзовые доспехи — это Пагуба Надиров, и он не должен найти их.
— Прибегни тогда к перевертням — пусть они выследят его.
— Это крайнее средство, — отрезал Кеса-хан, поднимаясь на ноги. — Я должен подумать.
Ссыпав костяшки в кожаный мешочек, он вышел наружу и обратил взор к звездам. Вокруг было тихо — лишь восемь часовых, окружавших юрту Бутасо, переминались время от времени с ноги на ногу от холода.
Кеса-хан вернулся в свою юрту. Его молодая рабыня Вольтис приготовила жаровню с горячими углями, налила чашу лиррда и положила шаману в постель три нагретых камня. Улыбнувшись рабыне, он залпом осушил чашу, чувствуя, как хмель огнем расходится по жилам.
— Ты славная девушка, Вольтис, и слишком хороша для меня.
— Ты всегда был добр ко мне, — с поклоном ответила рабыня.
— Тебе хотелось бы вернуться домой?
— Нет, господин. Я хочу одного — служить тебе.
Тронутый ее искренностью, он взял ее за подбородок — и вдруг замер.
Восемь часовых!
Но у юрты Бутасо всегда стояло семеро!
В юрту вошел часовой. Бутасо обернулся:
— Чего тебе?
— Пришел забрать свой подарок, — отвечал Нездешний.
В горле у Бутасо заклокотал вопль, но в шею ему вонзились шесть дюймов стали и прервали крик. Схватившись за клинок, Бутасо выкатил в агонии глаза и упал на колени. Его стекленеющий взгляд остановился на высокой неподвижной фигуре.
Последнее, что он услышал, был лязг мечей ворвавшихся в юрту часовых.
Нездешний, обернувшись, отразил рубящий удар и поворотом запястья вышиб клинок из руки противника. Тот схватился за нож, но не успел — меч Нездешнего вошел ему между ребер. Другие воины напирали, тесня убийцу вождя к середине юрты.
— Положи меч, — прошипел с порога Кеса-хан. Нездешний хладнокровно оглядел смыкающееся вокруг него кольцо стали.
— Возьмите его сами, коли охота. Надиры рванулись вперед, и еще один воин с криком повалился наземь. Чей-то клинок плашмя ударил Нездешнего по голове. Он упал. Град кулаков обрушился на него, и он погрузился во тьму...
Очнулся он от боли, острой и непрерывной. Пальцы у него распухли, солнце немилосердно жгло обнаженное тело. Его подвесили за руки к столбу посреди надирского стана; сорвали с него надирскую одежду, и солнце уже покрыло ожогами его мраморно-белую кожу. Лицу и рукам, загоревшим дочерна, не грозило ничего, но грудь и плечи страдали невыносимо. Он попытался открыть глаза, но преуспел только с левым: правый опух и открываться не желал. Во рту пересохло, язык был точно деревянный. Опухшие, багровые руки терзала острая боль.
Нездешний уперся ногами в землю и тут же получил удар кулаком в живот. Он сморщился, прикусив раздувшуюся губу так сильно, что выступила кровь.
— Мы тут много чего приберегли для тебя, круглоглазый ублюдок.
С трудом повернув голову, он увидел молодого надира с сальными волосами, связанными в хвост и посыпанными пеплом в знак скорби. Нездешний отвернулся, и надир ударил его опять.
— Оставь его! — приказал Кеса-хан.
— Он мой.
— Делай, что я говорю, Горкай.
— Он должен умереть в муках и затем служить моему отцу в Пустоте! — бросил, уходя, молодой надир.
Старик подошел к Нездешнему:
— Ты хорошо поступил, Похититель Душ, — ты отнял жизнь у глупца, который привел бы нас к гибели.
Нездешний промолчал — рот у него был полон крови, которая приятно увлажняла пересохший язык и горло.
— Кровь тебя не спасет, — улыбнулся Кеса-хан. — Нынче мы отвезем тебя в пустыню и увидим, как раскаленный песок вберет в себя твою душу.
***
День тянулся без конца. Боль нарастала. Нездешний, как мог, отгораживался от нее. Он заставлял себя сохранять спокойствие и дышал глубоко и ровно, приберегая все силы для того мига, когда его отвяжут от столба. Тогда он бросится на них и вынудит их убить его.
Блуждая мыслями в прошлом, он снова видел себя молодым идеалистом Дакейрасом, мечтавшим служить в армии Ориена, Бронзового Короля-Воина. Ему вспомнился день, когда король провел свои победоносные войска по улицам Дренана, и толпа с восторженными криками бросала солдатам цветы. Король казался десятилетнему Дакейрасу великаном, его броня сияла на полуденном солнце. Он нес на руках своего трехлетнего сына, и малыш, испуганный уличным шумом, плакал. Король поднял его высоко и поцеловал, и это умилило Дакейраса. И тут же в памяти возник образ короля Ниаллада, как тот упал, сраженный стрелой Нездешнего в спину. Это воспоминание вернуло его к действительности, и боль возобновилась. Как мог мальчик, полный возвышенных чувств, превратиться в бездушного убийцу? Запястье жгло как огнем, ноги подкосились.
