Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник) - Алексеев Сергей Трофимович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Поединщик чуть присел, согнулся вперед – не стойку принял, от боли зашелся, а вотчинник с ловкостью балерины сделал еще один волчок и на сей раз приложил ладонь к пояснице противника.
И не медля, и так уже согнутого и шокированного, с разбега взял на калган, поскольку иначе было не свалить с ног этого аракса…
Буквально три минуты назад уверенный в себе и в победе Колеватый откинулся и упал навзничь, припечатавшись к вспаханной земле.
7
Ражный постоял над ним, после чего, не склоняясь, подал руку.
Побежденный вскинул глаза и руки не принял, угнездился в земле, приняв полусидячее, удобное положение. Если только что-то было удобное для него в этот час…
Взгляд его снова остановился на шраме.
А зря он сидел на земле, лучше бы принял помощь и встал: ристалище как пересохшая пустынная почва тянуло в себя остатки энергии.
Почему-то не вставал, медлил, слегка ерзал, терпя мучительную, обжигающую боль, охватившую сейчас все его тело. Так диктовали правила, или не хотел сразу сообщать место и время следующего поединка, не желал признавать себя побежденным, манежил теперь уже бывшего соперника, давил на нервы, куражился…
Ражный покинул ристалище, углубился в дубраву и, прихватив волчью шкуру, пошел назад. Улучив момент, Колеватый задрал на себе рубаху и что-то воровато рассматривал под ней, трогал пальцами и, захваченный врасплох, не стал скрывать своего интереса. Вотчинник же сделал вид, что ничего не заметил, поднял на ходу свой пояс и рубаху, сделал небольшой крюк и взял разорванный ремень поединщика.
Нет, он его не подрезал, как это делали иногда араксы: схалтурили калики перехожие, когда творили повиву для новорожденного Колеватого, вырезали на пояс кожу, посеченную свищами еще при жизни вола, не рассмотрели, не заметили взрыхленного, мягкого участка…
Тянуло рассмотреть бляхи-клейма, прочитать родословную, да уже ноги не держали: на секунду отвлекся и чуть не выстелился на вспаханном ристалище…
Бросил пояс Колеватому, потом шкуру на землю, мездрой вниз, лег и раскинулся на волчьей шерсти. Боковым зрением заметил, как поединщик сдернул рубаху и теперь откровенно рассматривал вздувшиеся огромными синими подушками грудь, бок и поясницу. Причем гематомы чуть ли не на глазах пухли еще и сливались в одну, обезображивая мощный, классический торс.
А вел он себя мужественно, ничего, кроме любопытства, к своим ранам не проявлял…
Через несколько минут разрыл землю, достал снизу прохладную и влажную, стал прикладывать к синякам.
– Не надо, не поможет, – глядя в сторону, проронил Ражный.
– Жжет, – спокойно отозвался он.
Вотчинник встал, поднял и отряхнул шкуру, бросил Колеватому:
– Завернись и лежи… – Сам же, не надевая рубахи, затянулся поясом по-боевому и пошел в дубраву.
– Куда ты, Ражный?.. Погоди.
Он обернулся – поединщик подавал руку, просил помощи. Конечно, символически, соблюдая обычай.
Вотчинник вернулся, протянул левую ладонь. Прежде чем взять, Колеватый глянул на нее с нескрываемым интересом, однако ничего особенного не обнаружил. Размерами левая кисть была даже чуть меньше правой…
– Голованово Урочище, у Вятских Полян. – Взял его руку. – Стерхов, из вольных… Вторая декада октября.
Бывший противник встал без напряжения, да зрачки выдали – расширились, очернили синие глаза. Сам поднял шкуру, посмотрел со всех сторон, затем взглянул на Ражного.
Тот кивнул.
Это был дар утешения…
– А поможет? – деловито спросил он.
– Размочи и мездрой к телу на ночь. Но сначала возьми иглу от шприца, да потолще… Спусти кровь из гематом, пока не свернулась.
Колеватый принял к сведению, еще раз глянул на зарубцевавшуюся рану на боку и что-то спросить хотел, однако обмотался, закутался в шкуру, будто озяб, и пошел восвояси.
Ему было нестерпимо больно, и потому он спешил уйти подальше с глаз вотчинника, чтобы где-нибудь в укромном месте, в одиночестве покряхтеть, постонать или даже поплакать, если это поможет.
Но сойдя с ристалища возле крайнего дуба, он обернулся, натянул на лицо волчью морду и завыл.
– Прощай, Колеватый! – ответил Ражный. Он знал, что побежденный в первом поединке аракс уже больше никогда не встретится с ним в рощах, а так вряд ли сведет судьба.
В ответ на прощание вольный поединщик заворчал волком, застонал:
– Позор мне… Позор на весь Засадный Полк.
– Не поминай лихом! – добавил хозяин Урочища.
Колеватый снял шкуру с лица и то ли пошутил, то ли пригрозил:
– Лучше не попадайся, прапорщик! С говном съем!
Отдохнуть в глухом углу на охотничьей базе и отметить пятилетний юбилей своего существования приехала московская охранная фирма «Горгона». На территорию базы въехала кавалькада из шести разноцветных иномарок, ярко-желтого микроавтобуса, и последним с какой-то скромной осторожностью вкатился огромный черный джип «Линкольн Навигатор» с затемненными стеклами.
Случилось это спустя немногим больше месяца после поединка, когда Ражный еще никого не принимал, отдыхал сам в свое удовольствие, разогнав егерей, наведался старый приятель, с которым когда-то боролись в одной клубной команде Ярославля, и уговорил принять его партнеров по бизнесу, в прошлом тоже спортсменов, людей достойных, нормальных и надежных в том смысле, что не принесут особых хлопот и не кинут с оплатой.
Предложение это Ражному понравилось, сулило выгоды – дела земные следовало поправлять, иначе приличных людей сюда не заманишь, да и с долгами надо рассчитываться.
И при этом что-то все-таки смущало, то ли обещанные легкие деньги, то ли бегающие глаза приятеля, вдруг явившегося после двадцатилетней разлуки. Впрочем, он всегда был трусоват на ковре, и когда его брали на болевой прием, сильно потел, боялся смерти.
Да ведь столько времени минуло…
Неизвестно, как, что и кого охраняла эта «Горгона», да Ражному хватило трех минут общения, чтобы понять, кто такие. Десяток молодых, здоровых и упитанных парней явно делились на две категории: одна отличалась спортивностью и неплохой речью, другая, судя по жаргону, была, скорее всего, из бывших ментов, и вряд ли кто из них бывал на зоне, но все одинаково распускали пальцы веером.
Женская часть общества, приехавшая на микроавтобусе, оказалась числом больше мужской – девушек взяли с запасом и на удивление воспитанных, с хорошими манерами (как потом выяснилось, были они студентками филфака МГУ – этакий яростный стройотряд на летних каникулах). Возглавляла их командир – красивая и властная женщина лет тридцати, судя по тому, как ей все повиновались и называли Надеждой Львовной, преподаватель, а в свободное от учебного процесса время – содержательница фирмы «Досуг». Возле нее все время вертелась девица лет двадцати, с печально-ласковым взглядом, какой-то затаенной, скрываемой красотой, но в вульгарных эротических одеждах и с черной лентой на шее, туго сдавливающей горло, – то ли помощница, то ли комиссар стройотряда, которой позволялось называть командира Наденькой.
Так вот, бандерша отряда, едва освоившись в обстановке, подошла к Ражному, без всяких прелюдий указала на смуглую, итальянского вида филологиню и сказала:
– Это ваша девушка. За все платит хозяин. Но если она понравится кому-то из гостей, уступите и возьмете вон ту, крашеную.
Такой откровенности он не ожидал, хотя в летний период народ приезжал богатый, без комплексов и с легкими нравами. В «джентльменский набор» для отдыха непременно входили девушки не слишком тяжелого поведения, но чтобы вот так их раздавали, еще не бывало.
Против откровенного цинизма действовал только цинизм.
– А я вас хочу, Надежда Львовна, – сказал он, будто бы задыхаясь от страсти. – У хозяина право первой ночи.
– Я занята, – сухо бросила она и как бы увернулась от взгляда – так обычно ведут себя официантки в ресторанах, подающие на стол пьяным и похотливым гостям.
– Хорошо, тогда вашу наперсницу. Мне ее ошейник нравится.
