Тень Императора (СИ) - Мартьянов Андрей Леонидович (библиотека книг TXT) 📗
По мнению Тартунга, сумасбродный аррант совершил величайшую в своей жизни глупость, согласившись поступить на службу к Аль-Чориль. А узнав, что сделал это Эврих, дабы спасти Газахлара от неминуемой смерти, юноша аж побелел от возмущения и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Вновь обретя дар речи, он разразился затейливыми ругательствами, среди коих мелькнула здравая мысль, что на каждую рыбу у искусного рыбака найдется свой крючок и своя приманка, и дурковатого арранта в конце концов погубят его доброта и покладистость.
- Ну что ж, - не стал спорить Эврих, - предпочитаю быть погубленным добротой и доверчивостью, чем подозрительностью и бессердечием.
- Ты все шутишь!.. - Нежелание арранта воспринимать его слова всерьез окончательно вывело из себя Тартунга. Соглашаясь с тем, что скупердяй, даже получив предсказание оракула о том, что его погубит жадность, не перестанет быть скупердяем, он почему-то полагал, будто сможет наставить Эвриха на путь истинный.
Образумила Тартунга Афарга. Видя, что восседавший на ослике с благодушнейшим видом аррант занят своими мыслями и возражать наскакивавшему на него юноше не собирается, она негромко сказала, что одному Великому Духу ведомо, как поступили бы со своими пленниками гушкавары, ежели бы Эврих не принял предложения Ильяс. Поразмыслив, Тартунг вынужден был признать: да, для виду Эвриху и впрямь следовало взяться за поиски Ульчи, и покосился на арранта, ожидая, не заверит ли он их в том, что при первой же возможности они сбегут от гушкаваров.
Эврих, однако, прикинувшись, будто не замечает устремленных на него взглядов, продолжал любоваться едущей во главе отряда Аль-Чориль. Время для серьезного разговора не приспело, ибо сам он ещё не разобрался в своих чувствах и намерениях.
Он не мог позволить Ильяс убить Газахлара: наряду с дурными у того имелись и хорошие черты характера, но главным являлось то, что аррант успел привязаться к нему и явственно ощущал некую душевную связь, почти неизбежно возникавшую между ним и его пациентами. Смутное это чувство сопричастности можно было, разумеется, посчитать выдумкой, игрой ума, но Эврих-то знал, что без душевного соприкосновения со страждущими многим из них ему не удалось бы помочь, невзирая на точное следование советам, содержащимся в многомудрых трактатах, и использование тщательнейшим образом приготовленных лечебных снадобий. Участие и сострадание, которые он благодаря Тилорновой выучке передавал недужным вместе со своей жизненной силой, каким-то образом восполняли недостаток его знаний и умений, и они же соединяли Эвриха со страждущими незримыми нитями. Странная эта, не имеющая названия связь тяготила его порой, но была, вероятно, неизбежной платой за исцеление, и он как-то уже говорил о ней с Тартунгом, да парень запамятовал.
Напоминать ему сейчас об этом разговоре не имело смысла. Ильяс освободила Газахлара, он и его люди уже догнали, по-видимому, ушедших вперед слонов, хотя и сильно отстают от отряда разбойников, устремившихся к столице кратчайшим, временами труднопроходимым и мало кому известным путем. Предложение Эвриха начать поиски Ульчи с посещения храма Мбо Мбелек совпало с намерениями Аль-Чориль продать в столице захваченные товары и потому возражений не встретило. Если не принимать во внимание злобное шипение Тартунга, у коего о святилище Неизъяснимого остались самые безрадостные воспоминания, и вырвавшихся у Афарги слов о том, что она с большим удовольствием отправилась бы в Красную пустыню, чем в столицу империи. Девушка, оказывается, была уверена, что в столице ещё оставались колдуны, которые охотно заполучили бы её себе в услужение. Кто-то из них, пользуясь своими магическими способностями, разыскал, судя по всему, Гитаго и предложил за сбежавшую от него рабыню, закованную в невиданный, неснимаемый ошейник, хорошие деньги. Иначе чего бы ради тот из кожи вон лез, стремясь заполучить беглянку, которую купил по дешевке и прежде ценил не слишком-то высоко?
После прочтения адресованного Газахлару послания Амаши, скрепленного императорской подписью и печатью, Эвриху тоже не хотелось возвращаться в Город Тысячи Храмов. Однако, во-первых, начинать искать следы пропавшего сына Ильяс следовало именно там, а во-вторых... Слова Эпиара Рабия Даора о том, что в столицу скоро привезут плененного Тразия Пэта, ни на мгновение не выходили из головы арранта. Мысль о том, что его старинного приятеля ждет публичная казнь, была невыносима, но что мог сделать для спасения отважного, доброго, прекраснодушного мага лекарь-чужеземец? Решительно ничего. Состоящий же при легендарной Аль-Чориль колдун... Пусть даже лжеколдун... Мог ли он спасти Тразия Пэта, которому они с Хрисом были обязаны жизнью? Или лучше спросить иначе: мог ли он не попробовать это сделать?..
Еще вернее было сформулировать вопрос следующим образом: как вовлечь Аль-Чориль и сотню её головорезов в это не сулящее им никакой корысти предприятие? Или же так: какую корысть может извлечь Ильяс и её люди из спасения мага, обладающего поистине уникальными способностями? Вот на такой вопрос ответить было проще простого! Его, то есть Эвриховых, талантов, к несчастью, не хватает, дабы взять след исчезнувшего едва ли не десять лет назад ребенка. Однако он знает человека, непревзойденного мага, который...
Сказать это следовало, конечно же, не сейчас. И не сразу по приезде в Город Тысячи Храмов. Сказать это надобно было в подходящий момент, но не слишком поздно, дабы палачи Кешо не успели превратить пленника в кусок мяса. А там, если все удастся, как знать, не окажется ли его ложь правдой? Ведь ежели кто-то действительно в состоянии отыскать сына Ильяс, то это именно Тразий Пэт, и никто иной.
С момента высадки на берег Мавуно Эвриха не оставляло ощущение, что он скользит по поверхности жизни, бездумно и бесцельно, всецело отдаваясь заботам текущего дня и лишь теперь перед ним замаячило дело по-настоящему важное, достойное напряжения всех сил. Это было радостное и тревожное ощущение, хотя ещё день или два назад ему бы и в голову не пришло, что он может связаться с гушкаварами и всерьез обдумывать планы вызволения Тразия Пэта из имперской темницы.
На ум ему пришла пословица, гласящая: "Разные птицы в одной стае не летают", и он усмехнулся. Птицы, может, и не летают, а разным, совершенно не похожим друг на друга людям сплошь и рядом приходится трудиться рука об руку, делая одно общее дело. Он вспомнил причитания Укерона по поводу спугнутых водяниц, которые будто бы должны принести им обоим несчастье. Но вышло-то наоборот. Плутоватый старик получил в конце концов четыре обещанных ему соляных бруска, а у Эвриха появилась надежда выручить из беды друга. Жаль, конечно, что ему не удалось подольше понаблюдать за толстокожими исполинами, поразившими его воображение не столько размерами, сколько разумностью и миролюбием. Да и записать он свои наблюдения не успел, и ежели не сделает это в ближайшее время, то многое забудется, вытесненное новыми заботами и тревогами.
"Несмотря на свой рост, слоны отличаются ловкостью. В отличие от человека, пробирающегося через заросли с изрядным шумом, когда слоны входят в густую, колючую чащу, кажется, что они просачиваются сквозь нее, подобно воде. - Эврих задумался, припоминая, что ещё надо будет записать при первой возможности. - По словам вожатых, слонихи вынашивают слонят почти два года - около двадцати двух месяцев, а потом кормят детенышей ещё полгода. При этом ничто не указывает на беременность самки. Большинство животных в этот период разбухают, как, например, львицы, волочащие свое брюхо чуть ли не по земле. Слоны же внешне не меняются. Самхор рассказывал, что его застало врасплох рождение слоненка у Матитали, а ведь он проводил рядом с ней дни и ночи. Интересно, что слоны не размножаются в неволе, поэтому во время течки калхоги отпускают их из деревень в леса. Калхоги-погонщики люди наблюдательные и легко находят со слонами общий язык. Они утверждают, что по движению хобота прекрасно понимают, чего слон хочет и о чем думает. Разнообразным пыхтением, мычанием, ворчанием, трубными звуками, дружескими похлопываниями по плечу, дерганьем ушами, обдуванием из хобота водой или пылью их подопечные выражают свои мысли и намерения яснее всяких слов. Между прочим, среди погонщиков находятся шутники, подмешивающие иногда в пойло слонам шим-шим. Захмелевшие гиганты, как правило, спят прямо посреди деревни, прислонившись к дереву, но, говорят, бывают среди них и буйные..."
