Внучка берендеева в чародейской академии - Демина Карина (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
Ох, как не по нраву пришелся мне сей ответ.
А с другое стороны: не царь над Правдою стоит, но она над царем. На Правде, небось, все Росское царство и держится.
— Пока же возьми, Зослава, — протянула мне царица перстенек, — примерь. Не бойся, впору придется… берендеи, конечно, сильны, но порой и сила не спасет от удара в спину. Так оно надежней будет…
Перстенек и вправду по руке пришелся.
Одно слово — зачарованный…
ГЛАВА 27,
где ведутся беседы и шутятся шутки
Следующая седмица пролетела, что дым над рекой. И провела я ее, стараниями Архипа Полуэктовича, в библиотеке. А что, раз уж мне на круг, ледком прихваченный, неможно, поелику тело мое еще к физическим нагрузкам непригодное, то в библиотеках мне самое место.
Так и сказал:
— Иди-ка ты, Зослава, погрызи гранит науки. А коль погрызть не выйдет, то хоть помусоль слегка…
Шутит, значится.
И список выдал вопросов, по которым мне реферату сочинять надобно. А по мне, так лучше уж на круг, или на козла злопакостного, чтоб ему все четыре ноги разом переломило. Нет, я-то девка грамотная, ученая, однако же… терялася вот в университетской-то библиотеке. Да и как не потеряться, когда она преогроменная? В три этажа. Комнат — не счесть, и кажная — с избу нашую будет. И главное, все от пола до потолка книгами заставлены. Я как в первый-то самый раз попала, то и обомлела. А в голове одна мысля вертелась: это же сколько жить надобно, чтоб прочесть все? Арей тогда еще посмеялся, мол, никто не читает всего. Только по специализации. И показал полочку, где для таких ось, как я, студиозусов книги стояли…
…об Арее думать не хотелось.
Сгинул он.
То есть я точно знала, что не сгинул. Видела издали. Да вот явственно избегал он меня. Стыдился? Или не желал беседы, наперед зная, что вопросы я стану задавать неудобственные? Оттого лезли в голову мысли вовсе непрошеные.
Небиблиотечного свойства.
— Зося, а Зося… — Еська плюхнулся на лавку.
Пахло от него ядреным потом и еще пирожком, который он, презревши все правилы — есть в библиотеке строжайше запрещалось, — вытащил из кармана. Небось, вновь в столовой украл.
Не кормят его, что ли?
— Чего надобно?
Не скажу, чтобы после недавнего происшествия царевичи ко мне вовсе переменились. Переменились, то верно, только не с благодарностями поспешили, а сделали вид, будто бы меня вовсе не существует.
Сторониться начали.
— Хочешь пирожка? — Еська разломил его пополам.
С капустой.
Квашеной.
Квасили тут иначе, чем в Барсуках, и выходила капуста не самою ладной, без хруста, кисловатою чрезмерно. А утушенная и вовсе смак теряла.
— Нет, спасибо.
— Ну как знаешь, — он откусил половину. — Я от страсть до чего оголодавши…
Оно и верно, судя по виду, Еська аккурат с утренней пробежки в библиотеку заглянуть сподобился. Вон, и штаны в грязюке, и с сапогов на ковры библиотечные нападало…
— Жалко мне тебя, Зося. — Он поставил локти на стол, я едва-едва поспела книжку убрать. И главное, нарочно ведь! Вот же… недопороли в детстве, видать. Небось, моя-то бабка, вздумайся мне в грязных сапогах да по дому-то прогуляться, мигом за лозину схватилась бы.
А уж жирными руками книги мацать — вовсе того вообразить неможно.
— С чего бы?
— Да сидишь тут, чахнешь над книгами… того и гляди, вовсе зачахнешь.
Он сунул остатки пирожка за щеку, которая оттопырилась, будто бы у Еськи зуб разболелся.
Зачахнуть за книгами… об этаком я не думала.
— Вон, — с трудом пирожок прожевавши, Еська подвинулся ближе, — поглянь на деда Нестора… видишь, до чего схуд? Высох весь прямо. А отчего?
— Отчего?
Дед Нестор служил при библиотеке старшим библиотекарем. Был он немолод, благообразно сед и неизменно строг. На студиозусов взирал с немалым подозрением, выделяя тех, кого особенно недолюбливал.
— Или вот Ильюшку нашего взять… книжная душа. — Еська подвинулся еще ближе. Теперь он говорил тихо, доверительно. — Хороший парень. За него вот сердце болит.
И руку прижал.
К правой стороне груди. Хотя ж, может, у него, охальника, аккурат там и сердце. Не удивлюся.
— Вот как и ты над книгами чахнеть… и весь заморенный, дальше некуда…
Как по мне, заморенным Илья не выглядел. Хотя стоило признать, что был он куда бледней прочих, не считая Игната.
— Ему ж двадцати нема еще, а уже, смотри, глаза ослабли. Спина кривая…
…про спину Ильюшину наставник и вправду говорил недоброе, грозился, что того и гляди горбом она застынет.
— С животом тоже неладно. И того он не ест, и этого…
— Ему ивовой коры попить надобно. И льняного семени. Хорошо от живота помогает, — поделилась я с Еськой, потому как жалко было боярина. — Еще рыльцев кукурузных.
— Про рыльца — всенепременно передам. — Еська облизал жирные пальцы. — Но я не о том! Ты вообще, Зослава, хотя ж одного книжника здорового видела?
Я пожала плечами. Здорового аль нет, но знакомых книжников у меня было немного.
— То-то же! — незнамо чему обрадовался Еська. — А я тебе скажу! Это все из-за пыли. Чуешь?
И за мою книжку, где повествовалось о правилах сочетания младших рун, хвать. Грязными руками! Я и возмутиться не успела, как Еська эту самую книжку под нос сунул.
Только и чихнула.
И вправду, пыльная, а главное, местная пыль едкая, прям спасу нет.
— Вот! Видишь?
Книжку он на место возвернул.
— От нее все болезни идут! И спину ломить начинает. И глаза слабнут. И кашель привязывается, да такой ядреный, что не каждый целитель справится. А самое страшное знаешь что?
Еська шептал, а я поневоле наклонилась.
Вот оно как выходит.
— Что? — шепотом поинтересовалась я, не ведая, надобно ли мне этакое знание.
— Что она в уши и нос лезет. — Еська нос свой курносый мацает. — А оттуда уже и в мозги.
И пальцем по лбу постучал.
Мне.
— Вот когда человек тренированный, читавший много, то оно и ничего, поболит голова денек-другой, да и успокоится.
Он пальчиком книжечку отодвинул.
— А если…
Я ж книг столько доселе никогда не читала. И страшно подумать даже, что этая пыль со мною сотворить способная.
— А если не тренированный, — с тяжким вздохом произнес Еська, — тогда от нее мозги пухнуть начинают. У некоторых так пухнут, что потом прямо через уши и лезут.
Тут-то я не поверила.
Да, головою маяться случалось, хотя прежде за мною этакого недугу не водилося. Я-то списывала на тое, что с непривычки оно: когда столько всего в голову впихнуть пытаешься, знамо дело, болеть будет. Небось, когда наешься от пуза, пузо оное тоже мается, пока не пообвыкнет.
— Не веришь? — Еська обиделся. — Я ж как лучше хотел. Об этом все знают… Или думаешь, отчего боярские дочки в библиотеку сами не ходют? Шлют кого попроще…
А ведь верно… ежели оглядеться, никого тут нету, чтобы исконного боярского роду.
— Мое дело предупредить, — царевич поднялся, — а ты уж сама, Зося, думай… да только долго не задумывайся. Как мозги через уши полезут, тогда поздно станет.
Ночью спала я плохо.
Спросить?
У кого? У наставника? Неохота к нему с этаким глупством соваться… а если не глупство вовсе?
Но неужто не упредили бы… Или привыкшие, что студиозусы — люд книжный, к пыли устойчивый… еще словечко такое имеется, иноземное… напрочь из головы вылетело.
И главное, что чем дольше думаю, тем больше голова болит. В ушах же свербение некое появилось. Я и пальца сунула, глянула и приспокоилась: чистый. Уши-то я мыть привыкшая, а все ж таки нельзя Еське верить, вот чую нутром своим, что нельзя.
Из тех он людей, несурьезных, которым байку присочинить, что до ветру сбегать.
Однако голова…
Три дня я маялась, и в библиотеке стала чувствовать себя на редкость неудобственно. Все принюхивалась, приглядывалась. Четвертого же дня ко мне Еська сам подошел. В библиотеку, правда, соваться не стал, на улице, где мне велено было гулять, выцепил.
