Каменный великан - Блэйлок Джеймс (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Но в конце концов, он ничего не мог поделать: не мог он рассеять туман по своему желанию. Посему Эскаргот подошел поближе к берегу и бросил якорь в двухстах ярдах от него, на глубине сорока футов. Поскольку гребную шлюпку у него изъяли, Эскарготу ничего не оставалось, как добираться до берега вплавь, и перспектива вылезти мокрым на берег в туманной мгле наступающей ночи нисколько его не радовала. Но и ждать до утра он не хотел. Тратить время попусту не имело смысла. Он либо идет по следу Леты и гнома, либо не идет, сказал себе Эскаргот без всяких экивоков. И если идет, тогда лучше действовать решительно. Он уже собрался нырнуть в холодную воду, но в последнюю минуту передумал.
Скафандр капитана Перри! Он может надеть один из водолазных скафандров, добраться до берега, а потом снять его и спрятать в кустах. А если он вдруг столкнется с опасностью, если деревня окажется угрюмой и зловещей, какой казалась с реки, он сможет быстренько натянуть скафандр и войти в реку, оставив опасность браниться и потрясать кулаками на берегу. Через десять минут Эскаргот уже шел по речному дну, ступая свинцовыми башмаками по илистому песку.
Вода в реке оказалась не такой прозрачной, как в океане. Она оставалась мутной даже при свете кристаллов огненного кварца, усыпавших пояс скафандра. Уже в десяти футах от Эскаргота сгущался мрак, хотя солнце еще не зашло. На дне росли темные пучки водорослей, сносимых в сторону течением, а между ними виднелись скопления полузасыпанных песком речных моллюсков, среди которых ползали раки и креветки. Огромная каменная плита – то ли бледно-зеленый мрамор, то ли поросший мхом гранит, – почти полностью занесенная песком, заблестела в свете огненного кварца. Эскаргот направился к ней, глядя, как бросаются врассыпную раки, вспугнутые светом. Под первой плитой, в глубокой впадине на дне, лежали грудой другие – напоминанием о некоей древней каменоломне.
Казалось, эти громадные, неподъемные плиты некогда являлись основанием монументального моста, который тянулся через реку и был построен скорее всего великанами. Безусловно, их вытесали не люди, а если даже и люди, никакое количество лошадей и механизмов не могло бы сдвинуть такие глыбы с места. Края плит осыпались и раскрошились, очевидно вследствие многовековых эрозийных процессов, и на камнях были вырезаны огромные прямоугольных очертаний рунические письмена, столь густо заросшие речным мхом, что они казались выпуклыми на бледно-зеленом фоне, словно нарисованными густой краской. Эскаргот ткнул в мох пальцем, и палец погрузился в него по третью фалангу. Мелкие рыбешки сновали взад-вперед под сваленными в груду плитами, между которыми зияли такие широкие и глубокие черные провалы, что Эскаргот сам мог бы залезть в любой из них, когда бы имел такое желание. Но он такого желания не имел. Что-то в этих камнях – возможно, их древний возраст, их многовековое пребывание в неподвижности на дне огромной, глубокой и темной реки – заставило Эскаргота поспешить к берегу. Будь он профессором Вурцлом, интересующимся всякого рода редкостями во благо науки и истории, он бы задержался здесь и исследовал все основательнее. Но он уже и так потерял много времени, а потому широким шагом направился прямо к прибрежной отмели и вылез из воды ярдах в пятидесяти от первого дома на окраине деревни.
Туман уже окутал кроны деревьев, казалось, повис на ветвях, и земля под ногами стала сырой и вязкой. Возможно, подумал Эскаргот, стоило бы просто войти в деревню в водолазном скафандре и шлеме из морской раковины единственно для того, чтобы ошарашить местных жителей. Но, может статься, кто-то из них просто измолотит его дубинкой до полусмерти, приняв за некое чудовище, и только потом начнет задавать вопросы.
Посему Эскаргот снял скафандр, завернул в него шлем, аэратор и пояс и спрятал все под кучей валежника в том месте, где осыпавшийся берег отлого спускался к реке. Потом он осмотрелся по сторонам, внезапно испугавшись, что кто-то следит за ним, но не увидел ничего, кроме стелившегося над землей тумана, темноты и смутных очертаний деревьев. Сама деревня скрывалась в туманной мгле.
Он вышел на дорогу, тянувшуюся вдоль берега. На самом деле это была не дорога в полном смысле слова, а узкая тропа, по которой если и могла проехать телега, то только очень маленькая. Однако Эскаргот не видел на ней никаких следов от колес, как не видел и человеческих следов, хотя земля здесь была достаточно рыхлой. Местами тропа заросла кустарником и ползучими растениями, словно собираясь в скором времени и вовсе исчезнуть, и у Эскаргота вдруг возникло странное ощущение, что не стоило бы и ему идти по этой тропе, по которой не ходил никто, кроме, наверное, гоблинов.
Наконец из тумана выступила бревенчатая стена первого дома, и ставня на втором этаже захлопнулась с грохотом, от которого у Эскаргота все оборвалось внутри. Потом она снова распахнулась, а потом опять захлопнулась с не менее громким стуком. То ветер швырял ее взад-вперед – бац, бац, бац! – и казалось, нет никого в доме, кто закрыл бы ставню. Плющ обволакивал почти всю стену и заползал на крышу, где обвивался вокруг кирпичной трубы и норовил прорасти сквозь кровельную дранку. Поначалу Эскарготу показалось, что дом погружен во мрак, но при ближайшем рассмотрении он увидел неверный огонек тонкой восковой свечи на каминной полке, слабо освещавший человека, который сидел у камина с книгой, подперев кулаком подбородок.
Эскаргот остановился перед домом и задумался. Деревня ему решительно не нравилась. Было в ней что-то зловещее: казалось, в небе над подобного рода местом должно носиться слишком много летучих мышей, а под сенью голых дубов тут должны совершаться странные обряды, замешанные на крови и золоте. Но именно такое место показалось бы привлекательным ведьме и гному. Здесь царила такая же атмосфера, какая царила на лугу той ночью, когда ведьмы собрались на Вдовьей мельнице. Темные колдовские чары – да, они самые – прилетали с ветром, опускались на землю с туманом и заползали по стенам домов, чтобы срывать с крыш дранку и хлопать ставнями.
Эскаргот поднялся на крыльцо и громко постучал в дверь. Сейчас было не время робеть и сомневаться. Если он совершает ошибку, он вполне может совершить смелую ошибку. В окно он ясно видел, как человек резко вскинул голову, словно кто-то дернул его за волосы. Даже при слабом свете свечи на лице мужчины явственно различалось выражение ужаса, словно он давно ждал, что однажды, в такую вот туманную ночь, раздастся стук в дверь, и теперь наконец стук раздался. Мужчина взял свечу с каминной полки и загасил пальцами язычок пламени, вставая с кресла. Комната погрузилась во мрак. Эскаргот услышал торопливые шаги по дощатому полу и отступил с крыльца в заросли сорняков, уверенный, что дверь сейчас распахнется настежь и он окажется лицом к лицу с сумасшедшим. Но вместо этого он услышал лязг задвигаемой щеколды, потом еще одной, а потом грохот засова. Затем тихо проскрипели доски пола, и драная занавеска на окне чуть отодвинулась в сторону.
– Кто там? – спросил хозяин дома и умолк.
– Путник, – честно ответил Эскаргот, но, по всей видимости, такой ответ показался мужчине страшно забавным, ибо из дома незамедлительно донесся взрыв гулкого хохота, и занавеска снова задвинулась. Шаги стихли в отдалении. Воцарилась гробовая тишина. Эскаргот опять забарабанил в дверь, но уже понимая, что это бесполезно. Очевидно, путники здесь появлялись редко – во всяком случае, после наступления темноты, в туманные вечера. Он вернулся обратно на дорогу и зашагал в глубину деревни, время от времени оглядываясь через плечо и настороженно всматриваясь в тени, сгустившиеся между деревьями. С ветвей падали капли воды, и где-то неподалеку размеренно ухала сова необычайно загробным и скорбным голосом.
Почти все дома были погружены во мрак, многие казались заброшенными, и только в одном окна горели достаточно ярко, чтобы придать зданию гостеприимный вид, – в трактире, при виде которого Эскаргот обрадовался, хотя, вполне вероятно, обстановка там была мрачной и тягостной, ибо этот трактир, похоже, являлся родным братом «Раздавленной шляпы», только более ветхим. Эскаргот позвонил в колокольчик, слегка удивившись, что язычок оного оказался на месте.
