Не надо, папа! (СИ) - Тукана Эпсилон (читать книги онлайн без сокращений txt, fb2) 📗
Карин было даже обидно, что ей пришлось делиться своей целебной силой с какими-то чужими шиноби Листа, тогда как можно было сохранить все до последней капли для того, чтобы поддерживать в целости свою коллекцию потрясающих вкусов.
Итачи ожидаемо надолго не хватило. Он использовал Сусаноо, чтобы разрушить ту сферу притяжения, и в следующий миг защитный покров чакры исчез. Имбирь снова рухнул на колени, захлебываясь кровью, а она сунула ему в зубы руку, не позволив возразить ни слова.
Слизень с его плеча исчез. Боль и перетекающая к Итачи целебная чакра сбивали сенсорику, но Карин все равно чувствовала: исчез не только их слизняк. Остальные слизни тоже испарились, а чакра Хокаге там, на час, у самого монумента с рожами, погасла.
Пейн убил ту женщину?
Карин было страшно. Лист проигрывал? Этот Пейн явно пришел за ее Имбирем, а Учиха были не в состоянии сражаться: ни дядя, ни племянница.
Карин чувствовала Пейна. Одно из тел уже давно начало приближаться к ним, но потом вдруг передумало и направилось в противоположную сторону. Однако еще два тела оставались в строю. Судя по их местоположению, это они убивали Хокаге. Впрочем, чакра первого стала гаснуть за секунду до гибели женщины, а чакра второго исчезла немного погодя после, и Карин выдохнула с облегчением. Опасность миновала.
Жаль было только холодную собачью шерсть. Она тоже почти угасла. Слизень успел чуть подпитать ее, но все же исчез слишком рано.
****
Какаши казалось, он очутился под водой. Солнце осталось где-то наверху и добивало до него сквозь толщу воды рассеянным светом, а он тонул, но почему-то не захлебывался. И не дышал. Он не мог дышать под водой, но ему и не хотелось дышать. В груди было легко и пусто, словно сердце не билось.
Он вдруг понял, что вокруг него не вода. Зеркала… Он падал и видел себя, усталого потрепанного, со съехавшей повязкой шарингана, и в прозрачной субстанции, у которой не было ни дна, ни краев, отражался не только он сам, но и его мысли. Он видел Рин и Обито. И Минато-сенсея…
Эти образы сводили с ума. Реалистичный сон…
Какаши провалился глубже и погряз во мраке.
Во тьме было плохо. Она была густая и непостоянная. В ней не было ориентиров. Не было дна и четкого центра гравитации. Какаши падал сквозь нее, и его швыряло, словно он выпал за борт судна во время шторма.
Тьма подхватывала его и кружила, накрывала с головой, придавливала и снова швыряла, пока он наконец не увидел свет. Крошечный огонек мелькнул во мгле, будто светлячок, и тут же погас, потому что Какаши опять стало уносить и топить во мраке. Но огонек мелькнул вновь, и Какаши устремился к нему. Теперь у него был ориентир, и он мог бороться.
Огонек приближался, а точнее он сам приближался к огоньку, и тьма преображалась. В ней появились низ и верх, а у него — тело. Он шагал ногами по какой-то скалистой местности и уже понимал, что огонек перед ним — не светлячок, а костер. Щеки чувствовали рассеянное тепло, он слышал треск дров. А костер заслонял крепкий мужской силуэт, до боли знакомый.
— Какаши? — спросил низкий голос.
Какаши ухмыльнулся, прошел к костру и присел на камень с плоской верхушкой. Природа будто бы специально создавала его для того, чтобы он служил для сидения.
Костер был настоящим. Камень передавал в зад накопленный холод тоже вполне реально.
— Не думал, что на том свете все такое… натуральное, — признался Какаши.
— А мы и не на том свете.
Тепло костра согревало колени и лицо, а низкий чуть сиплый голос отца в то же время согревал сердце.
— Что это за место? — спросил Какаши.
— Что-то вроде прихожей. Славное местечко. Еще четверть века назад оно таким не было.
— Так ты все это время был здесь?
Какаши огляделся кругом. Костер рассеивал тьму в окрестностях, но дальше, там, куда не добивал свет, все так же стоял кромешный мрак.
— Хорошее место, — добавил отец и перевернул одно из бревен в костре на другой бок: углями кверху.
В лицо пахнуло жаром и запахом горелого дерева.
— Спасибо тому, кто сотворил его. Иначе мы бы с тобой могли встретиться только там. — Отец многозначительно указал пальцем вверх, во тьму. — А оттуда дороги уже нет.
— Так это какое-то пограничное место? Хм. Боюсь, отец, что мне и отсюда дороги нет. Я потратил слишком много чакры.
— Вот как… Расскажешь мне свою историю?
— Конечно. Правда, она будет долгой, моя история.
****
От гигантского дерева, служившего убежищем «настоящему Пейну», ничего не осталось. Оно сгинуло в битве. Неподалеку валялся и разрушенный аппарат, с помощью которого Нагато перемещался.
Джирайя манипулировал своей колючей защитой вместо рук, используя ее на манер щупалец. Сейчас, когда все шесть тел пали, Нагато стал воплощением каждого, и Джирайя предпочитал не прикасаться к нему руками и вообще держаться на расстоянии. Он извлек последнего Пейна из его аппарата, словно устрицу из ракушки. Нагато был крайне истощен. Он задыхался и кашлял. Его тело напоминало обтянутый кожей скелет. Худой живот то и дело втягивался и разбухал от судорожного дыхания. Изуродованные голые ноги безвольно повисли в воздухе. Щупальца колючей защиты растягивали руки Нагато, оплетали ноги и сдавливали горло, так что тот время от времени закатывал глаза. Металлические прутья, вросшие в его спину, частично опали и валялись на перепаханной боем поляне, измазанные кровью.
Лицо Нагато было худым и острым. Джирайя смотрел в глаза «бога». Совсем не таким он помнил этого ребенка. И совсем не этого он ожидал от него.
Пейн был уже не опасен. Его можно было убить в любой момент, но Джирайя почему-то растягивал его агонию, а с ним и свою. Он боялся, что стоит убить его, и эта боль в груди, от которой он хотел избавиться с помощью мести, останется и ее нельзя будет изгнать оттуда уже никаким другим способом. Пока Нагато был жив, оставался шанс, что боль все-таки уйдет, потому Джирайя тянул до последнего.
— Вам больно, сенсей? — прохрипел Нагато.
Поразительно, в таком беспомощном состоянии, едва живой, лишившийся Конан, он говорил все так же холодно и спокойно, будто бы это он загнал их троих в угол, а не они его.
— Я вижу ваши слезы. Значит, вам все-таки больно.
— Мальчик, заканчивай, — с тревогой заметила Шима.
— Простите, уважаемые. Я должен… Зачем? Зачем ты все это сделал, Нагато?
— Боль помогает повзрослеть. Впрочем, вам этого не понять, потому что вам так и не удалось повзрослеть, сенсей.
— А тебе удалось? — ядовито процедил Джирайя.
Он ненавидел его. Ненавидел себя. Возможно, Орочимару и был прав тогда, предлагая убить их. Тогда все эти шиноби, погибшие сегодня, были бы живы. Цунаде — тоже. Цунаде…
Нет. Это все план Мадары. Его вина. Убей Орочимару Нагато, Мадара бы прибрал к рукам кого-нибудь другого и… Нет. Не будь Нагато, в мире больше не было бы риннегана, и прибрать к рукам было бы некого…
— Мальчик… — снова начала Шима.
Но ее перебил Фукасаку:
— Мама, не надо. Пусть…
Старейшины на плечах умолкли.
— Да. Мне удалось. Испытав беспредельную боль, я смог отрешиться от человеческого в пользу высшего. Я стал богом, а мои желания и помыслы — законами природы.
— Как по мне, ты просто тронулся умом. Говоря те слова, про боль и взросление, я имел в виду совсем не это! Я не хотел, чтобы ты стал… таким.
— Джирайя-сенсей, вы сами не понимали глубины своих слов тогда. И все еще не понимаете. Ожидаемо. Вы — просто человек. Вы не способны постичь…
— Ты… ты просто марионетка, Нагато, — глухо выдавил Джирайя. — Тебя создал Мадара. У тебя нет своей воли, тогда как ты возомнил о себе невесть что!
— Мадара тоже познал боль. И он способен понять куда больше вашего, сенсей.
