Книга Нового Солнца. Том 2 - Вулф Джин Родман (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Если черкаджи были вооружены легко, то мы – еще легче. И все же в нашем броске было что-то от магии, более могущественной, чем в песнопениях дружественных нам дикарей. Под нашим бешеным огнем отдаленные ряды противника валились, будто пшеничные колосья под косой. Я хлестал поводьями пегого, чтобы оторваться от настигавшего меня топота копыт. Тщетно. Мельком я увидел промчавшуюся мимо Дарью – огненно-рыжие волосы, развевающиеся по ветру, в одной руке контус, в другой – сабля, щеки белее, чем взмыленные бока ее лошади. Теперь я понял, откуда пошел обычай черкаджей, и, хотя при этой мысли Текла расхохоталась моими губами, погнал коня еще быстрее, лишь бы не дать Дарье умереть.
Боевые кони бегут иначе, чем обычные лошади, они летят над землей, как стрелы, выпущенные из лука. Через мгновение огонь асцианской пехоты в полулиге впереди встал прямо перед нами плотной стеной. Еще миг, и мы оказались в самой гуще асциан, а наши кони по колено утопали в их крови. Каре, поначалу представлявшееся несокрушимым каменным монолитом, превратилось в обезумевшую толпу коротко стриженных воинов с большими щитами. В пылу боя эти люди убивали всех без разбору и часто своих же товарищей.
Сражение – в лучшем случае большая глупость, но кое-что все же следует о нем знать. Прежде всего – численное соотношение сказывается лишь со временем. Непосредственный бой – это, как правило, схватка человека с одним или двумя противниками. В данном случае мы получили превосходство над врагом благодаря нашим боевым коням не только из-за их большого роста и веса, но и потому, что они отчаянно кусались и колотили передними ногами; и лишь вооруженный булавой Балдандерс, как ни один другой мужчина, мог бы посоперничать с мощью этих ударов.
Огонь разрезал надвое мой контус. Я выронил его, но продолжал драться мечом, рубил направо и налево и даже не заметил, что ранен выстрелом в ногу.
Думаю, я убил не меньше полудюжины асциан, прежде чем заметил, как они похожи друг на друга. Не то чтобы они все были на одно лицо (как в некоторых соединениях нашей армии, где воинов связывали узы, более тесные, чем братские), но всякое различие между ними казалось случайным и незначительным. Подобное сходство я уже отмечал в наших пленниках, когда мы отбивали стальную карету, но тогда оно не запечатлелось в моем сознании. Только теперь, в безумстве битвы, оно производило настоящее впечатление, поскольку казалось органичной частью этого безумства. Среди беснующихся фигур я видел и мужчин, и женщин. Женщины имели маленькие, но отвислые груди, ростом они были на голову ниже мужчин. Никаких других отличий я не заметил. Все как один с большими, дико блестящими глазами, стриженные чуть ли не наголо, с исхудалыми от голода лицами, разинутыми в яростном вопле ртами, торчащими наружу зубами.
Мы сражались с тем же успехом, что и черкаджи; каре было изрядно потрепано, но не уничтожено. Стоило нам дать своим коням секундную передышку, и асциане перестроились, выставив вперед легкие полированные щиты. Вдруг один копьеносец нарушил строй и ринулся в нашу сторону, размахивая на бегу своим оружием. Сначала я подумал, что это простая бравада; затем, когда он приблизился (нормальный человек бежит гораздо медленней, чем боевой конь), я решил, что он собирается сдаться в плен. И наконец, подбежав почти вплотную к нашим рядам, он открыл огонь, но сам был подстрелен одним из всадников. В предсмертных конвульсиях асцианин метнул в воздух сверкающее копье; я отчетливо помню, как оно мелькнуло на фоне темно-синего неба.
Ко мне подъехал Гуазахт.
– У тебя сильное кровотечение. Не свалишься с седла, когда мы снова пойдем в атаку?
Я чувствовал себя полным сил и сообщил ему об этом.
– И все-таки тебе надо перевязать рану на ноге.
Из глубокого пореза на опаленной плоти сочилась кровь. Дарья, у которой не было ни царапины, сделала мне перевязку.
Но ожидаемой атаки так и не произошло. Как снег на голову (по крайней мере, для меня) поступил приказ развернуться, и мы двинулись на северо-восток по открытой местности, поросшей жесткой шелестящей травой.
Дикари, казалось, исчезли. Вместо них на том фланге, к которому мы теперь повернулись лицом, возникли новые войска. Сперва я решил, что это всадники на кентаврах – существах, изображение которых я встречал в коричневой книге. Я видел головы и плечи всадников, возвышающиеся над человеческими головами скакунов. Причем и те и другие, похоже, были вооружены. При ближайшем рассмотрении картина оказалась вовсе не столь романтичная: просто очень маленькие люди, настоящие карлики, восседали на плечах своих долговязых собратьев.
Траектории движения наших отрядов были почти параллельны и все же медленно сходились. Карлики угрюмо поглядывали в нашу сторону. Высокие же вообще не обращали на нас внимания. Наконец, когда нашу колонну отделяло от них не больше двух чейнов, мы остановились и повернулись к ним лицом. С ужасом, не изведанным мною прежде, я понял, что эти странные всадники и их причудливые скакуны – асциане. Своим маневром мы должны были воспрепятствовать им ударить пелтастам во фланг. Теперь, если б они решили атаковать, им пришлось бы сперва прорвать наши боевые порядки. Однако их было около пяти тысяч, гораздо больше, чем мы могли бы сдержать.
Атаки, впрочем, не последовало. Мы остановились и сформировали плотную линию, стремя в стремя. Несмотря на явное численное превосходство, асциане нервно перемещались взад-вперед перед нашим строем, будто обдумывали, не лучше ли обойти нас справа или же слева. Тем не менее было очевидно, что, даже отправившись в обход, им все-таки не избежать соприкосновения с нами (хотя бы отдельным отрядом), поскольку в противном случае оголялись их тылы. Мы же, словно надеясь оттянуть сражение, не спешили открывать огонь.
Тут мы увидели повторение действий того одинокого копьеносца, который раньше оставил каре и бросился к нам. Один из долговязых ринулся в нашу сторону. В одной руке он держал тонкую палку, скорее даже прут, а в другой – меч, из тех, что зовутся шотелями, – с очень длинным обоюдоострым клинком, конец которого изогнут полумесяцем. Приблизившись, он замедлил бег, и я обратил внимание на его несфокусированный взгляд – он был слеп! Карлик, сидевший на его плечах, держал в руках короткий изогнутый лук со стрелой на тугой тетиве.
Когда эта пара оказалась в получейне от нас, Эрблон откомандировал двух человек отогнать их. Но не успели те подъехать поближе, как слепой стремглав бросился к нашему строю, не уступая в скорости боевому коню, но до жути бесшумно. Десяток солдат выстрелил, но тут я убедился, как нелегко поразить столь быстро передвигающуюся цель. Вылетела стрела, вспыхнувшая оранжевым пламенем. Один из наших попытался парировать удар слепого, нанесенный прутом, но следом обрушился шотель, и его изогнутое лезвие раскроило бедняге череп.
Затем уже группа из трех слепцов с тремя всадниками отделилась от вражеской массы. Прежде чем они приблизились, появилось еще пять или шесть таких групп. В дальнем конце шеренги наш гиппарх поднял руку; Гуазахт дал нам знак начинать движение вперед, Эрблон протрубил к атаке, и этот ревущий сигнал эхом разнесся во все стороны, будто разом зазвонили несколько зычных колоколов.
Лишь теперь я убедился в том, что в принципе и так не требовало доказательств: столкновение отрядов, состоящих исключительно из кавалерии, быстро оборачивается банальной свалкой. Так получилось и на этот раз. Мы налетели на них и, хотя потеряли при этом двадцать или тридцать человек, сумели-таки прорваться сквозь их ряды. Потом сразу же развернулись и снова вступили в бой, чтобы помешать их фланговой атаке на пелтастов, да и самим не слишком отрываться от основных сил нашей армии. Асциане, разумеется, тоже развернулись нам навстречу, и очень скоро боевой порядок обеих сторон был нарушен, а о единой тактике ведения боя и речи не шло, поскольку каждый воин сражался по своему усмотрению.
Лично я избегал сшибаться лоб в лоб с готовыми к выстрелу карликами и старался нападать на тех, кто поворачивался ко мне спиной или боком. Эта тактика вполне оправдывала себя там, где удавалось ее применить, но вскоре я обнаружил, что, хотя карлики казались почти беспомощными, если под ними убивали слепых, сами долговязые скакуны, лишившись всадника, приходили в неистовство, с бешеной энергией бросались на любого, кто оказывался на их пути, и, следовательно, становились еще более опасны.
