Посох Богов (СИ) - Филиппова Евдокия (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
Острые, пронзающие насквозь, как и его беспощадные стрелы, глаза Тирсая удержат её на долгие годы. Она и не знала, что скифы умеют так любить и быть преданными.
Табити была богиней жертвенного огня и молитвы. Именно этим огнём, будет долгие годы согревать её Тирсай.
Грозная Табити была ещё и божеством домашнего огня. Её именем Тирсай принёс ей священную клятву верности.
Табити, молодая женщина в длинном платье. Такой её изображали скифы. Такой хотел видеть Ариту Тирсай.
… А потом она обязательно уйдёт.
Куда она двинется дальше? Она, киммерийка, жена скифа, наследница Намму, связавшая звенья одной цепи, уходящей в века прошлого и века будущего…
Неважно куда… Наверное, подальше отсюда, на север, через беспредельную степь, такую беспредельную, что нужно не меньше года, чтобы достичь её края, да и не каждый вернётся из этого странствия. Ведь там, за краем степи клубиться тот самый изначальный мрак, из которого раз в несколько веков выходят новые народы, потрясающие землю. Именно оттуда вышли киммерийцы, а потом и скифы. А потом выйдут другие…
Неважно куда, ведь исчезновение киммерийцев неизбежно, ибо они, не смотря на свою воинственность, решили уйти со своей земли, без боя уступив её скифам. Этот народ исчезнет в зазеркалье истории так же, как их преследователи, скифы. Люди будущего будут спорить, откуда они пришли, кто из них был захватчиком, и на чьих землях селились оба этих народа? Загадочные этруски на своих прекрасных вазах изображали киммерийцев в виде всадников в высоких шапках. А высокие шапки были символом Верхнего Египета, Кеме… Свою страну египтяне называли Кеме. Земля кеме, смесь водорослей и земли, приносимая на их поля голубым Нилом. Эта плодородная смесь называлась кемет. Кемет, кеме, кемерийцы, киммерийцы… Киммерийцы будут отступать под яростным натиском скифов в сторону Египта, возможно, своей прародины.
Хетты, этруски, киммерийцы, скифы…Кто дальше?
Глава 20. Белый лес
Садись поудобней, мой друг, ибо ты пожелал, чтобы я поведал тебе о боевых походах и чудесах, встреченных мной на этом длинном пути, и рассказ этот не будет короток…
То было время, когда императоры Рима и Константинополя боролись за провинцию под названием Паннония, земля которой, покрытая густыми лесами, лежит у истоков Дуная и подножия Белых Альб.
На этой земле когда-то жили кельты, к потомкам племени которых, как ты знаешь, я принадлежу.
С тех пор, как Рим был разграблен и сожжён кельтами, римляне уже не могли жить спокойно, зная о существовании возле своих границ народа, способного захватить «вечный город». Да и слишком остро в те времена стоял земельный вопрос в империи, чтобы можно было пренебречь этими богатыми и плодородными землями. Поначалу римляне старались поддерживать союз с жителями этих придунайских территорий, а вскоре присоединили их к своей державе. Тогда в этих краях появились две римские провинции — Реция и Норик. Частично сюда входила и Паннония.
По всей Паннонии тянулись великолепные дороги, а там, где прежде были кельтские поселения, римляне строили крепости. При слиянии нескольких полноводных рек стоит и лучший город во всей Паннонии, построенный кельтами в незапамятные времена, — Сегестика. За её крепкими стенами, кроме римских войск, нашли укрытие и ремесленники, и купцы, и чиновники, и иной люд.
Сисция — так называли этот город римляне — постоянно переходила из рук в руки то Риму, то Константинополю. Паннонскую провинцию охраняли два пограничных легиона, три пехотных и четыре кавалерийских когорты, да в придачу два отряда конных стрелков. Всего около десяти тысяч человек с внушительным запасом вооружения. Но это были времена, когда Рим уже утратил былое величие, а его армия славу непобедимой. Варвары заставляли римлян всё больше потесниться, и было немало племен, совершавших грабительские набеги на земли паннонских римских провинций. Но гунны… Они наводили настоящий ужас своими стремительными атаками. При царе Ругиле их натиск усилился. Константинополь оказал помощь Риму лишь тем, что принял на себя их главный удар.
Гунны стёрли с лица земли римские оборонительные рубежи и захватили придунайские провинции. Одна за другой пали римские крепости на Дунае, и орды гуннов растеклись по Паннонии, уничтожая всё на своем пути. Римское войско, выступившее навстречу, подвергалось постоянным нападениям подвижных конных гуннов. Они появлялись внезапно там, где их никто не ждал. Среди нас поговаривали даже, будто гунны произошли от браков женщин, сосланных за колдовство в пустыню около Мэотийского болота, с местными злыми духами, так жестоки и коварны они были.
В этой непрерывной войне гуннская знать обогащалась. Добыча, захваченная ими, была огромна. Они жили в роскоши, владели большим количеством скота, рабов. Их дома украшали ковры, цветные шерстяные и шелковые ткани, бронзовые зеркала, изделия из белого нефрита, узкогорлые серые вазы. Тысячи людей были угнаны в рабство. Ужас опустошения веял над этими землями.
Паннония стала центром гуннской державы, а восточноримский император платил Ругиле золотом.
В одном сражении армия римлян была рассеяна, а наш отряд конных стрелков был разбит, и мы, оставшиеся в живых, отступали, прячась в густых паннонских лесах. Мы двигались на восток, к Сегестике, едва приметными тропами, подальше от оживлённых дорог.
Была ночь на Самайн, короткий промежуток времени, не принадлежащий ни прошедшему, ни будущему году. Весь день дул непрерывный, обжигающе ледяной ветер, а к вечеру стало ещё холодней. Поняв, что люди вот-вот начнут падать от холода и усталости, командир приказал остановиться. Мы решили разбить лагерь в лесу и заночевать там. Несколько человек из отряда отправились собирать валежник для шалаша и хворост для костра.
Среди них был и я.
Я был ранен. Моя рана гноилась и нестерпимо болела, но я был молод тогда и смог удержаться на ногах. В поисках сухого валежника я уходил в лес всё глубже и глубже, как вдруг неожиданно ветер стих, и пошёл мягкий крупный снег. Не знаю отчего, но мне стало теплее.
Я шёл и шёл, не останавливаясь, не смея остановиться, влекомый неясным желанием идти, до тех пор, пока не оказался в самой чаще, в некоем странном месте. Может быть, оно показалось мне странным оттого, что всё вокруг покрывал белый снег, и стояла оглушительная тишина? В какое-то мгновение мне даже показалось, что я умер и обрёл последнее пристанище среди белого мёртвого покоя. Обессилев от постоянной боли, я присел, прислонился спиной к толстому стволу высокого дерева и закрыл глаза.
Может быть, мне суждено было замёрзнуть и умереть, сидя так под тихим снегопадом, но вдруг послышался хруст сухих веток, и я ощутил чьё-то присутствие. Мышцы мои привычно напряглись, и я невольно нащупал рукоятку меча. С огромным трудом и нежеланием я поднял тяжёлые веки и увидел прекрасное женское лицо. Широко открытые глаза цвета ясного неба в погожий день смотрели на меня со спокойным любопытством. Гладкая белая кожа узлучала свет и тепло. Красным золотом полыхнула прядь волос, тяжело упавшая на грудь из капюшона алого плаща, накинутого на плечи незнакомки.
Она присела напротив, и какое-то время мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
Наконец, она произнесла:
— Меня зовут Авлари.
И её голос закружился надо мной невесомым облачком, сотканным из звуков, а я… я не мог отвечать, настолько был обессилен и поражён. Едва шевеля сухим неповоротливым языком, я всё-таки смог выговорить своё имя:
— Зорсин.
Она кивнула.
— Я вижу, тебе совсем худо. Если ты ранен, то я могла бы помочь. Пойдём. Здесь неподалёку мой дом.
Она протянула мне хрупкую руку, оказавшуюся неожиданно сильной.
Я с трудом поднялся, и мы побрели.
Снег падал и падал, не переставая, и в этой абсолютной, совершенной белизне вдруг на мгновенье мне показалось, что я ослеп.
Мы шли недолго, и вскоре за очередным заснеженным кустом или большим сугробом, показался маленький домик с треугольной крышей. Он приютился под одной из могучих елей, таких высоких, что их верхушки, да ещё в снегопад, невозможно было рассмотреть.
