Время Тьмы - Хэмбли Барбара (лучшие книги онлайн txt) 📗
Ее голос дрогнул, но Альда взяла себя в руки.
– Ты знаешь, там был один старый раб-дуик, который ухаживал за цветами в Зале Дворца. Может быть, он делал это всю свою жизнь, а ему должно было быть около двадцати лет, это очень много для них. Он знал меня, он хрюкал и по-своему улыбался мне, когда я проходила мимо. В последней битве в Тронном Зале Гея он схватил факел и бросился с ним на Дарков, размахивая им, как люди размахивали мечами. Я видела, как он погиб. У меня на глазах погибло много дорогих сердцу людей.
Слеза скользнула по щеке.
– Дело вовсе не в том, быть королевой или не быть королевой, – продолжала она, вытирая щеку дрожащими пальцами. – Эта вся жизнь, вообще все... Тир – единственное, что у меня осталось. А в последней битве я покинула и его. Мы закрыли его в маленькой комнате за троном, я и служанка. Им был нужен в зале каждый меч, хотя никто из нас раньше его даже не держал в руках. Это было похоже на страшный сон... Какой-то кошмар, везде огонь и мрак. Я чуть не сошла с ума. Я не боялась, что умру, я боялась, что они доберутся до Тира. А я оставила его одного, – она повторила эти слова в каком-то отчаянном удивлении. – Я оставила его одного. Я... я сказала Ингольду, что убью его, если он не заберет Тира и не уйдет. Он собирался остаться и биться до конца. У меня был меч. Я сказала, что убью его... – с минуту, казалось, ее глаза не видели ничего в затененном золотистом тепле покрытой занавесками палаты, отражая только оживший ужас.
Руди мягко сказал:
– Я думаю, он понимал твое отчаяние и простил тебя.
– Я не об этом, – она усмехнулась, как делают люди, вспоминая выходку, уже потерявшую свое значение. – Представь, как неудобно было встретиться с ним после...
Дождь стих, его упорный стук перешел в мягкий моросящий шелест по толстому стеклу окна. Угли затухали в жаровне, их отсвет был похож на последний блик гаснущего заката. Минальда встала и прошла через сумрак комнаты, чтобы зажечь свечку от угольков и перенести огонь на три свечи в серебряном канделябре на столе. Она задула лучинку, и, когда откладывала ее в сторону, дым окутал ее лицо.
– Чего я не могла вынести, так это того, – продолжала Альда, ее голос был спокойным, словно она говорила о ком-то другом, – что я оставила своего ребенка на верную гибель. До тех пор, пока Ингольд не пришел ко мне позапрошлой ночью, пока он не принес мне Тира, я даже не знала, выжили они или нет. Все остальное: Дарки, ринувшиеся на нас поверх факелов, их... прикосновение, их железная хватка, лицо Ледяного Сокола, когда он поднял меня с пола в подземелье, – даже это казалось нереальным. Только то, что я оставила своего ребенка, единственное существо, единственное, оставшееся от всего прочего в жизни...
Ее руки и голос опять начали дрожать, Руди подошел к ней в ореол света свечей, взял за руки, чтобы успокоить, и почувствовал хрупкие пальцы в своей грубой ладони. Его прикосновение вернуло ей ощущение реальности, потому что она вдруг улыбнулась и опустила глаза.
– Алвир говорит, что я бредила от потрясения, – тихо сказала она. – Хорошо, что я не помню, как покидала Гей. Мне говорили, город был разрушен. Теперь он останется хотя бы в моей памяти во всем своем великолепии, – она снова подняла глаза на него, тихая слабая улыбка самоиронии появилась в уголках ее чувственного рта. – Вот почему большинство вещей здесь принадлежит Алвиру, а не мне. Это не те вещи, которые я бы взяла с собой, если бы покидала Гей по собственной воле.
– Не беспокойся об этом.
– Но прошлой ночью, – продолжала Альда, – я была готова убить тебя, если бы ты попытался остановить меня, когда я возвращалась за Тиром. Я не могла опять оставить его. Спасибо, что пошел со мной и оставался с нами в подвалах. Ты спас нам жизнь. Но я бы пошла и одна.
– И все же ты была не в своем уме, – мягко возразил Руди.
Она улыбнулась:
– Возможно.
Дождь иссяк. Ровное восковое сияние свечи вытянулось в желто-белые колонны, свет стал ярче в тихом глубоком молчании. На время их окружил покой этой комнаты, подарив удивительный момент счастья уединения среди сумятицы и обломков Вселенной. Руди непривычно сильно ощущал ее пальцы, легко покоившиеся в его руке. Он вдыхал запах ее волос, аромат гвоздики и лавра и вместе с ним мягкий жирный запах свечей и великолепие кедра и лаванды. Заключенные в остановившемся времени, они были одни в обоюдном оцепенении, ее глаза пристально смотрели на него. Руди уже знал – и понимал также, что она знает, – что что-то неизбежно произойдет. Знание пронзило его, как молния, но не вызвало никакого удивления. Как будто он всегда это знал.
Они стояли так в течение бесконечного мгновения, поглощенные этим обоюдным прозрением. Единственным звуком в комнате было их легкое быстрое дыхание. Потом открывшаяся внизу дверь качнула воздух, наклонилось пламя свечей, заставив склониться и вздрогнуть тени. В этом вторжении холодного потока голос Алвира гулко отозвался в непривычно пустом, безлюдном зале.
– ...лошади во дворе. Погрузка займет большую часть ночи. Ваши вещи поедут в третьей повозке, – и хотя нельзя было больше разобрать ни слова, они услышали отвечающий слабый голос Бектиса, недовольный голос Медды и резкое внезапное позвякивание перевязи меча и доспехов.
Альда сделала движение, чтобы уйти, но Руди схватил ее за руки. Их глаза снова встретились, озадаченные, ищущие какой-нибудь ответ, почему случилось то, что было между ними. Их привязанность друг к другу изменилась, в ее лице Руди видел страсть, страх перед этой возможной близостью и отражение его собственного смущения от чувства, испытать которое он никак не ожидал. Потом ее щеки внезапно порозовели в свете свечей, и Альда вырвалась, заикаясь:
– Я... я не могу... – она повернулась, чтобы убежать.
– Альда, – мягко позвал он ее, и от звука его голоса она остановилась, ее дыхание стало прерывистым, словно после долгого бега. – Увидимся завтра в дороге.
Она прошептала:
– Хорошо, – и отвернулась. Секундой позже Руди услышал ее шаги, и у него защемило сердце.
10
Давным-давно, еще в прошлой жизни, Руди видел фильм «Десять заповедей», который, среди прочего, содержал запоминающуюся сцену ухода Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой посох, все были готовы отправиться в путь – вся сцена заняла около трех минут экранного времени – с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы Фив.
Карст же суетился уже в течение нескольких часов. Руди стоял у повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи, перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд ли кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в ней, люди бегали взад-вперед с бесцельными поручениями, делая грязную жижу совсем непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и одежду, и залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов, которые мокли под дождем в отчаянии. Даже Алвир, уверенно прокладывавший себе дорогу среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.
К полудню площадь превратилась в месиво. Смешались люди, вещи и импровизированный транспорт. Дети отставали от родителей и терялись. Убежавших свиней приходилось ловить среди телег, связанных лошадей и личных вещей, опрокидывая все на бегу. Разношерстная толпа, состоящая в основном из многодетных семей и челяди, ругалась и размахивала руками, спорила, идти ли на север, в Убежище наместника Херла Кингхеда, на юг, в Ренвет в горах, вслед за Алвиром и Регентским советом, или дальше, за перевал Сарда, в Геттлсанд, под угрозой нападения Белых Рейдеров, в убежища наместника Томека Тиркенсона. Руди видел Тиркенсона, огромного, покрытого шрамами и уродливого, бранившего своих спутников такими словами, от которых и у погонщиков волов завяли бы уши.
Сам Руди мог бы покинуть город за пару минут. Он набрал кое-что из теплой одежды – коричневую тунику, рубашку, бриджи и ботинки, домотканый плащ, который оказался слишком велик, и пару перчаток, вышитых золотом и украшенных изумрудами. Свою калифорнийскую одежду он сложил в сумку вместе с бритвенными принадлежностями, позаимствованными, как и все остальное, у тех, кто не пережил прихода Тьмы в Карст, американским ножом, роговой ложкой и большим голубым пластмассовым гребнем. Непривычный вес меча оттягивал его бедро.
