Капкан для лешего - Исхизов Михаил Давыдович (лучшие книги TXT) 📗
Могута с Еропкой парой появились. И как всегда о чем-то спорили.
- Ставр, ты нас рассуди, - попросил Могута.
- А что Ставр!? А что Ставр!? - подпрыгивал возле него Еропка. - Ты всю жизнь ставровым умом жить не станешь, самому соображать надо. Мыслить надо! Если ты мыслишь, значит, ты существуешь! Понял!?
- Я, значит, не мыслю, а ты, значит, мыслишь?
- Так это же и есть превентивная гармония в действии. В этом мы как раз друг друга и дополняем. У тебя сила, а у меня мысль! А когда они вместе, можно по линии прогресса невиданных вершин достигнуть.
- Вот и достигай. А мне твои вершины ни к чему, - не соглашался Могута.
- Не понимаешь ты своего предназначения... - Во! И молодое поколение здесь, - обрадовался Еропка, увидев Гудима и Буряту. - Нет, ты посмотри, Могута, какие ладные лешаки подрастают. А главное - умные! Хорошая смена нам идет. Ну, докладывайте сыщики, чего нашли, чего сообразили?
- Погоди, Еропка, не егози, - остановил его Ставр. - Дождемся остальных, чтобы всем сразу и рассказать. А сначала вас послушаем.
- А чего нас? За нами задержки не будет. Мы завсегда готовы! Задание выполнили полностью и, кроме того, глубоко поразмыслили, так что у нас тоже некоторые глубокие соображения ума есть. Могута, видишь, надулся как индюк после сытного обеда. Это значит - он что-то важное узнал. Но мне индивидуально ни слова не сказал. Тоже хочет всем сразу.
Пока Могута и Еропка усаживались на бревна, Клямке явился, грустный и недовольный. Кончики его усов были уныло опущены. Даже перо на шляпе, соответствуя настроение хозяина, торчало не так гордо. И без своего любимого посоха явился леший.
- Я просиль моховик весь собирать на blumen поляна. Иди туда говорить с этот маленький глюпый народник, а моховик ни один нет, - пожаловался он. - Никакой дисциплин, никакой порядок.
- Надоел ты им, вот они от тебя и сбежали, - сказал Гонта то, о чем подумали и другие. Только остальные вежливо промолчали, не хотели обижать Клямке. А Гонта был среди леших грубияном, и не признавал вежливость. Ему начихать было, на чьи-то обиды.
- Помолчи, - попросил его Колотей.
- Я что, разве неправду говорю! - не послушался его Гонта. - Наш Клямке заставляет этих рыжих дурашлепов строем ходить. Моховиков - строем! Умора! Не от большого ума, такое, придумывают. Вот они от него и прячутся.
- Велели тебе заткнуться, так послушайся хорошего совета, - сердито уставился на него Могута. - Не заткнешься, так я тебя по балде стукну.
Гонта заткнулся, решил не спорить с Могутой. А Клямке стал оправдываться.
- Это есть совсем глюпий клеветний слюх, - объявил он. - Я никогда не заставить моховичок ходить в строй. Я совсем нежно уговаривать их ходить по тропинка.
Селий пришел, по-доброму всем улыбнулся. Он всегда улыбается. В Лесу добрей и бескорыстней Селия не сыщешь. И самым болезным он был в Лесу. Лешие ведь все, как один, крепкие, здоровые, никакая холера к ним не пристает, да и мелкая хворь редко цепляется. То, что Еропка жаловался на свои недомогания, так это же Еропку знать надо. Ему и похвастаться удовольствие и пожаловаться - тоже удовольствие. А Селий среди здоровяков-леших был исключением. У него одного болезней было больше, чем у всех леших вместе взятых. Он ни дня без какой-нибудь хвори не обходился. То у него в коленках хрустит, то в боку колет что-то острое, то перед глазами черные крапинки мельтешат, то зубы болят... Склероз его так одолевал, что он иногда даже имя свое забывал. И в рассуждениях его нередко заносило в такую даль, из которой и вернуться было почти невозможно. Давление у Селия было особенным и шло крутым зигзагом: утром падало почти до нуля, а к вечеру так зашкаливало на верхнем пределе, что другой леший от такого давления давно окочурился бы. А болезненному Селию, все нипочем: бредет потихоньку, кашляет, коленками скрипит, но дело свое делает.
Ходил он как-то боком, хромая на обе ноги и согнувшись. Личико у него было маленьким и в частых частых морщинах, как у засохшего на дереве яблока. Голова гладкая, как колено, ни единого волоска. И борода - не борода. Так, какие-то пегие клочья беспорядочными кустиками торчали на подбородке. Ему бы давно на пенсию уйти, на заслуженный отдых по возрасту и состоянию здоровья. Но он не мог без Леса, считал, что никто лучше него этот Лес не знает и без него весь порядок нарушится. Как только разговор о пенсии заходил, у Селия слезы на глаза наворачивались. А лешие, хоть и не назовешь их особо добрыми, слабых жалеют.
- Птиц я сегодня слушал, - сообщил Селий. - Маленькие, а до чего благостно поют. Послушаешь их, и благородные мысли приходят, как-то чище становишься. Вот я и думаю, а что если собрать в Лесу всех певчих птиц и создать... - Селий замолчал, вспоминая слово, которое хотел сказать, но вспомнить никак не мог. - Это самое, - повел он рукой. - Ну, этот самый, - обратился он за помощью к лешим, - когда их много собирается и все вместе поют но на разные голоса... - он поморщился и пожал плечами, - Только что помнил. И забыл...
- Хор, - подсказал Ставр.
- Точно, хор! - обрадовался Селий. - И слово простое, тысячу раз говорил его, а забыл. Замучил меня склероз. Так, все хорошо помню, а отдельные слова забываю. Погода сегодня хорошая. Солнечно, сухо. Для насекомых очень полезная погода, особенно, для муравьев, - с удовольствием сообщил он.
- Зачем их собирать? - спросил Могута.
- Кого, муравьев? - удивился Селий. - А чего их собирать, они и так все вместе.
- Птиц. Ты только что говорил, что всех птиц надо собрать и пусть они хором поют.
- Ах, птиц... - обрадовался Селий. - Конечно, надо собрать. Если они все вместе станут петь, красота их пения, во много увеличится. И все, кто их услышат, сразу станут добрей.
- Волки перестанут жрать зайцев, - подсказал Гонта. - Перейдут на травку и на ягоды.
- Все полюбят друг друга, - не слушая его, продолжал Селий. - И воцарятся в Лесу мир и покой.
- Дирижировать хором, надо поставить ястреба, - елейно протянул в тон ему Гонта. - Его все будут слушаться.
- Нет, - совершенно серьезно не согласился Селий. - Ястреба нельзя. У него нет этого... Как его?.. Музыкального слуха, - вспомнил он и обрадовался. - Да, да, у него совершенно нет музыкального слуха. Поэтому он не понимает, как важна в природе гармония и как облагораживает музыка. Он станет кушать поющих птичек и хор распадется.
- Оказывается, наш блаженный, кое-чего соображает, - удивился Гонта.
- Но дирижер нужен, - не обратил внимания на его реплику Селий. - Надо подумать, кто бы этим прекрасных хором мог руководить, - и сел на краешек бревна думать.
- Что-то Хрола нет, - отметил Ставр. - Могута, ты к Хролу заходил?
- Нет, мне не по пути было.
- Ты, Еропка?
- Чего к нему заходить! И так все в Лесу знают, что лешим к тебе собраться надо. Вон, видишь, и Фроська на своем месте. К Клямке тоже никто не заходил, а он тут.
- Да, по весь Лес есть такой полный для всех известность, - подтвердил Клямке. - Все леший собираться к тебе на grosser и очень важный совет.
- Заблудился наверно Хрол, - хихикнул Гонта.
- Пустое, не может леший в лесу заблудиться, - не согласился Могута.
- Хрол может, - продолжал посмеиваться Гонта. - У него, на месте левого глаза, сейчас большой разноцветный фингал: желто-сине-зеленый. А все тропинки у нас узкие. Он тропинку может и не разглядеть.
- Что такое есть этот фингал, который иметь отшень странный цвет и зачем Хрол его надеваит, если с ним не видно тропинка? - полюбопытствовал Клямке.
- Он вся прошлый ночь крепко пить березовый сок и от этого, очень много становиться совсем дурак, - Гонта повертел указательным пальцем возле виска. - И хотеть немножко драться, - продолжал он объяснять, подстраиваясь под манеру Клямке. - Потом ему очень достали крепкий кулак в глаз, и он стал хозяин большой и красивый синяк. А по нашему, по простому - фингал.
