Королевство на грани нервного срыва - Первухина Надежда Валентиновна (книга бесплатный формат TXT) 📗
Смерть, конечно, не была смертью. Она была обыкновенной девушкой, очень худой и большеглазой, а прозвище свое получила за то, что часто принималась говорить о смерти и пугать своим набеленным лицом.
Я, и Смерть, и другие девушки наподобие находились в Особой Лечебнице закрытого типа. Я попала сюда недавно, а старожилы называли Лечебницу «психушка» или «дурка». Мне здесь ужасно нравилось то, что можно было не есть и постоянно спать. Нянечки и медсестры были к нам добры и предупредительны, помогали дойти до кровати, если вдруг закружилась голова или отказали ноги, вовремя приносили лекарства и следили, чтобы ты их выпила. Завтракали и обедали мы в большой зале, где во всю стену были нарисованы небо, радуга и поле спелых колосьев. Мне очень нравилось. Картинка была старая — я видела, сколько проступило на ней трещин, но все равно смотреть было приятно.
Некоторые девочки, у которых с головой было полегче, читали или выходили гулять в Сад. Но я боялась выходить куда-либо, я сказала об этом врачу — мне кажется, я выйду куда-нибудь, а вернуться не смогу, и он успокоил меня и назначил маленькую зеленую таблетку на вечер. У нас здесь был кружок рукоделия — многие плели из ниток кружева или вязали. Мне понравилось рисовать, точнее, раскрашивать картинки. Я брала карандаши, лист с отпечатанной на нем картинкой и принималась раскрашивать как хотела. Смерти это не нравилось.
— Это неправдашная живопись, — говорила мне тогда она. — Правдашная — то, что я рисую у себя в комнате.
— А мне все равно, — отвечала я. — У меня рекуррентная депрессия и мне нравится раскрашивать картинки. Оставь меня, пожалуйста, в покое.
Но она не отставала. Смерть была ужасно приставучей, особенно к новеньким, как я. А новенькие прибывали почти каждый день. Во второй половине дня начинался Обход. Мы все садились на скамейках в большой, украшенной картинами зале, и ждали Главного врача. Главного врача звали доктор Роксана Фролова, она была очень молодой и красивой, напоминала невесту в своем изящном белом халате.
— Здравствуйте, — приветливо обращалась она к каждому. — Как у вас сегодня дела?
И больной рассказывал, болела ли голова, или были мысли о смерти, или снились кошмары, и оттого намокла кровать.
Я всегда говорила одно и то же, потому что ничего не менялось: всю меня, как пустую бутылку, заполняла тяжелая желтая тоска, и от нее хотелось спрятаться в сон, в лекарственное забвение.
— Джейн, — так почему-то называли меня в Лечебнице. — Вы пережили тяжелую травму, поэтому какое-то время вам действительно нужно спать. У вас и с памятью проблемы. Постепенно, благодаря лекарствам, у вас нормализуется настроение, и тогда мы начнем вторую фазу лечения, будем возвращать вам память и желание жить.
— Да, доктор, — говорила я. Мне было приятно смотреть на нее, такую уверенную и красивую.
А сегодня наша нянечка, которая учит рукодельям, принесла особую красивую бумагу и сказала, что будет обучать желающих делать искусственные цветы. Она сделала розу — так просто, — колокольчик и одуванчик! Когда я увидела одуванчик, мне стало очень приятно, будто какое-то воспоминание прошлого, и больше ничего.
Я тоже стала делать бумажные цветы. Я наделала целую кучу одуванчиков и сплела из них венок. Я спросила разрешения у доктора, и мне позволили все время ходить в этом венке.
А еще у нас бывали концерты. Чтобы нам не было скучно, чтобы мы не предавались плохим мыслям, к нам приезжали певцы и музыканты, а еще поэты. К тому же сама доктор умела изумительно петь. Когда она пела, мы про все забывали и словно теплые волны качали тебя в колыбели.
Сегодня тоже должен быть концерт. Я очень радовалась, разгладила свою пижаму и надела венок из одуванчиков. И первой заняла место в зале. Потом туда пришел Ольха.
Ольха был хорошим, мирным парнем, но иногда он начинал считать себя деревом, закапывал ноги в землю и размахивал руками, как ветвями. Тогда его выкапывали, привозили в Лечебницу и делали спецкурс уколов и капельниц.
Сейчас Ольха чувствовал себя хорошо. Он был парадно одет, глаженые пижамные брюки, чистые тапочки, а главное — его любимый свитер. На коричневом фоне свитера были вывязаны зеленые листики, и Ольха впрямь напоминал дерево.
— Джейн, здравствуй, — сказал Ольха. — Рад тебя видеть. Можно я сяду рядом?
— Конечно.
Это у нас ритуал. Мы же больные люди, и может, кому-то хочется побыть в уединении, защитить свое личное пространство. Поэтому мы обязательно спрашиваем.
— Ольха, ты сегодня очень красивый.
— Ты тоже, Джейн. Когда ты попала к нам, то была лысая, а теперь у тебя волосы до плеч, так красиво. И венок — удивительная красота. Тебе нравятся одуванчики?
— Да, очень-очень.
— Они сейчас цветут в саду, ведь сейчас весна.
— Я не хочу идти в сад.
— Да, Джейн, я знаю, ты только не волнуйся. Ты не волнуешься? Не нервничаешь? Может быть, пригласить нянечку?
— Что ты, Ольха. Я совсем спокойна. Я очень хочу смотреть концерт. И мне нравится, что ты рядом.
— Давай возьмемся за руки и так будем чувствовать себя сильнее, как учила госпожа Глоссария.
— Давай.
Мы взялись за руки и стали ждать концерта.
Тут отворилась дверь, и стали приходить другие пациенты. Смерть намазалась так, что мел от нее летел, как облако. Из девушек еще пришли Анна, Наташа и Лиза — я их знала, но мало, мы почти не общались. Пришли нянечки, среди них самая моя любимая — Люсечка, светловолосая и похожая на солнышко. Или на одуванчик.
Все чинно расселись, и тогда в зал вошла дама в красивом платье.
— Добрый день, дорогие друзья! Сегодня перед вам выступим мы — группа «Экспромт». Среди нас музыканты, певцы и поэты. И сначала я бы хотела сыграть для вас произведение Людвига ван Бетховена «К Элизе».
Дама села за фортепьяно, и полились нежные звуки. Я никогда не знала, кто такой Бетховен, и этой музыки никогда не слышала, но она так утешала сердце!
Когда дама закончила, мы все захлопали в ладоши.
— А теперь я сыграю вам «Баркаролу» композитора Чайковского.
Это тоже было мне незнакомо, но от красоты мелодии защипало в глазах. Ольха как-то почувствовал это и легонько сжал мою руку.
Мы долго аплодировали музыкантше, а потом вышла ведущая и сказала, что сейчас свои стихи прочтет поэтесса Ники Перова.
При словах «стихи» и «поэтесса» что-то опять дрогнула в душе. Как будто я вспоминала давно ушедший сон.
Ники вышла вперед, поклонилась и сказала:
— Мои дорогие! Стихи у меня скромные, но я надеюсь, что вам они понравятся.
Мы предупредительно похлопали.
Билетик… Перчатки. Длинные атласные перчатки… Опера. Я в опере. Огромное пространство бархата и позолоты. Смейся, паяц, над разбитой любовью…
Вот откуда это у меня в голове, а? Я что, бывала в опере?
Нас вывез туда… Кого нас? Кто вывез?
Ничего не вспоминается.
Поэтесса приготовилась читать другое стихотворение.
