Темный мастер - Степанова Анна (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
— Не надо, — опустила глаза девушка.
— Там везде люди Гильдии, — жестко сказал Эдан. — В свое время я позаботился, чтоб у тебя не было путей к отступлению.
— Отличная работа! — криво усмехнулась Лая. — Что ж, я готова выслушать твои предложения.
— На выходе с Дворцовой площади нас будет ждать карета Илании, в ней выберемся за город.
— Насколько я знаю, ночью городские ворота для всех заперты, — выразила сомнение охотница.
— Не для всех, — покачал головой Эдан. — Окна Илании недаром ведь на Дворцовую площадь выходят. Так уж случилось, что покойный муж нашей дорогой хозяйки, лорд Илан, был единокровным братом его Божественности Императора. А это дает определенные выгоды. Например, лишь три человека могут остановить карету с ее гербами: первый министр, Гильдмастер и сам Император…
— Интересно, откуда у тебя такие знакомства? — пробормотала Лая себе под нос так тихо, что юноша, занятый аккуратным упаковыванием вещей, со спокойной совестью сделал вид, будто замечаний ее не расслышал. Тем более что как раз подоспел разряженный лакей с известием о начале трапезы.
— Прошу, — чинно поклонился девушке Эдан, протягивая руку и напуская на себя уже знакомое холодное высокомерие.
Лая приняла его руку, с тяжелым вздохом поднялась и уныло побрела навстречу вечеру, ничего приятного не обещающему.
Глава двенадцатая,
где Огнезор подходит к самому краю, а Лая начинает задавать вопросы
— Очень, очень мило! — сверкая мелкими белыми зубками, засияла Илания. — Необычно, но, право, Таргел, этот стиль твоей сестренке так идет! В самом деле, ведь не все женщины умеют носить платье!
Хищные глазки ее при этом пристально сверлили Лаю, выражая смесь любопытства и презрения, а рука уверенно тянулась к расшитому серебром рукаву Эдана, вклиниваясь как раз между ним и девушкой.
«Держись!» — незаметно подмигнул он Лае, на миг становясь почти прежним. Затем ледяная непроницаемость вновь сковала его лицо, сделав юношу неожиданно старше. Он выпустил руку Лаи и повел к сверкающему серебром столу неустанно расточающую мед Иланию.
— Как любезно, что ты надел сегодня цвета своего Дома! — щебетала она. — Это придает нашему тихому домашнему ужину придворный шик! А синее подходит тебе почти так же, как и белое!.. Сегодня мой повар обещал нечто действительно изысканное, так что ты нисколько не будешь разочарован…
И еще сотня глупостей в том же духе, на что юноша не упускал случая ответить каким-нибудь особо лестным словечком. Так что за стол Лая села уже с полной сумятицей в голове. Руки ее сжимались от едва скрываемого раздражения. Половину трапезы она усердно лелеяла в себе это чувство, свято следуя всем указаниям Эдана и утешаясь весьма кровожадными фантазиями, где благородной леди отводилась первая роль. Затем пришла пора лишь молча поражаться удивительной способности ее спутника незаметно и с легкостью перехватывать нить беседы, уводя ее от любой опасной темы. К концу же ужина Лая чувствовала себя совершенно измотанной, будто и правда на допросе побывала. Каково должно быть Эдану, ей даже думать не хотелось.
Впрочем, выглядел он все так же блестяще и высокомерно, похвалы раздавал так же витиевато, а на прощанье Илании в глаза заглянул столь преданно и улыбкой одарил столь потрясающей, что та окончательно растаяла, манерно протягивая руку для поцелуя. Лая же немедленно ощутила неприятный злой холодок, подозрительно смахивающий на ревность, но не успела еще себе в том признаться, как новые чувства — растерянность и удивление — захватили ее. Ибо благородная леди Илания под пристальным взглядом своего блистательного кавалера внезапно побледнела смертельно, дернулась и начала медленно оседать.
— Извини, дорогая, — тихонько проговорил Эдан, заботливо опуская даму в кресло. — Не все ты о темных мастерах знаешь… Ничего, свою часть сделки я выполню, а тебе о том помнить необязательно.
— И что сейчас произошло? — вытаращилась на них Лая, смутно вспоминая, что там говорил Эдан насчет «проще будет уговаривать». Еще тогда ей фраза эта не понравилась!
Эдан повернул к ней свое побледневшее лицо, разом утратившее всяческий лоск и напыщенность. Выглядел он теперь смертельно уставшим, хоть от этого — раздраженно отметила Лая — и не менее привлекательным.
— Пойдем! — бросил он коротко. И уже за дверью добавил: — Здесь еще человек пятьдесят слуг, которым не нужно нас помнить. Если все в порядке, то зелье в их питье уже действует, и все должны спать. Но все равно будь начеку.
Они забрали свои вещи, затем обошли весь дом, комната за комнатой, — заколдованный дом крепко спящих людей. И к каждому Эдан прикасался всего на пару минут, будто души во сне забирающий, темный лесной бог из страшной детской сказки. И при каждом касании глаза его стекленели, а губы кривились все больше. И все больше чуяла Лая целительским, ведьминским своим чутьем, как плохо ему, нестерпимо, почти больно…
— Вот и все, — с облегчением выдохнул он, отпуская руку охранника на темном ночном крыльце. — Спешить надо: этот всего минут пять проспит.
Лая накинула на голову черный капюшон плаща и молча заторопилась вслед за Эданом к темному провалу переулка. Карета ждала, где и следовало: большой, нелепый в этой тьме своей роскошью экипаж с унылым бородатым возницей впереди и четырьмя красивыми серебристо-серыми лошадьми в упряжке.
— Ничего, потерпи Стрелокрыл! — ласково потрепал по гриве Эдан одну из передних лошадок. Затем кивнул вознице, помог Лае забраться в карету, и наконец сам устало откинулся на мягком сиденье.
— Выйдем на первом перекрестке за городом, заберем двух передних лошадей, — прерывисто, будто задыхаясь, сказал он. — Возницу стирать придется, а я не знаю, смогу ли. Сделаешь с ним то, что с Храшем?
Лая даже удивляться его чрезмерной осведомленности не стала, лишь кивнула молча, прислушиваясь к быстрому поцокиванию копыт по мостовой.
Городские ворота приближались.
— Проклятье! — вдруг выругался Эдан, привставая. — Тебя-то, Слава, зачем на ворота принесло!
Он сделал глубокий вдох, вцепился руками в сиденье, скривился болезненно, но тут же расслабился. Опять выругался, сделал еще пару мелких частых вдохов, будто собирая остатки сил, и охотница внезапно ощутила, почти увидела, как вокруг них растет нечто. Будто пелена незаметности, только сильнее, гораздо сильнее… Невидимая темная стена, погружающая в рассеянность, пузырь, вбирающий в себя ее, Лаю, и напряженную фигуру Эдана, его побелевшее лицо, омертвевшие глаза, подрагивающие, до крови закушенные губы.
«Перестань, ты убьешь себя!» — захотелось крикнуть ей, но собрать слова воедино не вышло: вновь, как и утром на площади, нахлынуло ощущение нереальности.
Карета на миг замедлила свой ход, уныло что-то прокричал возница, заскрипели впереди ворота, тряхнуло. Затем копыта снова зацокали быстрее, понеслись, запрыгали колеса, помчались придорожные деревья за окном…
Пузырь лопнул, упругая стена исчезла, и Эдан безжизненно повалился на сиденье.
— Нет, нет, нет! — подскочила Лая.
Она склонилась над ним, одной трясущейся рукой хватая его за шею, судорожно стараясь слиться с неровным биением пульса, пока пальцами другой безуспешно пыталась удержаться за что-нибудь в прыгающей по ухабам карете.
Ее отбросило на пол. Один раз, второй, третий…
— Нет, так не пойдет! — прикрикнула она сама на себя.
Прежде всего — никаких истерик! К дьяволам вопли и слезы! Она — Насмешница, охотница за тайнами, а не благородная барышня!
Сцепив зубы, Лая аккуратно поднялась, присела на мягкую скамью возле Эдана и осторожно положила его голову себе на колени.
«Спокойно! — еще раз приказала она себе. — Все получится!»
Подушечки ее пальцев отстраненно и привычно нащупали пульс, теплые невидимые ниточки потянулись на его биение — а в следующий миг девушка уже растворилась в этом ритме, ощущая каждую клеточку молодого чужого тела.
Усталость, бесконечная усталость пронизывала его, иссушала, пробирала насквозь. О множестве бессонных ночей, о постоянных, изматывающих сверхусилиях кричало оно. А еще — Лая содрогнулась — в нем было что-то неправильно. Не так, как в других человеческих телах, которые доводилось ей исцелять. Будто расчленили его на сотни, тысячи кусочков, а затем — крупица за крупицей — собрали вновь. Невидимая частая сеточка тонких шрамов пряталась под кожей, и каждая клеточка хранила полустертое, блеклое воспоминание о невероятной, нечеловеческой боли, убивающей, сводящей с ума…
