Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Эл вскоре заметил, что краснокожие бегут несколько иначе, чем он и Мера. Шум создавали только Эл с Мерой. Краснокожий, который тащил Меру, отгибал грудью ветвь, и ветка сама пропускала его. Когда же сквозь заросли пытался продраться Мера, ветки ломались и царапали его кожу. Краснокожие ступали на корни и сухие сучья, и не раздавалось ни звука, ничто не трещало и не ломалось у них под ногами. Но когда на то же место ступал Эл, он обязательно спотыкался, чуть не падая, и ремень больно впивался в шею. Или же какой сучок вонзался в пятку, или грубая кора обдирала кожу. Эл, будучи совсем мальчишкой, частенько бегал босым, поэтому пятки его немножко затвердели. Но Мера, повзрослев, уже несколько лет ходил в башмаках, и Эл видел, что брат продержится еще милю, не больше, после чего его ноги начнут истекать кровью.
Единственное, что он мог сделать, это залечить Мере ноги. Он попытался было найти путь в тело брата, как находил путь в камень, сталь и дерево. Однако на бегу было трудно сосредоточиться. И живая плоть чересчур сложна.
Но Эл не собирался сдаваться. Нет, он просто решил иначе подойти к проблеме. Поскольку бег отвлекал его, он взял и перестал думать о беге. Перестал глядеть под ноги. Перестал следовать за бегущим впереди краснокожим шаг в шаг, вообще думать об этом перестал. Он словно подкрутил внутри себя некий фитиль, как в керосиновой лампе. Глаза его смотрели вперед, ум освободился, а тело работало, как ручное животное, следуя само по себе.
Он даже не догадывался, что сейчас поступил в точности как перевертыш, который, выпустив жучка из головы, отправляется в путешествие. Но все равно это было не то же самое — какой перевертыш смог бы покинуть свое тело на бегу, да еще с ремнем вокруг шеи?
Теперь он без труда проник в тело Меры, отыскал царапины, залечил порезы, прогнал боль из ног и резь из бока. Элвин исцелил его ступни и нарастил на пятках кожу, что было не так уж и трудно. Затем Элвин ощутил, что тело Меры жаждет воздуха, что оно жаждет дышать глубже, быстрее, поэтому Эл незамедлительно проник в его легкие и прочистил их, открыв в самых глубоких местах. Теперь, когда Мера вдыхал воздух, тело извлекало из каждого вздоха куда больше пользы, словно мокрую тряпку выжимало досуха. Эл сам толком не понял, что такое он сотворил, — знал только то, что поступил правильно, потому что боль в теле Меры начала ослабевать, юноша уже не так уставал, уже не задыхался.
Вернувшись обратно в свое тело, Эл обнаружил, что, пока он помогал Мере, его ноги не наступили ни на один сучок, его грудь не поранилась ни об одну ветку, которую отодвинул бегущий впереди него краснокожий. Однако теперь он снова начал спотыкаться и натыкаться на сучья. Сперва он решил, что это происходило и раньше, просто он не замечал этого, потому что не обращал внимания на собственное тело. Но, почти поверив в это, он вдруг заметил, что звук окружающего его мира также изменился. Теперь он слышал лишь дыхание, топот собственных ног по земле и шуршание опавших листьев. Периодически чирикала какая-то птичка, жужжали мухи. Ничего особенного, но Эл неожиданно вспомнил, что до той секунды, как он вернулся назад в тело, его сопровождала какая-то призрачная музыка… зеленая музыка. Чушь какая-то. Музыка не может иметь цвета, откуда у нее цвет? Поэтому Эл выбросил эти мысли из головы, постаравшись забыть о всяких глупостях. Однако его неотвязно преследовало неосознанное желание услышать эту музыку вновь. Услышать, увидеть, почуять — он жаждал, чтобы она вернулась.
И еще. Прежде его тело находилось в не менее плачевном состоянии, чем тело Меры. Элвин сам еле держался на грани усталости, когда решил помочь Мере. Но сейчас все было в порядке, тело чувствовало себя прекрасно, он глубоко и ровно дышал, его руки и ноги работали так, словно он мог бежать еще вечность: он жил движением, как дерево — покоем. Может быть, излечив Меру, он каким-то образом излечил и себя? Это предположение он сразу отмел, потому что всегда точно знал, что делал, а что — нет. Нет, его тело ожило по какой-то другой причине, и частью этой причины явилась зеленая музыка. Или, наоборот, музыка возникла, когда вернулись силы. В общем, музыка и восстановление сил каким-то образом были связаны. Насколько мог предположить Эл.
Краснокожие ни разу не остановились, поэтому Элвину и Мере не довелось перекинуться ни словом до тех пор, пока не наступила ночь и они не выбежали к какой-то деревушке на изгибе темной глубокой реки. Такумсе провел их в середину деревни, где и оставил. Река притаилась сразу за склоном, может, в сотне ярдов поросшей травой земли.
— Как ты думаешь, мы успеем добежать до реки, прежде чем нас схватят? — шепотом спросил Мера.
— Вряд ли, — ответил Эл. — Кроме того, я не умею плавать. Папа даже не подпускал меня к воде.
Внезапно из хижин шумной толпой вывалили краснокожие женщины и дети. Они стали тыкать в двух обнаженных юношей пальцами, смеяться и бросаться грязью. Сначала Эл и Мера пытались уклоняться от комков, но их ужимки вызывали только больший хохот. Дети принялись бегать кругами, бросая грязь со всех сторон и стараясь попасть либо в лицо, либо в пах. В конце концов Мера снова опустился на траву и упер голову в колени — пускай себе бросаются сколько захотят. Эл поступил точно так же. Вдруг рядом раздался чей-то сердитый, лающий голос, и комки грязи разом перестали лететь. Эл поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть спину уходящего Такумсе. Теперь рядом с пленниками встали двое его воинов, которые должны были следить, чтобы подобного не повторилось.
— Столько я в жизни не бегал, — прошептал Мера.
— Я тоже, — кивнул Эл.
— Сначала я было подумал, что умру на месте, так я устал, — продолжал Мера. — Но потом открылось второе дыхание. Я даже не думал, что оно у меня имеется.
Эл ничего не ответил.
— Или, может, это ты постарался?
— Может, — пожал плечами Эл.
— Я и не знал, что ты это умеешь, Элвин.
— Я тоже, — сказал Эл, и это была чистейшей воды правда.
— Когда мне на пальцы опустился резак, я уж решил, что все, мои рабочие деньки сочтены.
— Радуйся, что нас не попробовали утопить.
— Опять ты и эта вода, — нахмурился Мера. — Что ж, я рад, что ты сделал то, что сделал, Эл. Хотя, должен сказать, лучше бы ты не подставлял вождю подножку, когда он захотел побороться со мной.
— Почему? — удивился Эл. — Я не хотел, чтобы он побил тебя…
— Ты не знал, Элвин, поэтому не вини себя. Но боремся мы в шутку, а вовсе не затем, чтобы причинить кому-нибудь боль. Это нечто вроде испытания. Испытания мужества, быстроты и прочего. Если б он победил меня, я, сражаясь честно, снискал бы его уважение, если б я его побил в честном бою, то опять-таки заслужил бы уважение. Это Армор мне рассказал. Краснокожие постоянно борются друг с другом.
Элвин немного поразмыслил над сказанным.
— Значит, уронив его, я поступил плохо?
— Не знаю. Это зависит от того, как они поняли происшедшее. Может быть, они решат, что это Бог таким образом изъявляет свою волю, приняв нашу сторону.
— Они что, верят в Бога?
— У них ведь есть Пророк. Как в Библии. Во всяком случае я надеюсь, они не сочтут меня трусом и обманщиком. Иначе мне придется худо.
— Тогда я скажу им, что это сделал я, — возразил Эл.
— Не смей, — запретил Мера. — Нас спасло именно то, что они не поняли твоих проделок с ножами, тесаками и прочим. Если б они узнали, что это сделал ты, Эл, они бы мигом раскроили тебе голову, а потом поступили бы со мной так, как им вздумается. Тебя спасло только то, что они не знали, кто все это творит.
Затем они поговорили о том, как мама и папа, должно быть, беспокоятся сейчас. Мама, наверное, страшно злится или, наоборот, слишком волнуется, чтобы напуститься с руганью на папу. Даже если лошади не вернулись домой, наверняка поиски мальчиков уже начались, потому что они не приехали к ужину к Пичи, и те, конечно, сразу забили тревогу.
— Там сейчас, наверное, только и разговоров, что о войне с краснокожими, — сказал Мера. — С Карфагена последнее время понаехало много поселенцев, а у них масса причин ненавидеть Такумсе, который угнал весь ихний скот.
