Все это очень странно - Линк Келли (электронные книги бесплатно txt) 📗
Мы вышли из церкви в сопровождении солдат. У дверей диктатор вдруг наклонился. Он поднял мамину туфлю и протянул мне, как дар любви. Как сувенир.
На следующий день мы с Эффи хоронили родителей, братьев и моего жениха. Омыли их тела, одели во все чистое. Положили в хорошие прочные гробы и опустили в могилу, но они там лежат босые. Их туфли и ботинки я взяла с собой к диктатору, выдав коробки за приданое. А Эффи отдала на воспитание тете.
Лицо жены диктатора под свалявшимся париком напоминает лицо злобного старичка, и даже — на секунду — посетителям может показаться, что в старушечьей постели лежит вовсе не жена диктатора, а он сам, нахлобучивший старый грязный парик.
— Я была слишком красива, — говорит жена диктатора. — Сколько людей я убила, не сосчитать. Диктатор казнил всякого — мужчину, женщину, неважно — кто задерживал на мне взгляд. Женщин он казнил, потому что кто-то как-то раз сказал, что они красивее его жены. Он велел расстрелять моего парикмахера, когда тот по моей просьбе обрил меня наголо. Я не хотела, чтобы люди смотрели на меня. Думала, если обриться, никто уже не будет рассматривать мою красоту.
Волосы больше так и не выросли. Я носила парики из волос мертвых женщин, сделанные мертвыми мастерами. Мои шкафы были набиты обувью мертвецов. Иногда я приходила посидеть в этих шкафах. Примеряла туфли.
— Я все время думала о том, как его убить. Но это было непросто. За столом с нами всегда сидели дети, которые пробовали его блюда. Каждый вечер в дверях спальни солдаты обыскивали меня. Он спал в бронежилете. У него был оберег, заговоренный ведьмами. Я была молодая. Я боялась его.
Мы с ним ни разу не спали наедине — я долго думала, что в браке так и положено: у постели стоит телохранитель и следит за супругами. Когда диктатор засыпал, телохранитель сторожил его. Стоял у кровати и наблюдал за мной. Мне так было спокойнее. Я не хотела оставаться с диктатором один на один.
Не знаю, почему он казнил людей. Ему снились дурные сны. Их объясняла прорицательница. Они запирались и сидели часами. Потом приводили меня, чтобы я рассказала ей о своих снах. Он стоял за дверью и слушал. Я по запаху чуяла, что он там.
Мне ни разу не снились сны о диктаторе. Только хорошие сны, где я вышла замуж, и муж у меня добрый и красивый. Мы с ним живем в маленьком домике. Ругаемся из-за мелочей — чья очередь готовить ужин, похожа ли я на кинозвезду, какие имена дать детям.
Один раз во сне мы поссорились, и я бросила в мужа чайником. Промахнулась. Обожгла руку. И после этого во сне на руке у меня всегда был шрам. Заживший ожог. Мой красивый и добрый муж целовал его.
Прорицательница ничего мне не говорила о моих снах. Только всё худела и худела. Плохая это диета — сны диктатора и его жены. Всё равно что есть камни.
Иногда мне снилось, что я растолстела после родов. Мои сны были похожи на сказку, которую я сама себе рассказываю. Я засыпала в одной постели с диктатором. Рядом стоял телохранитель и не спускал с меня глаз, а мне всю ночь снился маленький дом, мой красивый и добрый муж, мои дети.
— Одно было странно, — говорит жена диктатора. — Моими детьми во сне были туфли и ботинки. Я рожала только их.
Действительно странно, думает посетитель. Его собственные дети во сне всегда младше, чем на самом деле. Их можно посадить на ладошку, как камешки. А под дождем или под душем они становятся прозрачными — видны только слабые очертания, и то если присмотреться.
— У меня была странная жизнь. Неудивительно, что и сны странные. Но я любила своих детей. Это были хорошие дети. Плакали по ночам, прямо как настоящие. Иной раз так громко плакали, что я просыпалась. Открывала глаза и не могла понять, где я, пока не встречалась взглядом с телохранителем. И тогда опять засыпала.
Однажды диктатору приснился сон. Не знаю какой. Диктатор всю ночь ворочался. А когда проснулся, велел привести к нему прорицательницу. Ни свет ни заря. Даже солнце еще не встало. Я вышла и спряталась у себя в шкафу. Он что-то сказал ей. Не знаю что. Потом пришли солдаты, я слышала, как ее волокут вниз по лестнице, в сад. Ее расстреляли, а спустя несколько минут я пробралась туда и сняла с прорицательницы туфли. Я была рада за нее.
Я ни разу не спрашивала, почему он казнил прорицательницу или кого-то еще. Я не задавала ему вопросов. Говорила только тогда, когда он спрашивал. Как прорицательница. И никогда не смотрела ему в лицо. Смотрела на ботинки. Наверно, он думал, это потому что они плохо начищены. Велел чистить их снова и снова, пока там не стало отражаться мое лицо. Размер у него был восемь с половиной. Я примеряла как-то раз его ботинки, они сильно сжимали ноги. Узкие, как гробы. А у меня ступни широкие, крестьянские.
По ее лицу текут слезы, они слизывает их.
— У меня была дочь. Я еще не рассказывала? За день до того, как она родилась, диктатору опять приснился сон. Он проснулся со страшным криком, схватил меня за руку и рассказал, что ему снилось. Ему снилось, что наша дочь вырастет и убьет его.
Минуту она молчит. Посетителям, наверно, неловко, они отводят взгляд, рассматривают стеклянные коробки с обувью. В каждой грани стекла отражаются кровать и жена диктатора.
— Когда дочка родилась, ее положили в ящик. Ящик сбросили с пристани, и он утонул. Я даже не дала ей имя. Она не носила никаких туфель. Она была совершенно лысая, точно как я.
Жена диктатора опять молчит. В тишине кажется, что стеклянные коробки с обувью едва слышно жужжат. И запах странный, словно кто-то стоит рядом. Те, кто лежат под кроватью, тоже слушают. На другом конце зала смотрительница тихонько напевает, протирая стекло. Одна женщина спрашивает:
— Так как же она могла вырасти и убить его?
— Мертвая — конечно, не могла. Однажды он собирал клубнику в саду. Наступил на что-то острое, металлическое. Пропорол ботинок. В рану попала инфекция, началось заражение крови. Диктатор лег в постель и через шесть дней умер.
Голос у нее становится скрипучим и тонким. Она зевает.
— Никто не знал, что делать. Некоторые считали, что меня надо казнить. Другие — что я героиня. Решили избрать меня на высокую должность. Но я пока не хотела умирать, в стране тоже не хотела оставаться и начала укладывать обувь. Всё уложила, до последнего башмака. Потом поехала к тете, она собрала Эффи. Эффи так выросла! Ходила без шляпы, будто солнце ей нипочем. Мы с ней даже не узнали друг друга. Сели на корабль и уехали как можно дальше. То есть сюда. Я везла девяносто четыре больших пароходных кофра, в которых была одна обувь.
Жена диктатора умолкает. Смотрит на посетительниц голодными глазами, словно те очень вкусные. Такое впечатление, что старуха хочет сожрать их. Сейчас откроет рот и проглотит, только туфли выплюнет, как косточки. Слышно, как Эффи ходит между витринами со своей тряпкой, но жена диктатора больше ничего не рассказывает. Просто лежит, опять вынув вставную челюсть и положив ее в стакан у кровати.
Эффи подходит к посетителям. В каждой стеклянной коробочке есть маленькая табличка с именем. Витрины высокие, заглянуть через них нельзя, но можно смотреть сквозь стекло. Электрический свет нагревает его, и витрина теплая.
— Смотрите, — говорит Эффи, — это ботинки известного оперного певца.
У ботинок известного оперного певца высокие зеленые каблуки. По бокам кнопочки из слоновой кости. Посетительница смотрит на ноги Эффи. Эффи носит деревянные сандалии доктора Шолла — с красными кожаными ремешками. Ногти на ногах накрашены красным. В тон ремешкам. Заметив взгляд посетительницы, Эффи наклоняется. Поворачивает ключик в подошве, и оттуда выскакивают красные колесики. Потом второй ключик. Теперь она гораздо выше.
Эффи еще раз проходится шелковой тряпкой по ближайшему стеклу и громко стучит по нему. Стекло звенит, словно колокольчик.
— Музей закрыт, — сообщает она. — В три часа будет спектакль со счастливым концом. Я хочу посмотреть, — и уезжает по узкому проходу между витринами, аккуратно балансируя на своих замечательных сандалиях.
