Волнолом (СИ) - Прягин Владимир (читаемые книги читать .TXT) 📗
Но на душе все равно было мерзко.
- Генрих, мой мальчик!
Он сообразил, что идет мимо приемной ректора. Говорливый колобок выкатился навстречу, словно караулил за дверью.
- Как вам не совестно? Совсем забыли старика! Не заходите, не звоните...
Второй раз за пару дней слушая этот укоризненный монолог, который как будто лился с заевшей граммофонной пластинки, Генрих улыбнулся помимо воли. Ну, хоть кто-то здесь его, Генриха, еще помнит...
- Как раз хотел заглянуть к вам, герр ректор. Оказался в городе по делам и не мог не навестить нашу славную альма-матер.
- Золотые слова, мой мальчик! Ах, если бы все наши выпускники рассуждали так же, как вы! Многие, вероятно, заподозрят меня в излишней сентиментальности, в склонности к старческому брюзжанию, но все же мне кажется, что молодые люди, пребывая в плену сиюминутных страстей, забывают порой о своих корнях...
Тараторя, он запер массивную дверь на ключ. Повинился:
- Мне очень стыдно, Генрих, что не приглашаю вас для беседы. Убегаю - через полчаса назначена встреча. И представляете, какая досада - мой новый секретарь-референт, милейший и очень толковый юноша, на выходных подхватил простуду и не сможет меня сегодня сопровождать. А я так на него рассчитывал! Он превосходно владеет материалом, помнит назубок все нужные цифры. Барон бы наверняка оценил...
- Прошу прощения, - Генрих навострил уши, - вы сказали - барон?
- Совершенно верно - барон фон Вальдхорн. Еду сейчас к нему.
- А зачем, если не секрет?
Получилось несколько нагловато, но Генриху в данный момент было плевать на вежливость. Ректор, впрочем, не обратил внимания:
- Ну что вы, какие секреты? Об этом весь город знает. В субботу был благотворительный бал, барон сделал университету пожертвование - весьма крупное, между прочим. Однако предупредил, что будет несколько уточнений по поводу целевого использования. Я звонил ему сегодня - он подтвердил, что ждет.
- Ага, - задумчиво сказал Генрих. - И супруга у него просто очаровательна...
- О да! Но она, к сожалению, с утра в отъезде - барон обмолвился в разговоре.
- Вот как?
Решение созрело мгновенно. Было бы неразумно ломиться к Сельме при свидетелях, с воплем: 'Сдохни, змеюка!' Она ведь уже не подозреваемая, а добропорядочная гражданка, причем из высшего круга. Так что Генриха быстро упекут за решетку. Нет, с ней он встретится где-нибудь в тихом месте, без лишних глаз. А вот пообщаться с бароном в ее отсутствие... Завести разговор о прошлом...
Да, это может оказаться полезным. Когда еще представится случай побеседовать с мертвецом?
- А знаете, герр ректор, - Генрих широко улыбнулся, - я с удовольствием набился бы к вам в попутчики. Я, конечно, не ваш чудесный юноша-референт и цифрами не владею. Но, копаясь недавно в литературе, наткнулся на одну тему, которая наверняка будет интересна барону. И если увижу, что вам приходится туго, отвлеку на себя внимание...
Продолжая городить эту чушь, он незаметно шевельнул кистью правой руки - изобразил руну феху, дословно означавшую 'скот'. Нет, Генрих не рассчитывал внушить собеседнику тупую покорность, подчинить волю - для этого нужны навыки, как у Сельмы. Но ректор на пару секунд замешкался, сбился с мысли. В складках морщин у него на лбу, словно бисеринки пота, блеснули крохотные чернильные брызги.
- Так вы не против? - поднажал Генрих.
- Что?.. - ректор, достав огромный платок, вытер лоб. - Ах да, конечно, буду рад вашему обществу... Вы ведь в университете не чужой человек...
- Отлично. В таком случае - в путь.
ГЛАВА 3
Пока экипаж катился по мостовой, глава университета молчал - сидел, будто оглушенный, растерянно помаргивал и время от времени тер виски. До него наконец дошло, что тащить с собой первого встречного - просто глупо, но и высаживать уже поздно. Эта дилемма мучила ректора, и Генрих ему сочувствовал.
Экипаж был, кстати, не паровой, а конный. Вполне обычная, хотя и дорогая карета на добротных рессорах. Данный факт несколько не вязался с любовью ректора к техническому прогрессу, которая давно вошла в анекдоты.
Да и вообще было впечатление, что механических повозок на улице стало меньше по сравнению с предыдущими днями. Разница, впрочем, не бросалась в глаза - если бы Генрих не присматривался нарочно, мог бы и не заметить.
Его внимание привлекло цветное панно на торце кирпичного дома, стоявшего у дороги. Там была изображена батальная сцена в средневековом стиле - всадник, облаченный в золотые доспехи, вламывался во вражеские ряды. Его клинок, оставляя в воздухе размытый чернильный след, опускался на чью-то голову. Еще один конный, тоже весь в золоте, бился рядом. Вокруг - мешанина человеческих тел, густая щетина копий.
- Простите, герр ректор, а это что за художества?
- Генрих, как вам не стыдно! - воскликнул тот, моментально забыв о своих терзаниях. - Это же битва франков с аварами! Вспомните - Карл и Карломан сражались в первых рядах, щиты врагов рассыпались под их мечами! Язычники были в ужасе! Аварский каган бежал, оставив гору сокровищ! Знаменитейшая картина, написанная, правда, спустя несколько веков...
- Ах да, - вспомнил Генрих. - Нет, саму картину я видел - просто не знал, что сделали еще и панно. Когда оно появилось?
- Да что с вами, право? Ведь совсем недавно был юбилей - 1100 лет с того памятного похода. Сколько было мероприятий! Чтения у нас в университете, исторические реконструкции на Дунае и Тисе...
- Как-то мимо меня прошло, извините. Я редко выбираюсь из пригорода.
- Об этом писали во всех газетах!
- Наверно, не долистал...
Они свернули на мост, поравнялись с резиденцией канцлера, стоявшей на островке. Уже догадываясь, какой сюрприз его ждет, Генрих все равно испытал волнение, когда на фасаде вместо надоевшего циркуля сверкнула линза в оправе. Символ стеклянного века, который в одночасье вернулся.
И снова Генрих задумался - а как бы он реагировал, если бы был не в курсе, какой ценой все это проделано? Если бы не стал свидетелем ритуала?
Ведь он теперь - светописец-уникум, а светопись в новом мире становится высшей ценностью. То есть, по сути, он одним махом вошел в элиту. Не в политическом смысле, само собой, но политикой он никогда и не увлекался.
Да, если рассуждать абстрактно, звучит неплохо.
Но в том-то и проблема - все происходит не с абстракциями, а с живыми людьми, которых приносят в жертву. Мир меняется не сам по себе, а по воле свихнувшейся хитрой стервы. И если в ее голове рождаются великие замыслы, то это не вдохновляет, а вызывает страх.
А еще в этом мире нет прежней Анны...
- Приехали, Генрих.
Особняк супругов фон Вальдхорн располагался недалеко от королевского замка, хоть и на другом берегу реки. Барон и король могли бы, вооружившись биноклем, пялиться друг на друга из окон, если бы у них вдруг возникла такая блажь.
Поскольку визит к барону был деловым, Генрих ожидал, что их проводят в кабинет к хозяину дома. Но слуга распахнул перед ними двери гостиной. Там мягко горели лампы, шторы были задернуты. Османский ковер на полу - каштаново-красный, с невероятно сложным орнаментом - пружинил, скрадывая шаги.
Роберт фон Вальдхорн, сидевший у камина, поднялся навстречу гостям:
- Прошу вас. Спасибо, что приняли приглашение.
Барону, как быстро прикинул Генрих, сейчас должно было быть лет семьдесят, но выглядел он моложе. Благородная седина без малейшего намека на лысину, прямая осанка, цепкий и внимательный взгляд. Здоровье он явно поддерживал не без помощи светописи - но дозированно, умело, чтобы не было побочных эффектов. Они и понятно - советнику короля, в отличие от светских красоток, ясность ума необходима, как воздух.
- Ваше приглашение - честь для нас, герр барон, - сказал ректор проникновенно. - Позвольте представить - Генрих фон Рау, наш выпускник, а потом и преподаватель. Как и вы - с факультета светописи.
