От заката до рассвета (СИ) - Артемов Александр Александрович (электронная книга TXT, FB2) 📗
— Ага, знаем мы вас — насильно, — хохотнул казак и вдарил тому сапогом по заднице. — Кобылой ты поди тоже правил насильно, или это она тебя в полон взяла?
— Так, покажьте мне его, хлопчики! — раздвинул Кречет спины казаков и присел на корточки, внимательно вглядываясь в небритую морду. — Ага, какое знакомое лицо! Да неужто это сам пан Сосуля предстал пред моими очами?
— Неужто?!
— Точно оный сам, сукин сын! — поднялся Кречет и от души вдарил тому по ребрам. Пан Сосуля зарычал. — Ну что, пан, видно тебе больше не любо лошадёв разводить? В разбойники к мерзавцу Коляде подался, проклятый?
— И ты подашься, Кречет, если как я по миру пойдешь, — простонал Сосуля, пытаясь выплюнуть собственный ус изо рта. — А с нашим паном воеводою и не на такое пойдешь, ежели детишки с голоду дохнут. Хоть к Коляде, хоть к самому Сеншесу!
— Вот он черт какой, — зашипел на него Кречет. — Сам людей жизни лишает, а на другого сетует. Нет, брат, такого делать не можно. Признавайся, сволочь, где у Баюна логово его спрятано!
— Логово его степь да дорога!
— По дороге только бродячие псы лаются, а на вашу ватагу по дорогам не напасешься! Признавайся, плут! Не хочешь признаваться? Ты мы сейчас тебя во-о-он на том деревце подвесим — будешь ножками дрыгать да вспоминать пана Кречета, пока он дюже добрый был. А ну, хлопчики, подмогните его, поганца, поднять!
Запасливые казачки размотали веревку, и не успел разбойник даже завопить со страху, а петля уже затягивалась на его горле. Другой ее конец перебросили через ветку — навалились втроем, и связанный Сосуля в следующий миг заболтался на дереве, как куль с картошкой.
— Ну, что, дорогой мой пан? — кричал ему Кречет снизу. — Не рассмотрел оттудава, где Баюн укрывище свое содержит? Или нам тебя еще подержать?
Разбойник хрипел и раскачивался на ветке, покраснев аки свекольная голова. Глаза лезли из орбит, а по ногам начало разливаться дурно пахнущее пятно.
— А ну отпускай его! — приказал Кречет. — Небось язык уже развязался.
Веревку выпустили и разбойник шумно рухнул на землю.
— Тебе… это даром не пройдет… Кречет! — было первым, что умудрился выдавить из себя задыхающийся Сосуля.
— Ох-ма, так он еще не наболтался, смелый какой! — хлопнул себя по коленям Кречет. — А, брат, чего-чего, а храбрости тебе не занимать, может оттого Коляда тебя и приметил. Но, боюсь, ума он у тебя разглядеть все же не сподобился. А ну-ка, хлопчики, повторяем протседуру.
И вновь казачки дернули веревку, и во второй уже раз хрипящий и свистящий разбойник вознесся на дерево, аки Святой и Смелый Лакриф во время испытания огнем, и повис, дергаясь всем телом и что-то нечленораздельно вереща.
— А?.. — приложил ладонь к уху Кречет. — Не слышу я тебя, хочешь еще повисеть или же готов поведать нам тайну Баюна? Спускайте его, хлопцы, дадим дураку последний шанс помереть как казак, а не как собака.
Разбойник свалился на землю и какое-то время не мог выдавить из себя ни слова. Кречет присел на корточки рядом с ним, схватил за чуб и начал трясти:
— Ну? Ну, брат, последний раз спрашиваю! Покажешь нам этого черта, или мне с тобой тут до утра нянчится?
Разбойник исходил кашлем и пырил покрасневшие от натуги глаза, пытаясь что-то выдавить, но из-за кашля никто не мог разобрать ни словечка.
— Тому не надо далеко ходить… — смог расслышать Каурай среди общего свиста и хрипа, — у кого черт… за плечами!
И тут нутро разбойника разразилось каким-то истерическим хохотом, нагнавшего жути на казаков. Единственным из братии, кто не отступил от него на шаг, остался невозмутимый Кречет.
— Ой, видно, брат, не понял ты ничего из сказанного мною… — покачал он головой. — Глупая, глупая же ты собака, хоть и верная своему хозяину.
С этими словами он еще раз ударил разбойника сапогом по ребрам. Тот крякнул и завыл от боли.
— Хватайте этого болвана и тащите к шинке, потом еще побалакаем. Надоело тут мне куковать. Ранко! — всплеснул руками Кречет, когда увидел своего подопечного, осторожно выводящего лошадь в круг света. — Ты где это шлялся, паршивец?
— Разбойничков гонял, — отозвался Ранко, слезая с коня. — Двух прибил, один убег, гад.
— Да и пес с ним! — махнул рукой Кречет. — Привязывай вон этого молодца к лошади и тащи его к шинке. Или что там от нее осталось…
* * *
У Игриша коленки тряслись от каждого шороха, пока он шаг за шагом удалялся от пылающей шинки и непрестанного бряцания мечей. Еще и проклятый череп голосил, не затыкаясь, словно просидел с зашитым ртом другую сотню лет:
Эта тварь далеко не могла сбежать! Я ее давно знаю. Зуб даю — она найдется в чьем-нибудь амбаре с полными щеками овса. Или на елде у жеребца, тоже вариант.
Его болтовня Игриша никак не успокаивала, а только разгоняла нервозность — болтать с черепами ему еще не приходилось, да мальчик и не старался ему отвечать. Вставить слово в этот непрекращающийся словесный поток было той еще задачей.
То и дело он пытался легонько посвистывать, прислушиваясь к лесным шорохам и уханью ночных птиц. Он пожалел, что не взял с собой факел или еще что-нибудь, чем можно было бы светить себе под ноги — следов от копыт наверняка было вдоволь, однако так он рисковал привлечь к себе ненужное внимание. Недобитых разбойников, например. Или того хуже — чудища из леса.
Кобылу он рассчитывал застать за ее обычным занятием — Красотка наверняка кусала какого-нибудь бедолагу и пыталась отгрызть тому конечность. Но ни криков, ни стонов в округе не раздавалось. Нет, он не верил, что Красотка погибла в пожаре — такую злобную и живучую тварь огонь лишь пощекочет. Когда он выразил эти мысли, Щелкун с ним согласился.
Я бы тоже сейчас с удовольствием кого-нибудь загрыз. Ты был близок, парень. Я тебя пожалел только из уважения к нашему общему другу. Привязался он к тебе — не оторвешь.
— И зачем я ему?.. — неожиданно спросил у него Игриш.
Хмм… — заворчал Щелкун. — Не догадываешься? Или боишься себе в этом признаться?
— О чем ты?
Ну, как же! Это же твоя сестренка любит голышом покататься на метле, или мои глаза обманывают меня?
— Ну, моя…
И твоя сестренка снюхалась с Ямой? Вот-вот, она родимая. От тебя самого изрядно попахивает ведьминой пыльцой, которую они везде разбрасывают как пчелы. Что, виделся с ней накануне?
— Не твое дело…
Ну, вот! — прыснул со смеху Щелкун. — Пусть лучше бежит подальше отсюда, запутывая следы. Ежели ее дорожка пересечется с путем моего спутника — не сдобровать твоей сестренке. Я с удовольствием полакомлюсь ее косточками, как уже лакомился плотью всех тех, кто решил нарушить Договор и пойти в услужение Яме! И твоими, если ты вздумаешь ей помогать…
Игриш сглотнул. Глупо было отрицать очевидное. У одноглазого он был простым заложником, чтобы добраться до Маришки, которая нарушила какой-то Договор.
Он продолжил плестись по темноте дальше, рассчитывая наткнуться, в конце концов, на какой-нибудь ручей или речку, где перепуганные обгоревшие лошаденки запивали свои невзгоды. В кармане постоянно мешалась шкатулка несчастного Бесенка — он постоянно щупал находку пальцами, раздумывая откуда такая прелесть могла взяться у этого мальчишки. Ворованная как пить дать. И зачем она Игришу? Мало ему было проблем с конягой, за которого Игриша чуть не утопили в речке Смородинке. И эта черепушка, которая все никак не заткнется. А тут еще шкатулка, от которой буквально разит проблемами… Но просто зашвырнуть обоих в кусты у него рука не поднималась.
К воде он-таки вышел — к озеру, которое огромной серебристой монетой блестело под хмурым небом, однако ни одной хвостатой ему не попалось. Зато он отыскал несколько иное и буквально прирос к каменистому берегу с открытым от изумления ртом.
Нежданно выглянувший месяц пересекал небосвод, напоминая заточенную саблю. Вокруг него клубились ветхие тучи, еле слышно шелестели крылья сов и развивались мантии полуобнаженных всадниц, которые верхом на метлах летели сквозь мрак, кутаясь в свои длинные волосы. По земле вереницей текли их быстрые тени.
