Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью - Кууне Янис (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
На следующий день Удька забежала за Ятвилей, чтобы позвать Годиновну играть.
– Как там Олькша? – как бы между дел спросил Година: – Что-то я его сегодня не видел…
– Дрыхнет этот бирюк. Храпит, аж посуда на кухне ходуном ходит, – не полезла за словом в карман сестра Ольгерда.
«Видать, работает ворожейское зелье», – подумал Година: «Может, оно и лучше так. Может, достанет у Хорса хитрости обратить Олькшино беспамятство к его же пользе».
Как именно это сделать Година не знал. Да и не его это была печаль.
Когда Ольгерд не проснулся и на следующее утро, Умила всполошилась и послала Пекко за волховой. Та пришла и осмотрела спящего самым тщательным образом. Байка про дремотного клопа, которую Лада состряпала дабы скрыть свою ворожбу, была так достоверна, что вся Ладонь поверила в нее сразу и безоговорочно. К дому ворожеи потянулись соседи просить травы, которой она выводила вредоносного клопа из Хорсова дома. В итоге запасы пижмы у волховы сильно поистощились. И то верно говорят: хитрости без потрат не бывает.
До самых Каляд Олькша оправлялся «от укуса дремотного клопа». Ладонь втихаря надрывала животики, слушая рассказы Удьки о том, как она «учит своего брата уму-разуму».
Хорс решил, что ворожейская затея удалась на славу. За «излечение» он отнес Ладе заднюю ногу от забитого на Каляды кабанчика. От лицезрения расслабленного лица Ольгерда, от того, как безропотно тот выполнял просьбы и поручения, нехитрая задумка поселилась в голове могучего ягна: а что как взять да обженить сына. Вспомнились ему разговоры окрестных мужиков, что приходили править Рыжего Люта год назад. Может и вправду, распашет Олькша девичью новь да так пристрастится к супружеской орати, что даже оправившись от ворожейского сбитня, останется верным мужем и знатным самоземцем, каковым он так старался стать в минувшее лето.
Выбрал Хорс девку по своему разумению. Милицей ее кликали. Коса до пят. Глаза как небушко. А статна так, что завидки берут. Такую в руках стиснуть и то сладко, а нежить можно день-деньской и то мало будет. И забава, и услада, и хозяйка каких поискать – тиха как агнец, ласкова как горлинка, а кашеварит – пальчики оближешь.
Родичи девки как услышали от Хорса о его задумке, так в самую землю ему и поклонились, поскольку было у них в семье пять девчонок и только последний мальчоночка.
Слух о грядущем сватовстве разнесся по городцу, как пламя по сеннику. Все, что ни есть соседи одобрили намерение ягна. Дескать, давно этого ждали, гадали только, кому из Ладонинских невест выпадет эта завидная доля.
И только Волькша недоумевал. Как же мог Ольгерд так быстро отказаться от своей желанной Кайи, ради которой он почти год ломал и переделывал свой буйный нрав? Как же он, Рыжий Лют, который в прежние времена и слова поперечного не пропускал – тут же лез на рожон, – мог просто взять и заснуть в тот день, когда обращалось в прах его заветное желание обладать олоньской девой-охотницей? Дремотный клоп, конечно, напасть диковинная, но все равно что-то в былице о новом сватовстве Хоросовича казалось Волькше нелепым.
Может от этих мыслей, а может оттого, что когда-то он приходился Олькше лучшим приятелем, и никто не знал рыжего верзилу лучше, чем Волькша, Годинович был единственным человеком в городце, который не удивился тому, что за день до сватовства Ольгерд пропал из дома.
Тут уж как рассудить. Можно сказать, что всему виной длинный Удькин язык, а можно все списать на ту страсть, с которой Хорс доказывал, что он, пришлый ягн, стоит вровень с самыми крепкими венедскими хозяевами. Ведь покупка сыну варяжских сапог с каблуками была его затеей. Хотел он, чтобы все видели, как широк его двор, как много у него в хозяйстве всякой прибыли, что смог он купить гостинец, за который просили цену коровы.
После неудачного похода к дому на деревьях, сапоги эти были намазаны птичьим жиром, набиты соломой, завернуты в рогожку и убраны куда подальше. Думалось – до свадьбы, оказалось – до другого сватовства.
Как ни старался Ольгерд избежать огласки своего намерения жениться на инородке, утаить приснопамятные сапоги он не сумел. В день походя к Кайе он обувался хоть и рань-раньскую, но все равно в доме, вот Удька спросонья и углядела-таки знатную обнову брата. Пришлось Хорсу посулить ей шелковых лент в обмен на молчание.
За стенами отчего дома Удька тайну хранила крепче могилы, но когда до сватовства к Милице осталось три дня, сестренка возьми да и спроси брата:
– Олькша, ты свататься в сапогах пойдешь али отцу покрасоваться дашь?
– Какие сапоги, Удька? – чуть приподнял бровь Ольгерд. Об отцовском гостинце, как и обо всем, что с ним связано он после ворожейского сбитня, понятное дело, запамятовал.
– А ты что, клоп тебя закусай, забыл что ли, как в конце Грудня куда-то спозаранку с отцом ходил? Ты еще сапоги варяжские напялил, точно вы на княжеский двор шли пиры пировать. Отче велел мне про то помалкивать…
– Ну, как же не помнить… помню… – отозвался Олькша и надолго замолчал, точно в землю врос.
Вечером он попросил отца показать ему пресловутый гостинец. Нимало не сумляше, Хорс выволок сапоги. Ольгерд бросил на них ничего не выражающий взгляд, а на следующее утро пропал.
Узнав об этом, Волькша схватил снегоступы и бросился вверх по реке. Он молил всех известных ему богов, чтобы они отвели беду от дома на деревьях. И они услышали его. Возле дома Кайи были только ее следы.
Годинович уже собирался идти откуда пришел, когда над его головой скрипнула дверь и он услышал голос олоньской охотницы:
– Что случилось, Уоллека?
– Да так, – смутился Волкан. Честно говоря, он не собирался гостевать у Кайи. Он лишь хотел убедиться, что с ней все в порядке. После их последнего осеннего разговора Годинович никак не мог взять в толк, как ему теперь относиться к девушке, которая летом называла его братом.
– Если бы ничего не случилось, ты бы не пришел, – с упреком сказала Кайя.
– Ну, почему… пришел бы…
– И когда бы?
– Не знам – честно ответил Волькша.
– Так что же тогда случилось? – снова спросила охотница, а, не дождавшись ответа, заговорила о другом: – Ты не хочешь зайти? Я как раз состряпала ежевичный велле.
Знала ведь чем умаслить. То, насколько он соскучился по карельскому овсяному киселю, удивило самого Волькшу до глубины души.
После велле подоспела зайчатина с овощами, потом овсяные блины и что-то еще. И под эти разносолы Волькша выложил все, что случилось в Ладони с конца Грудня. Слушая сказку о дремотном клопе, Кайя с сомнением подняла бровь и прикусила нижнюю губу: каких только диковин не водится у этих венедов. К известию о том, что Хорс задумал просватать Милицу за Ольгерда, девушка отнеслась так, точно давно этого ожидала. А вот сообщение об исчезновении рыжего верзилы всполошило ее не на шутку.
– Когда он исчез? – спросила она, направляясь к двери, чтобы на всякий случай поднять лестницу наверх.
– Говорят, спозаранку. У Хорса в доме все еще спали, когда он оделся и ушел неизвестно куда. Искали по следам, но они на речном льду затерялись…
– Так ты прибежал, чтобы меня защищать? – догадалась Кайя: – Уоллека, братец мой названый, ярый мой ратич, – приговаривала она, гладя Волькшину руку. Но где-то на самом краешке ее воркования слышалась тонкая насмешливая струнка, дескать, ну как ты, такой тонкокостный, собирался оборонять свою названную сестру от такого размахая, как Ольгерд.
Когда Волькша спохватился и вспомнил о том, что белые ночи уже полгода как кончились, на улице была кромешная темень, буран с воем колобродил над лесом. И хотя этой зимой Морозко вел себя поласковей, чем год тому назад, все равно по такой непогоде, да еще и ночью до Ладони можно было и не дойти.
Но Кайя и не собиралась отпускать Уоллеку. Она еще подбросила дров в очаг, подлила велле в братину и попыталась увести разговор куда подальше от пропавшего Ольгерда и других неприятностей. И ей это удалось. В поставце сменилась не одна дюжина осиновых лучин, а они все болтали и не могли наговориться.
