Natura bestiarum.(СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (книги TXT) 📗
— Именно это я тебе и говорил минуту назад… а тебя это, кажется, веселит?
— Меня это интересует, — поправил Курт, и помощник приподнял брови в наигранном удивлении:
— С чего бы? Внезапный приступ человеколюбия?
— Я не стану поддаваться твоим провокациям, — отозвался он серьезно. — Ну-ка, помощник следователя, не загнил ли ты еще в академической библиотеке вдали от работы?.. Вот тебе начальное условие: каждого в этом зале занимает что-то свое. Каждый думает о своем, каждого волнует своя собственная проблема. Кто о чем думает? Ликантропа не упоминать.
— Брось свои игры. Что у тебя на уме?
— Что у них на уме — вот вопрос, — поправил Курт. — Вопрос из вопросов.
— Хорошо, — недовольно вздохнул Бруно, окинув быстрым взглядом усталых соседей. — Это просто. Ян поглощен спасением тела спасенной тобою души. Душа, судя по заплаканным глазам, предается жалости к себе и пытается вообразить, что скажет ей родня, когда волей-неволей придется возвратиться домой. Феликс… о товаре своем не сказал ни слова, зато молиться так и не прекратил… Тут уж, как ни крути, ликантропа упомянуть придется. Его, кажется, ничто иное не тревожит.
— Принимается. Porro [33].
— Трактирщик, судя по взглядам в сторону кладовых, более всего обеспокоен тем, что оставит после себя бесценная кобыла Яна. Хозяйка погружена в заботы… и временами в сочувствие покойному; как, собственно, и все присутствующие женщины. Вольф держится и пытается показаться отцу в наилучшем виде — изображает достойного хозяина. Временами поглядывает на Марию и явно сожалеет о том, что не ему пришла в голову мысль заняться ее утешением. Фон Зайденберг… С ним все ясно. Казнит себя и теперь уж точно готов исполнить любое твое распоряжение. Если судить по выражению лица, жаждет мести и обеления в глазах нашего сообщества. Карл Штефан косится на тебя и на дверь; продумывает, как бы сделать ноги, не попавшись при этом тебе, ликантропу или не заблудившись в метели. Я изложил все верно, или что-то мой взгляд упустил?
— Кого-то, — поправил Курт. — Двоих.
— Амалию с сыном обсуждать нет смысла — и без того все ясно.
— Я бы так не сказал. И вынужден констатировать, что некоторая личная заинтересованность в твоем случае является причиной предвзятости.
— Ну так блесни, — предложил Бруно недовольно. — Что, по-твоему, волнует Макса, кроме тяжело протекающей простуды, и Амалию — кроме его состояния?
— Он ни разу за эти дни не пожаловался ни на жар, ни на боль в горле…
— Ему четырнадцать, — возразил помощник снисходительно. — Ты в его возрасте не пытался выглядеть взрослым? Не стеснялся показывать слабость?
— Амалия ни разу не попросила трактирщика отыскать в своих запасах какие-нибудь травы…
— Так же, как и мы, понимает, что навряд ли он запас аптеку.
— Не попросила особенной пищи, подходящей для больного…
— Капиталы не позволяют.
— Этому пятну на полу оба уделяют внимания больше, нежели друг другу или кому-то из присутствующих.
— Она женщина, если ты этого до сих пор не заметил, и притом довольно мягкосердечная. А Макс, если я сделал правильный вывод из всего услышанного от Амалии, до сей поры оберегался ею от любых гнетущих переживаний.
— Довольно странно. Они жили при мельнице. В деревне. Стало быть, мясо и птицу не покупали на городском рынке в разделанном виде, а — выращивали гусей-кур сами, сами резали и потрошили. Быть может, и свиней тоже. Ты жил в деревне; знаешь, как это бывает. Визг, ручьи крови, скользкие потроха…
— Люди разные, — пожал плечами Бруно. — Есть даже столь чудные личности, что чувствуют себя неуютно в присутствии человеческой смерти.
— Глаза у него не испуганные, — заметил Курт задумчиво, исподволь бросив взгляд на Хагнера. — Он не пытается отогнать от себя мысль о том, что минувшей ночью здесь лежало растерзанное тело, не пытается заставить себя не думать об этом… Что-то в этих глазах другое. Такой взгляд я уже видел — у тех, чью вину удавалось таки доказать в первую очередь им самим.
— Eia.
— Посмотри на него. Это не лицо испуганного чужой смертью подростка. Здесь что-то другое. Ожесточенность. Обреченность… и чувство вины. Таким взглядом смотрит на место преступления убийца, еще не привыкший к тому, что творит.
— И в чем же, по-твоему, парень виновен?
— Понятия не имею. Быть может, доведенный до края бедственным положением, грабанул пожитки мертвяка, пока все мы спали. Или выкинул еще какую пакость. Или здесь что-то, о чем я пока не могу подумать, но обязательно подумаю, когда узнаю больше.
— Тебя корежит от скуки, — приговорил Бруно убежденно. — Дело муторное, подозреваемый известен, но невидим, разгадывать нечего — и ты ищешь, куда приложить мозг.
— Ну, да, — согласился он легко, кивнув на молчаливую Амалию. — Пересядь-ка к ним.
— Для чего? — нахмурился помощник с подозрением. — Ты что задумал?
— Пересядь к ним, — повторил Курт настойчиво. — Вывернись наизнанку, но чтоб к себе в комнату они не ушли, пока я не вернусь.
— И как, скажи на милость, я это сделаю? Стану хватать их за локти?
— Поговорите на общие темы, у вас их много. Семейные ценности, человеческая взаимовыручка, деревенские порядки, репа, брюква, грядки… О разновидностях навоза, о сорняках, о чем угодно. Мне нужно пять минут, не более. Пять минут ты ведь продержишься?
Возражений помощника он слушать не стал, развернувшись к лестнице и неспешно, с видимой усталостью, поднявшись по старым ступеням. У поворота коридора на втором этаже Курт выждал, прислушиваясь к доносящимся снизу голосам, удостоверяясь, что никто более не намеревается последовать за ним, и прошел дальше, остановясь у одной из дальних дверей. На толчок ладонью створка не поддалась — выданным в их распоряжение ключом семья Хагнер воспользовалась, однако само по себе это не означало, что оная семья пытается скрыть нечто необычное за этим замком. На месте людей, чья невеликие пожитки есть их единственное богатство, он тоже озаботился бы их сохранностью.
Дубликаты ключей от всех комнат, включая подсобные и кладовые, Альфред Велле выдал ему еще вчерашним днем; факт сей Курт велел не озвучивать, постановив, что подобные сведения постояльцам ни к чему, и теперь порадовался собственной предусмотрительности — вскрытие замка иными методами было бы занятием излишне шумным и долгим. Ключ провернулся в механизме легко, лишь едва слышно щелкнув, и дверь распахнулась без скрипа. Следовало признать уже в который раз, что вверенное ему судьбой хозяйство трактирщик блюдет поистине в чрезвычайном порядке.
Во временном жилище Хагнеров и впрямь было не жарко — из раскрывшейся комнаты пахнуло почти уличным холодом, и, затворяя за собою дверь, Курт придержал ее, дабы не позволить сквозняку хлопнуть сухим деревом о косяк. И вправду установленная у стены печь сейчас светлела алым пятном горячих углей, однако в воздухе все так же висел холод, и стена под окном покрылась тонким налетом чуть подтаявшей изморози; само окно, кроме ставен, было занавешено и толстым одеялом — судя по потрепанности и невзрачности, принадлежащим самим постояльцам.
В слабом алом отсвете, источаемом углями, уже привыкшие к жизни в частой темноте глаза различали обстановку вполне сносно, однако огненный окрас окружающего мира слегка путал мысли и пробуждал в ребрах неприятную нервозную дрожь. Для лучшего осмотра следовало бы зажечь светильник, однако сделать это сам он не мог, а призвать на помощь Бруно не представлялось возможным, посему Курт, стараясь не замечать багровых бликов на стенах, двинулся вперед, оглядывая тесную комнатушку.
Обе постели были тщательно убраны, приземистый столик между ними пуст, если не считать светильника — ни единой вещи не было выложено на столешницу или кровати, и оба дорожных мешка стояли на полу, задвинутые под лежанки, словно обитатели этой комнаты готовились в любую минуту схватить их и выбежать прочь. Бруно, однако, наверняка заметил бы, что это обыкновенное поведение людей, не избалованных избытком скарба, зато обремененных привычкой к порядку, и сие нехитрое объяснение следовало принять во внимание наравне с прочими.
