Бездонные пещеры - Форсит Кейт (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Не спится-ух, скорбно согласилась Изабо.
Ты-ух беспокоишься-ух?
Изабо пожала плечами и поднялась, закутавшись в свой белый шерстяной плед.
– Мне как-то… Да, пожалуй, мне действительно не по себе. Я не могу понять, почему, – сказала она скорее себе, чем совет.
Парить-падать в лунной прохладе-ух? — с надеждой в голосе спросила Буба. Хотя карликовая сова уже привыкла к тому, что Изабо предпочитает бодрствовать днем, а спать ночью, Буба всегда ждала, что молодая колдунья превратится в сову и снова будет летать вместе с ней.
Изабо улыбнулась и покачала головой, тихо приоткрыв дверь и выйдя в коридор. Нет-ух, прости-ух.
– Может быть, теплое молоко поможет мне заснуть. Я спущусь на кухню. Хочешь со мной?
Ух-ух, отозвалась Буба, радостно вылетев за дверь.
В замке было очень тихо. В своем белом пледе, с яркими кудрями, густыми волнами и ручейками сбегающими по спине, Изабо бесшумно пошла по темным коридорам. Несмотря на поздний час, она отлично видела свой путь и не нуждалась в свечах. Буба летела перед ней, белая и безмолвная, точно дымок. Они спустились по парадной лестнице и вышли в зал.
Там Изабо остановилась. До нее донеслись тихие неразборчивые голоса и мелькнула золотистая искорка света. На миг она застыла, не зная, что ей делать, потом очень тихо пошла по залу. Одна створка двери, ведущей в обеденный зал, была чуть приоткрыта. Изабо легонько коснулась ее, открыв чуть пошире, и заглянула внутрь.
В одном конце стола сидел Лахлан. Его крылья поникли, голова покоилась на руках. У его локтя стоял пустой бокал. Рядом на серебряном подносе стоял почти пустой графин с виски.
У камина сидел Дайд, тихонько перебирая струны своей гитары. Он пел, очень тихо и жалобно, песню о Трех Дроздах. Приоткрывшаяся дверь заставила его оглянуться, и он увидел Изабо, стоящую на пороге. Он нахмурился и еле заметно покачал головой, но было уже слишком поздно. Прилетевший из полуоткрытый двери порыв ветра погасил свечи в подсвечниках, и Лахлан уставился на нее мутным взглядом. Глаза у него были красными и воспаленными, а лицо совершенно измученным.
Он увидел Изабо, высокую фигуру, одетую во все белое. Колеблющийся свет свечей выхватил из темноты ее лицо и массу огненно-рыжих волос. Он вскочил на ноги, опрокинув кресло, и нетвердыми шагами направился к ней.
– Изолт! – воскликнул он хрипло.
Изабо могла лишь смотреть на него. Слова опровержения крутились у нее на языке, но с губ не сошло ни звука. Он схватил ее за плечи своими огромными грубыми руками и притянул к себе, ища губами ее губы. Изабо подняла на него глаза, не отдавая себе отчета в том, что делает. Он поцеловал ее. Это было как удар молнии. Какой-то миг она просто стояла, с бешено колотящимся сердцем, сжимая его запястья. Потом отступила, чувствуя, как в голове у нее все смешалось. Он тоже отстранился, глядя на нее широко раскрытыми глазами.
– Я Изабо, – сказала она так же хрипло, как и он миг назад, когда выкрикнул имя своей жены.
Они еще некоторое время смотрели друг другу в глаза, потом на лицо Лахлана опустилась тень, и он отступил, почти отшатнулся назад, и тяжело опустился в кресло. Он был очень сильно пьян.
Изабо подняла глаза и встретилась с глазами Дайда. Он сжимал свою старую гитару, поверхность которой покрывали поблекшие узоры в виде листьев, цветов и поющих птиц. Его руки заледенели, лицо было непроницаемым. Она еще немного посмотрела на него, потом шагнула к Лахлану, положив руку ему на плечо.
– Тебе давно пора быть в постели, – сказала она. – Ты что, забыл, что нам на рассвете выезжать? Что ты здесь делаешь, напиваясь в темноте в одиночестве?
Его плечо напряглось при ее прикосновении. Он отстранился, скривив губы и ответив:
– В моей постели холодно и одиноко, я не могу в ней спать. Зачем мне туда идти?
– Ты погубишь себя, – резко сказала Изабо. – Именно этим ты и занимаешься, ночь за ночью напиваешься в одиночку? Ничего удивительного, что ты так ужасно выглядишь.
– Я был не один, – возразил Лахлан. – Со мной был Дайд.
– Дайд, похоже, ничего не соображает, – едко заметила Изабо. Она подняла голову и встретилась со взглядом его черных глаз. На этот раз в них не было ни искры обычного веселья, и они были потухшими и печальными. Уголок губ у него дернулся, и он снова начал перебирать струны гитары, нежно, как будто ласкал тело возлюбленной. Изабо узнала берущие за душу звуки «Трех Дроздов».
– Ты можешь играть что-нибудь другое? – рявкнула она сердито.
Лахлан покачал головой.
– Нет. Я хочу, чтобы он играл это. Я Ри. Это я приказал ему играть эту песню. Играй, Дайд! – Язык не подчинялся ему, и слова были неразборчивыми. Дайд, понурившись, продолжил играть. Музыка наполняла темную комнату, полная тоски и печали. Изабо почувствовала, как у нее по спине забегали мурашки. Из угла комнаты печально ухнула Буба.
Жалко-ух.
– Ты не должен так горевать, Лахлан, – мягко сказала Изабо.
С полными слез глазами, он начал петь:
Его голос был таким прекрасным, таким низким, чистым и полным магии, что Изабо поежилась.
Она обхватила себя руками.
– Ну же, Лахлан, пойдем спать. Ты не должен так изнурять себя.
– Это приглашение? – ухмыльнулся Лахлан, схватив ее за запястье. Хотя Изабо изо всех сил старалась не дать ему увлечь себя, он был слишком силен, и ей пришлось подойти к нему ближе. Она чувствовала его пахнувшее виски дыхание, видела огонь в его золотистых глазах, устремленных на нее. Свет свечей играл на его суровом лице, непокорных черных кудрях, мощной линии челюсти, шеи и плеч, мягком изгибе черных крыльев. Она рванулась из его беспощадной хватки, не в силах контролировать напрягшиеся нервы и мышцы, не в силах унять резко забившееся сердце.
Он ощутил ее участившийся пуль и улыбнулся с рвущей сердце нежностью.
– Что ты говоришь, Изабо? Ты обогреешь мою постель? Изолт ушла, она покинула меня, как ми братья, как все, кого я любил.
Он снова вполголоса запел:
– О, куда же вы улетели, мои чернокрылые братья, оставив меня одного?
– Изолт не покидала тебя, – сказала Изабо. – Это ты отослал ее. Ты освободил ее от ее гиса.
– Почему ей обязательно нужен гис, чтобы быть со мной? – закричал Лахлан. – Почему она не может любить меня просто так, ради меня самого?
– Она любит тебя, – сказала Изолт, пытаясь освободить запястье. Он сжал пальцы, притянув ее к себе, так что они оказались лицом к лицу и их разделяло всего несколько дюймов.
– Нет, не любит, – сказал он очень мрачно. – Она совсем меня не любит. Она любит свои снега. Она покинула меня.
Изабо подняла руку и отвела с его лба упавшие кудри.
– Она любит тебя, – сказала она очень спокойно. – Она вернется к тебе. Ты должен верить ей.
Его дыхание стало неровным. Он неотрывно смотрел на нее. Изабо знала, что если она чуть-чуть наклонится вперед, совсем немного, если она поцелует жилку, бешено пульсировавшую на его шее, если она коснется губами его губ, Лахлан будет ее, по крайней мере на эту ночь. Она знала, что он тоже думает об этом, что все, что ей нужно сделать, это лишь чуть качнуться к нему, преодолеть то крошечное расстояние, которое разделяло их. От уверенности в этом у нее перехватывало дыхание. Ее мысли перескочили на Изолт, ее сестру. Изабо медленно отстранилась.
– Ты должен верить ей, – повторила она срывающимся голосом.
Он отпустил ее.
– Да, – сказал он. Потом откинул голову, уставившись в потолок.
Изабо глубоко вздохнула, отступила, снова услышав печальные переливы музыки. Она взглянула на Дайда, сидевшего с другой стороны стола.
– Можешь мне помочь? – спросила она его, ругая себя за слабость собственного голоса. – Нужно уложить его в постель. Нельзя позволять ему так хандрить. У него впереди война.
