Волшебники. Книга 1 (ЛП) - Гроссман Лев (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Не волнуйся, цветочек, — сказала Джэнет. Она ударила по шару, не опуская взгляда, просто не глядя. — Страдание сделает тебя сильнее.
Они пришли за Квентином одной ночью в январе.
Он знал, что это случится ночью, так как отсутствие четвёртого курса они всегда замечали на завтраке. Было около двух или трёх часов ночи, но Квентин проснулся мгновенно, когда профессор Ван дер Вег постучала в дверь. Он знал, что происходит.
Звук её хриплого с европейским акцентом голоса в темноте напомнил ему о первой ночи в Брейкбиллс, когда она укладывала его в постель после экзамена.
— Пора, Квентин, — крикнула она. — Мы собираемся на крышу. Ничего с собой не бери.
Он вышел в тапочках. Снаружи помятые и взъерошенные студенты Брейкбиллс выстроились в шеренгу на лестнице.
Никто не говорил, как профессор Ван дер Вег провела их через дверь в участке стены, который, Квентин мог бы поклясться, был пустым накануне, между парой десятифунтовых масляных картин с изображением клиперов, затонувших в бурных водах. Они молча плелись по тёмной деревянной лестнице, пятнадцать человек, десять из которых были с четвёртого курса, и оставшиеся пять — с пятого, были одеты в идентичные, стандартные, тёмносиние пижамы Брейкбиллс. Несмотря на распоряжение Ван дер Вег, Гретхен угрюмо сжимала потрёпанного чёрного плюшевого мишку вместе со своей тростью. Впереди них профессор Ван дер Вег распахнула деревянный люк, и они вышли на крышу.
Это был неудобный карниз, длинный, узкий и просто обдуваемый, покрытый гонтом с каждой стороны. Низкий забор из кованого железа шёл по краю, не обеспечивая абсолютно никакой защиты или какого бы там ни было спокойствия; на самом деле у него была идеальная высота, чтобы вы смогли подняться с колен, если случайно врежетесь в него. Ночью было чертовски холодно, со свежим встречным ветром. Небо было слегка подморожено, с высокими, гонимыми ветром облаками, тускло подсвечиваемыми серпом луны.
Квентин обнял себя. Тем не менее, никто не сказал ни слова; никто даже не смотрел друг на друга. Все они будто находились в состоянии полусна, и всего одно сказанное слово могло бы разрушить хрупкий сон, в котором они пребывали. Даже остальные физкиды были другими.
— Снимайте пижамы, — прокричала Профессор Ван дер Вег.
Удивительно, но они разделись. Происходящее казалось нереальным, подобным трансу, но никто не удивился тому, что нужно раздеться, и парням, и девушкам друг перед другом, на пронизывающем холоде, без намёка на осознание ситуации. После Квентин вспомнил, как Элис положила свою тёплую руку ему на плечо, чтобы сохранить равновесие, когда она вылезала из пижамных штанов. Вскоре уже все были без одежды и дрожали своими голыми спинами и ягодицами, которые выглядели бледными в лунном свете. Залитый лунным светом кампус виднелся вдали, за ним были тёмные деревья и лес.
Некоторые из студентов держали пижамы в руках, но Профессор Ван Дер Вег сказала, что их нужно бросить вниз, к ногам. Пижаму Квентина сдуло ветром, и она исчезла за выступом, но парень даже не попытался её поймать. Пижама уже не имела значения. Профессор пошла по дорожке, щедро обмазывая большим пальцем меловыми белилами лоб и плечи студентов. Когда она закончила, она направилась в обратную сторону, выстраивая их, проверяя свою работу, убеждаясь, что они стоят ровно. Наконец, она произнесла один грубый слог.
В тоже мгновение огромный мягкий вес навалился на Квентина, устроившись на его плечах и толкая его вперёд. Парень согнулся в попытке сопротивления. Он старался бороться с ним, поднять его. Квентина могло раздавить! Он начал паниковать. В голове крутилось — Зверь вернулся! — но всё было по-другому. Парень согнулся пополам и почувствовал, как колени касаются его живота, сливаясь с ним в единое целое. Разве Профессор Ван дер Вег не должна была им помочь? Шея Квентина все тянулась и тянулась то назад, то вперёд, контролировать этот процесс Квентин не мог. Происходящее было похоже на гротескный, страшный сон. Его сильно затошнило. Пальцы его ног таяли и срастались вместе, что-то мягкое и тёплое разливалось по его рукам и груди, захватывая его тело полностью. Его губы карикатурно вытянулись и затвердели. Рядом с ним оказался узкий край крыши.
А потом тяжесть исчезла. Он присел на серую шиферную крышу, тяжело дыша. Ему хотя бы уже не было холодно. Квентин посмотрел на Элис, а она обратно на него. Но она уже не была Элис. Она стала большим серым гусем, так же, как и сам Квентин.
Профессор Ван дер Вег снова прошлась по дорожке. Двумя руками она поднимала учеников, поворачивала и скидывала их с крыши. И все они вместо потрясения или из-за него рефлекторно раскидывали крылья и отправлялись в полёт, не давая голым и цепким вершинам деревьев поймать их в ловушку. Один за другим они улетали в ночь.
Когда настала очередь Квентина, он загоготал, высказывая свой протест. Руки Профессора Ван дер Вег были твёрдыми, страшными и обжигали его перья. В панике он нагадил ей на ногу. Но потом Квентин оказался в воздухе и неумело полетел. Он расправил крылья и начал пробиваться в небо, борясь с порывами ветра, пока это занятие ему не надоело. Но перестать было невозможно.
Новый гусиный мозг Квентина не был приспособлен для размышлений. Сейчас его разум охватывали только ключевые потребности, но следил он за ними очень внимательно. Гусиное тело было создано, в основном, для сидения или полёта, и сейчас Квентин был в настроении полетать. Честно говоря, желание летать было самым сильным из тех, что он когда-либо испытывал в жизни.
Без единой сознательной мысли и без единого усилия с их стороны, Квентин с сокурсниками сформировали классический треугольный гусиный косяк во главе с четверокурсницей по имени Джорджия. Джорджия была дочерью секретаря в автосалоне в Мичигане, и сюда она попала наперекор желаниям семьи — в отличие от Квентина, она полностью осознавала природу Брейкбиллс, и в качестве награды за честность родители попытались не дать ей поступить. Благодаря незаметному заклинанию Декана Фогга, родители Джорджии поверили, что она отправляется в профессиональный институт для проблемных подростков. Теперь Джорджия занималась малоизвестной отраслью Целительства, похожей на эндокринологию. Её тёмные вьющиеся волосы всегда были собраны сзади с помощью заколки из черепахового панциря. И сейчас она летела впереди стаи, указывала путь, решительно размахивая своими новенькими крыльями.
Так получилось случайно, каждый из них мог бы повести стаю. Квентин смутно представлял, что хоть он и потерял львиную долю своих мыслительных способностей во время трансформации, но он также приобрёл парочку новых чувств. Одно из них касалось воздуха: он чувствовал скорость, направление ветра и температуру воздуха так ясно, будто завитки дыма в аэродинамической трубе. Небо теперь казалось ему трёхмерной картой вихревых потоков, дружелюбно понимающихся струй воздуха и густых, опасных, холодных воздушных воронок. Квентин мог чувствовать шипы отдалённых кучевых облаков, обменивающихся положительными и отрицательными электрическими зарядами. Умение ориентироваться у Квентина тоже улучшилось, ему казалось, что у него появился точно настроенный компас, плавающий в масле, идеально работающий прямо в центре его мозга.
Он мог ощущать невидимые потоки и рельсы, которые исходили от него во время полёта во все стороны. Они были в Земных полосах магнитной силы, Джорджия выбрала такой путь для перелёта. Она вела их на юг. К рассвету они уже поднялись на милю выше и летели со скоростью шестьдесят миль в час, обгоняя машины на Гудзонской Парковке под ними.
Они пролетали над Нью-Йорком, расстилающимся под ними каменными застройками, трещащим от чужеродного тепла и электрических искр, и источающим токсичные пары. Они летели весь день, следуя за линией берега, мимо Трентона и Филадельфии, иногда через море, иногда через замёрзшие поля, переживали перепады температуры, уворачивались от восходящих потоков воздуха, переходя незаметно от потока к потоку, когда один из них иссякал, выталкиваемый другим. Ощущения были потрясающие. Квентину ни за что не хотелось останавливаться. Парень не мог поверить, каким сильным он стал, сколько взмахов крыльев хранилось в его железной грудной клетке. Он не мог сдержаться. Он должен был поделиться своим восторгом с другими.
