Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Амбалы в нарядных атласных рубахах с вышивкой, принесшие царя, поставили его кресло у подножия трона, попытались было взять правителя всея Руси под локти, но он только отмахнулся:

— Потом! Ступайте. Сказывай, князь, кратко и быстро, пока думные бояре меня не нагнали. Я их ныне в трапезной оставил, но долго без меня не усидят, никакие яства не удержат.

— Отчет я составил подробный о надобностях крепостей и городов западных. Почитай, всем ремонт нужен изрядный, и немедля. Давно в осадах не сидели, расслабились, да и казна у воевод опустела в последние годы. Запасы боеприпасов пополнить надобно везде, пушки новые вместо тюфяков старых поставить. Ныне оружие устаревает в считаные годы. Тюфяк, коего под Казанью пугались, ако геены огненной, ныне токмо смех у ворога вызовет.

— И об этом потом, — остановил его царь. — О главном сначала сказывай: узнал ты что о чарах черных, на страну али роды королевские наложенных?

— Чудится мне, — после короткой заминки тихо ответил Зверев, — порча смертная и впрямь на Русь нашу была наложена. Сим колдовством и вправду объяснить можно, отчего десять лет последних у нас мор никак не остановится и ни зимы, ни лета не бывает, озимые хлеба не всходят, а яровые не вызревают. Колдовством нас стремятся истребить, в первую голову колдовством. Прости, государь, что сам не догадался. Я должен был понять это первым и уже давно, приказа твоего не дожидаясь.

— Кто? — кратко спросил царь, сжимая кулаки.

— Имени в сем деле назвать, прости, не выходит, — с сожалением развел руками Андрей, который и сам, не сумев разобраться в тайнах азиатской магии, обращался за ответом к мудрому Лютобору. — Сказать могу лишь, где-то на юго-западе обряды насылания порчи творились. Мне кажется, в Венгрии маги черные сидят, либо поблизости от нее гнездо свили.

— Султан, значится, гадит, [22] — бессильно зарычал Иоанн. — Семя басурманское в честной битве победить не способно, так, стало быть, хитростью и чарами свое взять пытается. Кровью польской и магией магрибской. Османы, османы… Вот и лапландские ворожеи то же самое о местах чародейства сказывают.

— Ты призвал на службу северных шаманов?! — изумился князь Сакульский, отлично зная про набожность Иоанна и отношение православия к ворожбе.

— Да, да, взял грех на душу! — зло признался царь и с некоторым опозданием перекрестился. — Коли душой своей чую, что без бесовских сил в бедах русских не обходится, приходится и чертям кланяться. Гореть мне в аду, Андрей Васильевич, ох, гореть. Карает меня Господь, наказывает. Болью карает, ложью и бедами, ан все едино без греха жить не выходит. И отмолить меня более некому, погубили иуды проклятые единственного человека святого, духовника моего Филиппа. Токмо колдуны и грешники округ и остались.

— Зато преданы тебе эти грешники куда крепче, нежели епископы и митрополиты нынешние.

— Потому и терплю, — отмахнулся Иоанн и тут же скрипнул зубами от боли.

— Терпишь, но не доверяешь. Заместо меня чухонцев каких-то к себе созвал.

— Коли ты по окраинам дальним бродишь — какая же на тебя надежа, Андрей Васильевич? А ну сгинул бы там и не вернулся? С кем бы мне тогда остаться в бедах своих? Так я от дикарей сих хоть какие-то ответы получил. О другом скажи ныне, пока наедине. Возможна ли беда такая, что колдуны османские на воевод моих такое же помутнение разума нашлют, что ныне на королей свенских, датских и ливонских свалилось?

— Возможно, но трудно очень, государь. — В этом вопросе Зверев разбирался уже неплохо. — Для наведения порчи надобно найти хоть что-то, прочно связанное с жертвой. Кровь, волос, слюну, кусочек плоти. Либо след человека подобрать. С королем сие просто. Он один, он известен. След взять легко. А взял — можно сразу проклятие насылать. С воеводой же дело сложнее. Поди угадай, кто из них и куда послан будет? На кого охоту вести, кого портить, а кого не трогать пока? Опять же, порчу ведь и снять можно, коли подозрение такое у человека возникнет. Хочешь, государь, и над тобой сей обряд проведем?

— Не было такого, княже, чтобы при встрече нашей ты не попробовал веры моей смутить и на душу мою не покусился, — скривился в недоброй улыбке Иоанн. — Вестимо, для того ты ко мне дияволом и приставлен, дабы искушениям в тяжкую минуту подвергать. Что же, скажу тебе снова: уж лучше я православным христианином в муках тяжких умру, нежели душу свою продам ради облегчения телесных страданий.

— Ну, исповедь, молитва и причастие тоже неплохую защиту от любой порчи дает, — поспешил загладить неприятное впечатление Андрей, но все же не утерпел и добавил: — И баня до полуночи.

— Все то, что чары колдовские для державы моей ослабить способно, то делай, — твердо ответил Иоанн. — На сей крест я согласен, и коли что для сего надобно — проси. Мою же душу не трожь.

— Пушек надобно хотя бы сотню, по три бочки пороха на каждую и по полста зарядов жребия и ядер чугунных, стрельцов сотен сорок и детей боярских вдвое больше.

— Это чтобы порчу снять? — даже рассмеялся Иоанн. — Хитер ты, Андрей Васильевич, хитер. Половину ополчения моего увести вознамерился!

— А чем людям ратным в Полоцке, Соколе, Велиже или Острове османского пса останавливать, коли там ни людей, ни пушек нету?!

— Ни у кого нет! — отрезал царь. — В Копорье заместо двух сотен всего полтораста человек сидит, во Гдове вместо двухсот всего сотня, да казаки служивые, в Соколе полста вместо сотни, во Пскове, что самой большой опасности ныне подвержен, всего шесть сотен стрельцов собрать удалось да две сотни детей боярских. Нету у меня людей лишних, Андрей Васильевич, нету просто их в листах разрядных! Да и те, что есть, не все по росписи в места сбора приходят, не во всех землях нужное число ратников собирается. В монастырь Соловецкий вместо полусотни стрельцов пришлось всего осьмнадцать отправить. Осьмнадцать! Каждый сосчитан, по именам. А с ними наказ собирать из местных людей и старцев покрепче охотников в дозоры на стены ходить. Старцы там ныне службу ратную несут, Андрей Васильевич, старцы! Нет людей ныне, нету вовсе! Мор и недород половину рати сожрали, многие тысячи самых опытных — вспомни! — в Москве семь лет тому в пожаре угорели, да немало храбрецов на поле Молодинском полегло. За разгром османов цену немалую люди православные заплатили, раны еще не заросли. Да еще этот мор проклятый, да еще недород, — уже в который раз повторился Иоанн.

— Батория словами о недороде не отогнать. Он ведь сему известию токмо обрадуется.

— Ты же бился на поле Молодинском, княже, — прищурился Иоанн.

— Бился, государь…

Позади послышались шаги. Андрей оглянулся: это входили думные бояре в бобровых и горлатных шапках, каждая ценою в лошадь, и тяжелых московских шубах, стоимостью в табун. Впрочем, апрель не лето, в дворцовых залах до жары еще далеко. Так что пока в них было не столько тяжело, сколько тепло и удобно.

— Ныне мы новые засеки за Осколом строим, смердов туда переселяем, подъемные даем. Земли теплые и плодородные, заморозков не знают. Житница там наша будет, княже, житница всей земли русской. Кабы земли сии раньше лет на десять у османов отвоевали, может статься, последнего недорода и не заметили бы мы вовсе. Прокормили бы тамошние пашни всех, кому ныне Бог испытания послал. Коли сейчас, сегодня, пашни сии новые не защитить, стопчут их татары снова, опять Дикое поле пустынное в тех местах раскинется. Там, Андрей Васильевич, там будущая сила русская копится, там она зарождается. На просторах плодородных, бескрайних, непаханых. Сколь смердов, от шляхты и османов бегущих, туда не переселяем, ан все едино как капля в море. [23]Однако ни крепостей, ни рубежей оборонительных там еще нет, и токмо дети боярские крестьянам порука, что ребятишки ихние в полон угнаны не будут, а самих их тати татарские не вырежут. Оттуда боярские сотни убирать нельзя. Иначе кровь, на поле Молодинском пролитая, напрасной окажется.