Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет (библиотека книг TXT) 📗
— Может, оно и верно, милорд, но вышло все так, а не иначе. Зачем себя мучить? Это все давно быльем поросло, и вас помиловали.
— Помиловали, да. Тех, кто склонил колено и предоставил ему заложников в знак грядущей верности, Дейерон простил. Я выкупил свою голову жизнью дочери. Алисанне было семь, когда ее увезли в Королевскую Гавань, а умерла она в Двадцать, Молчаливой Сестрой. Я однажды ездил в город ее повидать, а она ни слова не захотела сказать родному отцу. Королевское милосердие — дар, несущий в себе отраву. Дейерон Таргариен оставил мне жизнь, но отнял гордость, мечты и честь. — Его рука дрожала, и красное вино плескало из чаши на колени, но старик не замечал этого. — Лучше бы я отправился в изгнание со Жгучим Клинком или лег рядом с моими мальчиками и славным моим королем. Такая смерть была бы достойна шахматного льва, потомка стольких гордых лордов и могучих воинов. Милость Дейерона умалила меня.
В его сердце черный дракон еще жив, понял Дунк.
— Милорд, — сказал Эг, вошедший, когда старик говорил о смерти. Сир Юстас посмотрел на него так, словно видел впервые.
— Да, паренек? Что тебе?
— Прошу прощения… но Горячая Вдова сказала, что вы примкнули к мятежникам, чтобы отнять у нее замок. Это ведь не так, правда?
— Замок… — смутился старик. — Дейемон обещал мне Холодный Ров, да… но воевал я не ради награды.
— Ради чего же тогда? — спросил Эг.
— Ради чего… — нахмурился Осгри.
— Зачем вы стали изменником, если не ради замка? Сир Юстас долго смотрел на Эга и наконец ответил:
— Ты еще мальчик. Тебе не понять.
— Я постараюсь.
— Измена — это всего лишь слово. Когда двое принцев дерутся за стул, на который только один из них может сесть, и лордам, и простым людям приходится выбирать между ними. А после битвы победителей провозглашают верными, побежденных же — мятежниками и предателями. Вот и меня постигла такая участь.
Эг подумал немного.
— Да, милорд… но ведь Дейерон был добрый человек. Почему вы выбрали Дейемона?
— Дейерон… — Старик выговорил это невнятно, и Дунк сообразил, что он сильно подвыпил. — Дейерон был хилый, узкоплечий, и брюшко у него подрагивало при ходьбе. Дейемон отличался гордой осанкой, и живот у него был плоский и твердый, словно дубовый щит. И драться умел на славу. Любого рыцаря мог побороть на копьях, топорах или дубинках, а уж с мечом это был сам Воин. С Черным Пламенем в руках он не имел себе равных — будь то хоть Ульрик Дейн с Мечом Зари или Рыцарь Драконов с Темной Сестрой.
Человек познается по его друзьям, Эг. Дейерон окружал себя мейстерами, септонами и певцами. Женщины вечно шептали что-то ему на ухо, и дорнийцы толклись у него при дворе. Какже иначе, если он уложил дорнийку к себе в постель и продал свою милую сестру принцу Дорнийскому, хотя любила она Дейемона? Дейерон носил то же имя, что Молодой Дракон, но сына от жены-дорнийки он назвал Бейелором в честь самого слабого из королей, когда-либо занимавших Железный Трон.
Дейемон набожен был не более, чем это прилично королю, и вокруг него собрались все великие рыцари королевства. Лорду Красному Ворону очень хотелось бы, чтобы они были забыты, и он запрещает нам петь о них, но я-то помню. Робб Рейн, Гарет Серый, сир Обри Амброз, лорд Гармон Пик, Черный Бирен Флауэрс, Красный Бивень, Огненный Шар… Жгучий Клинок, наконец! Где еще, я вас спрашиваю, собиралось столь благородное общество, где вы еще найдете столько героев?
Ты спрашиваешь, почему, мальчик? Да потому, что Дейемон был лучшим из двух. Это и старый король понимал. Недаром он отдал меч Дейемону — Черное Пламя, клинок Эйегона Завоевателя, которым со времен Завоевания владел каждый король из рода Таргариенов… он вложил этот меч в руки Дейемона в тот самый день, когда посвятил его, двенадцатилетнего, в рыцари.
— Мой отец говорит, что он сделал это, потому что Дейемон был бойцом, а Дейерон нет, — сказал Эг. — Зачем дарить лошадь человеку, который не ездит верхом? Меч — еще не королевство, сказал отец.
Рука старого рыцаря дернулась, и вино снова выплеснулось из чаши.
— Твой отец глуп.
— Нет, не глуп.
Лицо Осгри исказилось от гнева.
— Ты задал вопрос, и я на него ответил, но дерзость я терпеть не намерен. Вам следует почаще бить этого мальчика, сир Дункан. Его манеры оставляют желать много лучшего.
Если вы хотите, чтобы я сам потрудился над ним, я это сделаю…
— Нет, — перебил Дункан, — не сделаете. Теперь уже ночь, но как только рассветет, мы уедем.
— Уедете? — повторил пораженный сир Юстас.
— Да. Мы покидаем Оплот и отказываемся от службы у вас. — «Вы лгали нам, — добавил про себя Дунк. — Называйте это как хотите, с честью это несовместимо». Дунк снял с себя плащ, свернул и положил старику на колени.
— Женщина предложила взять вас к себе? — прищурился Осгри. — Вы покидаете меня, чтобы лечь в постель с этой шлюхой?
— Не знаю, кто она — шлюха, колдунья, отравительница или честная вдова. Мне нет до нее дела, чем бы она ни была. Мы едем на межи, не в Холодный Ров.
— На большую дорогу, вы хотите сказать. Подкарауливать добрых людей. — Чаша выпала из дрожащей руки старика и покатилась по полу, расплескивая вино. — Что ж, убирайтесь. Вы мне не нужны. Я жалею, что принял вас в дом. Убирайтесь!
— Как скажете, сир. — Дунк сделал знак Эгу, и они вышли.
В эту последнюю ночь Дунку хотелось быть как можно дальше от Юстаса Осгри, поэтому легли они в подвале, вместе с доблестным войском Оплота. Ночь выдалась беспокойная. Лем с красноглазым Пейтом храпели — один громко, другой непрерывно. Через люк, из еще более глубоких погребов, несло сыростью. Дунк ворочался на колючей соломе, то засыпая, то пробуждаясь. В лесу его покусала мошкара, в соломе обитали блохи, и он все время чесался. Скорее бы уйти отсюда, думал он, подальше от старика, сира Бенниса и всех остальных. Пора, пожалуй, свозить Эга в Летний Замок, к отцу. Он скажет ему об этом утром, когда башня останется позади.
Утро, однако, казалось очень далеким. В голове у Дунка кишели драконы, черные и красные, шахматные львы, старые щиты, поношенные сапоги, ручьи, рвы, плотины и непонятные для него пергаменты с королевской печатью.
Присутствовала там и она, Горячая Вдова, Роанна — ее веснушчатое лицо, тонкие руки, длинная рыжая коса. Из-за этого он чувствовал себя виноватым. Ему должна сниться Тансель, а не вдова — Тансель по прозвищу Длинная, но для него в самый раз. Она раскрасила его щит, а он спас ее от Огненного Принца, но еще до назначенного ему испытания Тансель исчезла, «Она не хотела видеть, как я умру», — твердил себе Дунк, но наверняка он этого знать не мог. Он туп, как чурбан — одно то, что ему лезут в голову мысли о Горячей Вдове, это доказывает. Тансель только улыбалась ему, он ни разу к ней не притронулся и ни разу ее не поцеловал, даже в щеку. Зато вдова к нему притронулась, да еще как — так, что губу раздуло. «Не будь дураком, чурбан, она не про таких, как ты. Она слишком маленькая для тебя, слишком умная и ох как опасна».
Наконец он заснул надолго, и ему приснилось, что он бежит через поляну в Уотовом лесу — бежит навстречу Роанне, а она стреляет в него из лука. Каждая ее стрела попадала в цель и пронзала ему грудь, но боль от них была удивительно сладостна. Ему следовало бы бежать прочь, но он бежал к ней, медленно, будто самый воздух обратился в мед, хотя во сне всегда бежишь медленно. Стрелы продолжали вонзаться в него, точно в ее колчане им счету не было. Ее с серые с зеленым глаза смотрели лукаво. «Это платье делает ваши глаза еще ярче», — хотел сказать он, только на ней не было платья, не было вообще ничего. Веснушки чуть сбрызнули ложбинку меж ее маленьких грудей, твердые красные соски походили на ягоды. Утыканный стрелами наподобие дикобраза, он свалился к ее ногам, но еще нашел в себе силы ухватить ее за косу, рывком повалил ее на себя и поцеловал.
На этом месте его разбудил чей-то крик.
Люди ругались и охали, нашаривая в темном подвале штаны и копья. Никто не знал, что стряслось. Эг ощупью зажег сальную свечку. Дунк первым вылез наверх и чуть не врезался в Сэма Ступса — тот бежал вниз, пыхтя, как кузнечные мехи, и бормоча что-то неразборчивое. Дунк придержал его за плечи, не дав упасть.
