Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги без регистрации TXT) 📗
– Уходите быст…
Человечек вдруг переломился как-то сразу во всех сочленениях и мягко рухнул, будто в теле его не осталось ни одной косточки. Отрада оцепенела. И тут с давно забытой силой – полыхнуло в глазу. Она зажала его руками, но и сквозь ладони было видно, как яростный золотой блеск обливает строения, кусты, сухую траву, штабеля брёвен… и приближающихся к ней мужчин. Они были голые по пояс, в каких-то безумно широких меховых штанах, а в руках…
В руках они держали винтовки.
Наверное, она что-то вспомнила. Потому что даже не закричала. Оглянулась назад. Позади, шагах в трёх, стоял такой же облитый золотом человек в плаще с опущенным капюшоном, скрывающим пол-лица. Она откуда-то знала, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не приподнимает этот капюшон…
– Мы взяли её, – сказал он, поднеся ко рту запястье, охваченное широкой плоской цепью.
"Возвращайтесь", – отдалось в ушах.
Мелиора. Монастырь Клариана Ангела
Настоятель Иринарх внимательно рассматривал Алексея. Будто я под стеклом, подумал Алексей.
– В мире живых ты приходил к людям, – сказал он наконец. – В мире мёртвых они будут приходить к тебе. Не обязательно те, кого ты желал бы видеть. Скорее – наоборот…
– Это я знаю.
– Подумай ещё.
– Я не изменю решения.
– Тогда – отдыхай до заката. Тебе дадут сонного питья.
– Я буду очень крепко спать и без питья, – Алексей усмехнулся.
– Не будешь. Тебе только так кажется. Кроме того, – настоятель усмехнулся в ответ, – это не простое питьё. А теперь скажи мне: ты узнал всё, что хотел?
– Издеваетесь, отец настоятель? Я всего лишь убедился, что по-прежнему, как и был: туп, глуп и неучён… Скажите хоть вы: все эти предсказания и откровения, все эти нити судьбы – они действительно такие… – он замолчал в поисках единственного слова.
Иринарх слабо взмахнул рукой: понял. Покачал головой.
– Если верить в судьбу, она становится непреложной для тебя. Если верить в собственное неверие – она становится ещё более непреложной. Это касается и отдельного человека, и всего мира. Но попадаются среди людей такие вот, как ты, – в неверие не верящие. Они редко доживают до зрелых лет…
– Ларисса сказала, что мне чего-то нельзя знать о себе – потому что в противном случае я сравняюсь могуществом с самим Богом. Это действительно так?
– Не только в могуществе. Главное – что и в бессилии. Ты ведь видел его. Говорил с ним.
– Кажется, он сумел ничего не сказать мне…
– Возможно, ещё не проросли те семена, что он вложил в твои уши.
– Так вразумите меня хоть вы. Только как-нибудь… без обиняков.
– Хорошо, попробую. Попробую…
Он потянулся к чайнику. Чайник был уже пуст.
– Фортунат!..
Неслышно ступая, вошёл бывший ангел. Он постарел лет на сорок, ссутулился, поседел. Дорого приходилось платить за несколько недель абсолютного знания – и свободного полёта…
– Принеси ещё чаю.
Но чайник уже был у Фортуната в руке. Старый закопчённый глиняный чайник с верёвочкой вместо ручки. Он поставил его на стол и забрал пустой. Повернулся…
– Постой, Фортунат. Вот слав спрашивает: что ему делать дальше? Идти по пути судьбы – или по пути сердца? Он из тех, кто способен и на то, и на другое. Или даже на что-то третье…
Бывший ангел посмотрел на Алексея, но как-то поверх глаз. Лицо ничего не выражало.
– Если сможешь, – сказал он, и голос его был сед, – отомсти за нас – за всех…
Тихо ушёл.
– Вот и ещё один путь, – сказал Иринарх спокойно. – Вполне достойный мужчины и воина. И, как было заказано – без обиняков.
Алексей вдруг почувствовал удушье.
– Ты не получишь готового ответа, – предупреждая его выкрик, сказал Иринарх. – Хотя бы потому, что готовый ответ будет лжив в любом случае. Понимаешь: в любом! Не буду объяснять и доказывать, просто постарайся вспомнить сам: сколько самых простых и умных слов были неправильно поняты? Да – почти все они… Поэтому я, даже зная, что именно я жду от тебя, не смогу сказать это прямо: потому что ты неизбежно поймёшь меня неправильно. Ты можешь спрашивать меня о чём угодно, ты волен обратиться к мёртвым – но окончательное решение ты примешь сам. Я думаю, ты уже принял его, и всё, что тебе нужно, – лишь убедиться в этом.
– Может быть, – сказал Алексей. – Отец настоятель, я не хочу пить сонное питьё. Я и так спал всю жизнь. У меня почти не осталось времени. У вас есть Тихая Книга?
– Есть, – Иринарх прищурился на Алексея поверх чашки, но больше ничего не сказал.
– Там описано то, что… делается сейчас? Эти скопища людей…
– Да. Это там в основном и описано. Очень подробно.
– Вы сами читали?
– Разумеется.
– Тогда я прошу практического совета. Найдите мне место, где говорится о том, что можно противопоставить такому чародейству…
Степь. Крайний северо-запад. Пустыня
Тот, чьё имя было тайной для него самого и кто тайно вошёл в тело Авенезера Третьего ещё даже не при первом его царствовании, а при простой человеческой жизни, то есть очень и очень давно, – теперь стоял, широко расставив ноги, на крыше древнего храма. Крыша эта, цельная плита чёрного базальта длиной почти сто сорок шагов и немного меньше шириной, покоилась на целом лесе гранитных колонн. Никто не мог представить себе, каким образом эту плиту водружали поверх колонн.
В центре плиты сквозь толщу её был пробит ход. Каменная лестница имела сорок семь ступеней.
Рядом с Авенезером – или Безымянным, а именно таким он себя ощущал всё больше и больше, – стоял невидимый зверь. Они не говорили между собой, но хорошо чувствовали друг друга.
В каком-то смысле этот зверь был единственным близким Авенезеру существом.
Взгляды обоих проникали сквозь задымленный воздух Чёрной степи, сквозь камень Аквилонских гор, сквозь туман над морем, сквозь низкие облака, окутавшие Мелиору, – и упирались в массивную белую башню. Справа замирал ход живого механизма, слева – ход мёртвого. Оставались недели до того часа, той минуты, когда по неподвижным, кристаллизовавшимся человеческим озерам пробегут последние судороги и толчки – и потом в полнейшей неподвижности всё это моментально перейдёт в свою противоположность: мёртвое в живое, живое – в мёртвое, но не в житейском и даже не чародейском смысле, а – в абсолютном. И тогда произойдёт чудо преображения этого старого изношенного и довольно дрянного мирка – в чистый и пустой, готовый принять тех, кто сумеет без страха пройти сквозь огненный потоп…
Живых и мёртвых – всех вместе, без этого раздражающе нелепого и несправедливого разделения на мёртвых и на живых.
Авенезер подошёл к самому краю. Земля далеко внизу была странно размытой, проницаемой для глаза. Тонкие прожилки огня с глубиной утолщались, сливались в рукава, рукава – в реки, реки впадали в океан. По какому-то непостижимому ходу истины этот океан пламени был тем же самым, что и пламя, составляющее небесное солнце. Получалось, что и внутри солнца в каком-то смысле скрыт весь наш безмерный мир… равно как и далеко под ногами. Один и тот же мир. Как бы бесконечный. Из которого, однако, не вырваться, не убежать… Он мог всё это понять и представить, но не способен был ответить на вопрос: а для чего? Когда мир создавался, в такое его устройство наверняка вкладывался некий смысл…
Можно было бы взмахнуть руками и полететь. Пожалуй, единственный из всех чародеев, Авенезер уже умел летать без помощи крыльев. Но вместо этого он потрепал зверя по мягкому жаркому загривку.
Не всё, что умеешь делать, следует делать. И уж подавно – не следует делать всё то, что хочешь сделать внезапно. Твои желания могут оказаться совсем не твоими…
Граница Степи и Конкордии
Над опустевшим городком Меёва летел ветер, оставляя за домами и заборами вороха сухих листьев. Тучи толпились над входом в ущелье и дальше над рекой Сипотью; однако ни капли дождя не падало из них. Время от времени переговаривались громы.
