Князь мертвецов. Часть II (СИ) - Волынская Илона (читаем книги бесплатно TXT, FB2) 📗
Глава 20. Вкус крови
- Идут! Идут! - мелкий тощий мальчишка вылетел из-за угла. Босые ноги его чавкали грязью немощеной улицы, слишком длинная ватная кацавейка была разодрана от подола до самого ворота. Глаза страшные, безумные, а из-под всклокоченных волос на висок стекала кровь. - Идут! - он вихрем пронесся мимо, обдав Митю смрадом пота и ужаса, врезался в толпу и помчался бы дальше, если бы старый Альшванг не сгреб его в охапку. Мальчишка забился, завыл, отчаянно брыкаясь и ничего не соображая.
- Ну, тихо-тихо! Тихо, я сказал! - старый портной встряхнул мальчишку и будто от этой встряски разум у того прояснился, а взгляд стал осмысленным. Он огляделся по сторонам, наконец, понимая, где он и что с ним, и вдруг завизжал:
- Убили! Убили! Бегите!
- Кто убил? Кого убили? Да говори ты толком! - сопровождая каждый вопрос встряхиванием, продолжал Альшванг.
- А всех ... всех и убили! - мальчишка вдруг захохотал - дико, страшно - и тут же захлебнулся рыданием. И снова зашелся смехом. - Выволокли из пролетки и уб ... уб ... убили! Она кричала, она так кричала! - смеясь и плача бормотал он.
Старый портной погладил его по голове, а потом размахнулся и отвесил короткую затрещину, от которой голова у мальчишки мотнулась. Истерика тут же оборвалась, он только дышал - хрипло и часто, будто все еще бежал. В руку Альшвангу кто-то сунул флягу, горлышко ее стукнуло мальчишке об зубы, тот глотнул - глаза его выпучились, и он закашлялся, плюясь и сгибаясь пополам. Видно, не вода там была.
- Говори по порядку! - скомандовал Альшванг.
- Мы с Иц ... Ицкой пошли до тюрьмы. Как ... как големов гонють поглядеть.
- Шдёмиль! Не насмотрелись еще! - крикнул кто-то, но Альшванr кинул в толпу грозный взгляд и там стихли.
- Дальше давай! - скомандовал он мальчишке.
- Пригнали. На тюремный двор. Ворота закрывать стали, а тут толпа - и внутрь, пока ворота открытые. Камни у них, палки, ломы был и, железные. Бить начали по големам. Кричать «Выдайте нам жида-убойцу, казнить его будем»! И на тюрьму пошли. А само-главный полицмейстер оттуда как выскочит, как рявкнет, как пальнет!
«Отец?» - Митя и сам не понял, как очутился в толпе, возле мальчишки.
- И городовые разом с ним. Выгнали всех прочь и ворота захлопнули. А те злые все, в ворота колотить начали, орать, что жиды Спасителя распяли, старого амператора убили, полицмейстера растерзали, а там и до них доберутся ...
«По нисходящей пошли. От лучшего к худшему ...» - подумал Митя.
- А само-главный полицмейстер жидам продался! А тут ... тут ... - он снова забился и зарыдал. - На извозчике Лифшиц, учитель который, проезжал. С женой. И с дочкой. Тут как заорут. «Жид! Жид!» И на них. Из ... из ... коляски выволокли и убиииили! Ломами ... Ломами забили. Она кричала, так кричала - Ривка Лифшиц ... А мы с Ицькой тикать ...
- А Ицька где?
- Не знаааююю ... - снова заревел малец. - Нас на «Фабрике» местные пымали, я вывернулся, а Ицька пропааал!
«Ривка Лифшиц, - колоколом гудело у Мити в голове. - Откуда я знаю это имя?»
Он вспомнил. Чай у Тодоровых, девица в блузке с пышными рукавами, делавшими ее похожей на свечу Яблочкина. Бурно протестовала против целования барышням рук. Ее забили ломами. Выволокли из коляски и забили. Вместе с родителями. Потому что они просто проезжали мимо. Просто проезжали ...
- А что же городовые? - хрипло выдохнул Митя - собственный голос звучал странно.
- Когда городовым было дело до евреев, если, конечно, их не надо арестовывать! - процедил Йоэль. - Шли бы вы отсюда, господин Меркулов, все что могли, вы уже сделали, - он зашагал прочь, больше не оглядываясь на Митю.
Площадь перед синагогой пришла в движение. Люди разбегались, будто всем им враз нашлось дело. Кто-то ринулся прямиком в синагогу, кто-то сворачивал в узкие окрестные улочки, старый портной подхватил мальчишку на руки и скрылся в проулке.
Митя остался совершенно один. Растеряно огляделся, не понимая, что ему теперь делать. Бежать стыдно - будто он испугался! Но стоять тут в одиночестве было и вовсе нелепо, да и кто ему все эти люди? Надо возвращаться домой, велеть тетушке с Ниночкой на всякий случай запереться в доме. Тетушку стало даже жаль - навряд отправляясь сюда она предполагала, столкнуться с такими волнениями.
Потом надо добраться до тюрьмы и, если отец там, спросить его ... спросить ... как же так? Почему как так вышло, что девушка, с которой Митя недавно пил чай, сегодня умерла - так чудовищно и несправедливо!
Он почти неосознанно перехватил трость так, чтоб можно было ударить, и пошел прочь с площади. Сейчас еврейский квартал и вовсе казался вымершим - ни души, только призрак Фиры Фарбер завис над крышей «дома модъ» и тревожно колыхался на ветру. Мертвая девушка напряженно глядела вдаль. Митя миновал ворота - обычно распахнутые, сейчас они были накрепко заперты - и свернул на соседнюю улицу. Еще один новенький фонарь торчал на самой границе квартала.
Сам не понимая, почему, Митя заторопился - казалось, что, если он успеет проскочить туда, за фонарь, висящее в воздухе напряжение развеется без следа.
В этот момент воздух сзади дрогнул - словно его пронзила незримая молния. Митя обернулся - призрак кричал. Невидимая ни для кого, кроме него, мертвая девушка реяла в воздухе, вокруг нее клубилась тьма, а волосы и подол словно трепал ураган. И кричала, кричала, кричала, надсаживая горло в неслышимом для людей вопле!
Крик раздался впереди. Жуткий, словно ревел чудовищный многоголовый зверь, и одновременно истеричный. В переулок ринулась толпа. Первыми слаженно, шаг в шаг, бежала четверка здоровяков - кузнецы, а может, мясники. Лица их были радостно-хмельными, а на руках они волокли выкорчеванную на бульваре скамью с тяжелыми чугунными лапами. Ни на миг не замедляясь, ринулись к выглядящему самым богатым дому и ударили скамьей в запертую дубовую дверь. Загудело, здоровяки размахнулись еще раз и приняли равномерно колотить скамьей в дверь, будто тараном. Дверь затрещала. Отлетела первая щепа, вторая, раздался громкий хруст, и длинный разлом прочертил ухоженный мореный дуб. За дверью кричали, кажется, грозили полицией, но крик этот пропадал в таранном грохоте и утробном уханье здоровяков.
Толпа лилась в улицу сплошным потоком и тут же разбрызгивалась на мелкие, и кажущиеся безобидными людские ручейки: кто-то уже ломился в двери домишек победнее, часть хлынула в соседние улочки. Сосредоточенно и деловито они бежали мимо вжавшегося в стену Мити, обдавая тяжелым, густым ароматом застарелого пота, нестиранной одежды, спиртного и несвежей пищи. Он видел лица - мужские, женские и подростков постарше. Иногда перекошенные, с налитыми кровью глазами, но чаще в них была решимость и даже некоторая просветленность: будто мчались они вершить важное, а главное - праведное дело!
Мелькнуло знакомое лицо - и Митя узнал Сердюкова, мужа убитой медведем лавочницы.
- Лавки их разбивайте, люди! Хватит, пожировали на нашей кровушке! – проорал тот, бросаясь к маленькой кокетливой чайной лавочке. Булыжник полетел в окно, то зазвенело и осыпалось осколками. Босяк в лохмотьях камнем переколотил торчащие острые края и полез внутрь. За ним ринулся мужчина во вполне приличной пиджачной паре - внутри загремело, загрохотало, наружу полетели вперемешку - сорванные занавески, скатерть, ящики с чаем. На улице остро и приятно запахло выдержанным чайным листом.
Скамья снова с грохотом врезалось в дерево, и дубовая дверь не выдержала - громко хряпнула и обвисла на одной петле.
- А ну, навались, братушки! - с истеричной веселостью проорал один из здоровяков. Скамья отлетела в сторону, четверка навалилась всем весом, и с воплями ворвалась внутрь. Толпа хлынула за ними.
- Попался, нехристь! - выскочивший прямо перед Митей мужичонка был низкоросл, узок в плечах, непомерно пьян и вооружен ножкой от стула с торчащим ржавым гвоздем. Митя без затей хлестнул его тростью по лицу, и толчком в грудь опрокинул навзничь. Мужичонка завозился, дергая руками и ногами, как перевернутый на спину жук, и заголосил во всю мощь пропитой глотки:
