Дарующая жизнь (СИ) - Воронина Тамара (читаем книги .TXT) 📗
– Шуту каково, – согласился он. – Никогда в жизни так не уставал. Руки до пяток вытянулись. И хоть ты меня убей, сегодня мы никуда не пойдем. Надо как следует отдохнуть.
– Я и не предлагаю. Думаешь, мне враз похорошело? Нет, знаешь, сам себя младенцем чувствую, когда на четвереньках передвигаться легче. К тому же надо какую-то обувь для Делиены сделать.
– Умеешь?
– Попробую. До первой деревни. А там уж на башмаки заработаю. Хотя ей и так дадут и еще просить будут, чтоб взяла. Пойду-ка я вот туда, к излучине, рыбу посмотрю… Нам сейчас надо как следует наесться.
– А я по лесу чуток поброжу. Нет, Лена, ты сиди. Лучше всего на берегу. Ноги в воду опусти – тебе поможет.
Он был прав. У берега вода была совсем теплая. Река была широкая, как Обь, спокойная, непривычно прозрачная. Конечно, если всех промышленных стоков чуть… Да и канализационные тоже вроде не намечаются: ничего такого по воде не плывет. Лена закатала рукава рубашки, подняла юбку, выставив ноги на солнце. Колено болело, хотя, конечно, ничего сломано не было, такая нормальная детская травма – ссадина, небольшой отек. Просто Лена не привыкла к боли. Совсем. Если бы она разбила коленку дома, то уж точно страдала бы на диване и мазала ссадину из разных тюбиков. Отдых радовал.
Вот интересно, врут мужчины о ее неоценимой помощи? Или правда им помогают ее прикосновения? а тем более поцелуи… кстати, у Маркуса это получалось вовсе недурно, хотя и не так, как у шута. А если порассуждать логически? Ну, предположим, имеется у нее некая Сила (надо полагать, светлая, если по имени судить) и передается она при соприкосновении открытых участков кожи. Шут в карете Крона говорил, что она придает ему силы, а ведь она всего лишь держала его за руку. Потом его практически излечила… стихия. Лене даже казалось, что не только излечила, но и сделала крепче, чем он был, может, даже без этого… без этих полетов в океане он не смог бы донести Маркуса и уж тем более протащить его через границу. Лена видела, что он даже шевелился на пределе человеческих сил, видела, как вздулись вены на руках, как напряжена была шея. То есть, выражаясь языком протокола, интимная близость дает максимум, а поцелуй дает больше, чем просто поглаживание по щеке. Чем больше площадь соприкосновения… И вот еще. Слизистые ткани. Поцелуй эффективнее держания за руку, близость эффективнее поцелуя. И что теперь, ей так хронически и работать зарядным устройством? Ведь если б Маркус смог, она б ему стихии не пожалела. Жизнь дороже. Причем не только жизнь Маркуса, но и своя собственная, потому что без него было бы куда труднее. Он даже лапти плести умеет, не то что рыбу голыми руками ловить.
Шут сел рядом, пощекотал ей шею губами.
– Устала?
– Меньше, чем ты.
Он словно бы удивился:
– Я мужчина, как можно нас сравнивать? Я и должен быть сильнее. По природе. Лена… Я знаю, ты в это не веришь, но это правда: если бы не ты, мы с Маркусом там бы и остались. Я чувствовал тебя… как рука чувствует ожог. Или порез. Только не боль, а что-то совсем другое. Я не знаю, как это объяснить. Никогда ничего… И когда я с тобой…
Шут обнял ее так, что стало больно, прижал к себе и с отчаянием в голосе проговорил:
– Никому не отдам. Никогда. На все ради тебя пойду: на смерть, на позор, на убийство. Только не прогоняй.
Лене стало страшно. Никто не собирался ради нее… ни на что не собирался. Даже на мелкие жертвы, не говоря уж о смерти или убийстве. Не без труда вывернув шею, она нашла губы шута – может, кроме силы, она способна дать и душевное равновесие? Лене вовсе не хотелось, чтобы он шел на смерть и вообще куда-то дальше трех шагов от нее. Лучше двух. А еще лучше – чтоб касаться щекой его мягкой и негустой бородки и гладить его руку.
Маркус не стал их беспокоить. Лена слышала, как он ходит чуть в стороне, ломает ветки, складывает костер. Потом раздался тихий свистящий звук: он опять тренировался в первобытном способе добывания огня, потом поплыл запах жареной рыбы… А Лена и шут так и сидели обнявшись и смотрели на реку. Даже не целовались, потому что и так было противоестественно хорошо и спокойно.
В конце концов, когда река немного потемнела, а солнце начало клониться к горизонту, Маркус поинтересовался, не изволят ли они откушать. Они изволили. Рыбку он поймал ого-го какую, судя по практическому отсутствию костей, осетра или его двоюродного брата, запек в глине огромные куски, опять ухитрившись какой-то травой заменить соль. На гарнир были жареные на палочках белые грибы (или их родные братья), на десерт – огромное количество земляники. Когда шут успел набрать столько? Лена ела до тех пор, пока живот не начал переваливаться через шнурок, заменявший юбке пояс, а мужчины, естественно, еще больше.
Вечер был теплым, но с реки тянуло прохладой, и по настоянию Маркуса, они ночевали в лесу. Выстиранная одежда высохла. Лена снова надела черное платье, а мужчины куртки. Лену укутали плащом, улеглись по бокам и отменно выспались. Проснувшись на рассвете, Лена послушала местного родственника соловья, позволяя шуту тихонько целовать себя в область уха, а потом снова уснула и дрыхла, пока ее не разбудил Маркус. Его мокрый загорелый торс прямо-таки сверкал на солнце, а рана на предплечье, едва не стоившая ему жизни, выглядела тем, чем была на самом деле – просто глубокой царапиной.
– Сплавал на тот берег, – сообщил он. – Посередине такое течение, что лучше не рисковать, ты совсем плавать не умеешь. Ничего, дойдем до переправы. Теперь попробуй обувку… так себе, но все лучше чем босиком.
– Тут трава мягкая, – проворчала Лена, примеряя брата-близнеца родного российского лаптя. Маркус хмыкнул и ловко ее обул, пустив на онучи последний кусок полотна.
– Трава мягкая, – согласился шут, – а муравьи огромные.
– Муравей и близко не подползет, у меня амулет от насекомых. А вот на сучок напороться можно. Зачем тебе лишние проблемы? Я понимаю, что не особенно красиво, но единственное, что я могу тебе предложить другое – это мои сапоги. Обе ноги всунешь в один и прыгать будешь. У тебя ножка-то какая… аккуратная. Туфли жалко, справные были, но о камни чего только не собьешь. Рош, твои-то башмаки целы?
– Местами, – засмеялся шут, – пока выдержат. Потом на сапоги заработаю. Ну что? В какую сторону идем?
Маркус повел их лесом, на непроходимую чащобу не похожим, но и на городской парк тоже. Трава стала повыше, но ненамного, и будь Лена в джинсах и кроссовках, прогулка даже доставила бы ей удовольствие. А что? Комары и мухи, бич сибирских лесов, не донимали, амулет Маркуса не подпускал их близко, даже пауки спешно покидали свои плетения. К непривычной обуви Лена приспособилась, потому что о кроссовках оставалось только мечтать. Судя по изумлению Маркуса, местным дамам не приходило в голову носить мужскую одежду, хотя камнями бы такую не забросали, но вот сумасшедшей бы сочли. Девы-воительницы здесь не водились, а если и водились, носили все равно юбки, только что не в пол, а малость покороче. В отместку Лена рассказала им о моде ее мира, вспомнив девчонку с голым пузиком – последнего человека, которого она запомнила перед тем, как попасть в толпу на площади. И про мини-юбки рассказала, про прозрачные кофточки без белья, и про шедевры модельерского искусства под названием «стринги», и про голопопые купальники.
Им не понравилось. По их мнению, женщина теряет шарм, прелесть, загадку, открывая слишком многое. Ну что за удовольствие созерцать скопище голых ног? Приедается! А вот когда ненароком ветер юбку взовьет да колено обнажит… Лена тут же напомнила им, как они вместо ветра чуть не до ушей ей юбку задрали, и они немедленно переключились на обсуждение ее коленей. Лена пригрозила вот прямо сейчас соорудить себе мини-юбку (которых она вообще-то не носила никогда), а шут с тяжким вздохом признался, что в таком случае он за себя не ручается, а Маркус, почесав нос, тоже заметил, что устоять перед искушением ему будет трудновато и что ей будет за счастье, если они с шутом из-за нее друг друга поубивают, как два оленя во время гона…
