Лучший из миров - Колпакова Наталья (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
А еда? Всевозможнейшие лакомства, каких только душа пожелает? Откуда они брались в обычном дорогом холодильнике, пусть и объемистом? Что ни задумай, все есть. Наисвежайшее. (Эх, какие Лиля пироги для Муни стала печь, объедение! Из таких-то продуктов.) Но откуда?
В общем, в какой-то момент не утерпела Лиля, пошла квартиру обнюхивать. Тогда и задумалась о той дверце в коридорчике. Зачем она? Куда ведет? Тут-то и вспомнила, что открытой ее ни разу не видела. Любопытство разобрало. Уж так тянет посмотреть, сил нет. Да и что плохого? Разве Муня не сказал ей, что она может делать что захочет? А все ж боязно. Сейчас-то хоть и с тайнами, а живется ей за ним хорошо, легко. А тайна – она ведь штука такая подлая, как узнал, так, может, и раскаешься, а уж знаешь, и никуда от этого не деться. Может, у него там жены мертвые в луже крови сложены? Как в сказке? Вот прознает Сигизмунд, что ей все известно, и ее, Лилю, сверху положит!
Ой, совсем с ума сбрендила, дура старая. Хватит, дверь как дверь, и нет там ничего. У Лили глаз наметанный, недаром у любого покупателя враз размер определить может, и рост, и полноту – хоть под шубой, хоть как. Не может там, за дверкой этой, ничего поместиться, вот что. Ну если только шланг пожарный, змеей свернутый, как в учреждениях за красными щитами, и то навряд ли. Или рычажки такие, электричество включать. В общем, чего зря гадать? Пойти посмотреть – да и успокоиться раз и навсегда. И Лиля, прижмурив глаза для пущей храбрости, схватилась за ручку. Влажные пальцы скользнули по пластику, незапертая дверь сразу же легко подалась…
И в разгоряченное Лилино лицо пахнуло йодом, прибоем, водорослями, прогревающимся песком.
Она всегда была восприимчива ко всяким впечатлениям и ловила флюиды жизни не только глазами, ушами, ноздрями, кожей, но всей собой, насквозь, до ногтей и волос. Как гидра какая-нибудь! Лиля до сих пор помнила из учебника: кольнешь гидру иголкой, она сожмется, отпрянет, приманишь чем, ей, гидре, приятным, враз потянется. Так и она. Очень на все отзывчивая! И сейчас она потрохами впитывала разгорающееся над морским берегом утро, не спеша открыть глаза. Зрение – штука жестокая, его не обманешь… А так легко себе все невидимое довообразить, дорисовать какую угодно картинку. Ей так хотелось целиком окунуться в дивную галлюцинацию, что она потянулась навстречу ароматам, солнечному теплу и шуму прибоя – да, совершенно явственному, вот до чего дошло! Потянулась, качнулась вперед, сделала крохотный шажок, и босые пальцы погрузились в массу теплых, приятно покалывающих песчинок. Лилия была отважной женщиной – бабушка всегда приговаривала, «бой-девка» – и до сих пор еще любопытной. И открыла глаза, лишь сделав наудачу большой шаг вперед, в небывальщину, в совершенное никуда. Шаг и еще один.
Она стояла на пляже. Самом настоящем, только пустом – сколько на море ни ездила, а такого чуда не видывала. Песок был крупный, крупинка к крупинке, чистый, невозможно белый, он сверкал на солнце так, что слепило глаза. Море тоже играло переливами старинных драгоценных камней и – Лиля присмотрелась – не слишком походило на море. Оно иначе выглядело, иначе двигалось, а главное, иначе дышало – сто крат мощнее и глубже. И безошибочное чутье подсказало Лиле, что перед ней никогда прежде не виданный океан. Тоже самый настоящий.
Она оглянулась. Прямо за ней утопал в роскошных, как расписные тарелки, цветах домик, очаровательный домик неправильной формы, прихотливо обвитый верандой. Ярким стягом вспыхивала на ветру великолепная, вручную расписанная занавесь. И диковато смотрелась в плетеной стене бежевая, с пластмассовой ручкой, узкая дверь, врезанная будто наобум. Дверь была приоткрыта, за ней виднелся клочок коридора. Лилия почти не удивилась. Она откуда-то знала, чувствовала, что Муня вернется не скоро, и спокойно пошла себе к кромке прибоя. Океан лизал ступни, и ясно было, что он здесь – только для нее, для нее одной, потому что больше никого нет и быть не может.
Остров был вроде и невелик, но за час не обойти. Она слегка углубилась в пальмовую рощу с густым, но располагающим к прогулкам подлеском, слегка осмотрелась, подустала и вернулась на пляж. Ее поджидал удобнейший топчанчик под громадным зонтом и рядом, на столике, горка прохладных фруктов и ледяной сок. Лиля без долгих раздумий скинула платье, расположилась на отдых и долго бездумно глядела вдаль, в океан. Жизнь долго учила ее и приучила-таки: молчать – без обид и претензий, принимать – с благодарностью и отвагой, удивляться – не требуя объяснений. А сейчас жизнь дарила ей подарок, и Лиля, хорошая ученица, брала его как положено, в благодарном молчании и ясном, нетребовательном удивлении. Потом она вернулась домой, сняла с сушки белье, подгладила кой-что. А там и Муня подоспел.
Дан приткнул машину на стоянке у забегаловки. Прямо в салоне они с Тейю сосредоточенно пожирали бутерброды и картошку. Оба молчали. После долгого беспорядочного кружения по малознакомым, а после и вовсе незнакомым улицам их вынесло на самую кромку города. Отчаянно солнечное, безбашенное утро резко сменилось сумрачным промозглым днем, больше похожим на вечер. Сильно похолодало, ветер наскоками атаковал деревья, оголяя ветви. По вспененному небу, потемневшему, как море перед штормом, носились клочья облаков. Словно и не было совсем недавно двора, залитого светом, будто арена цирка, – арена, на которой гастролеры из двух разных миров давали пьесу в жанре абсурдистского боевика. Опустошенному Дану и самому казалось, что давно уж вечер, но, если верить огромному табло над придорожной закусочной, день еще только начался. И Дан в последний момент крутанул руль, сворачивая к размалеванной в фирменные цвета коробке. Он ощутил, что уже какое-то время не осознает ни себя, ни своих действий, что становится бессмысленной частичкой пейзажа – вот как эти машины, хлопотливые, точно инфузории в капле воды. Сначала-то все было нормально. Он уезжал как можно дальше от двора чудес, пытался строить планы дальнейших действий. А потом – все, будто батарейку вынули…
Вонзив зубы в клейкую булку, он снова почувствовал себя собой. Накатил зверский голод, вернулись какие-никакие чувства. Он смотрел через лобовое стекло на несущийся мимо мутный поток транспорта, на бесконечные ряды домов дальше, по ту сторону шоссе – ему даже не хотелось знать, как оно называется. Все это начиналось прямо от бампера его автомобиля, чтобы никогда не кончиться, а позади Дана, за подголовником, словно и не было ничего. Серое клубящееся марево. Неизвестность. Он обостренно, всей кожей, ощутил душноватое тепло салона. Это крохотное пространство в тонкой кожурке пластика и металла было сейчас его единственным прибежищем. Единственным прибежищем в чужом мире. Такого жгучего переживания своей чужеродности у Дана не было никогда, даже на первом марше через Проход. Наоборот, он тогда моментально освоился во Втором мире. Не было ни страха, ни настороженности, ни отторжения, столь естественного для обитателя Лучшего из миров, нисходящего в заведомо худший.
