Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (список книг TXT) 📗
Веснояра слушала ее в изумлении, даже вроде бы смутилась, и надежда окрепла в душе Младины. Но Травень встал между ними и загородил от нее сестру.
– Больно ты умна, девка! – холодно и жестко бросил он. – Березы, вишь, с ней разговаривают, вилы являются, и волю богов как на ладони видит! Тебе самой не замуж идти, а в лес дремучий, с волками жить и медведями!
– Ты что, Младинка, сказилась? – Веснояра опомнилась. – Ума лишилась? Давно ли с тобой вилы разговаривают? Что ты здесь наплела? Завидуешь, что ли? Так беги скорей на поляну, там Вышенька одинокий остался, как хрен на горе, теперь ты ему в жены и пойдешь, если Домашка не перехватит. Тебе дарю и завещаю женишка моего любезного! – Она насмешливо махнула рукой. – А коли скажешь кому, куда я пропала, – лицо ее вдруг сделалось злым, в глазах мелькнуло уже знакомое Младине «зеленое безумие», насылаемое вилами, – то мы тебя с собой заберем!
– Заберем! – захохотали парни. – Нам такая пригодится!
– Или в реке утопим, – негромко добавил не смеявшийся Травень. Его желто-серые глаза были холодны, как речные воды на заре, и Младина отчетливо понимала, что это не пустая угроза. – А скажем, что вилы тебя с собой увели, подружку свою любезную! Нужна им человечья голова? Так твоя покрасивее моей будет, поугоднее!
Он сделал шаг к Младине, намереваясь не то силой посадить в челн, и без нее перегруженный, не то толкнуть в воду. Но не успела Младина в испуге отшатнуться, как между ними мелькнула светлая молния – белая волчица, будто метель, залетевшая в теплое зеленое лето. Одним прыжком она соскочила с мыска, из-под берез, и встала перед Младиной, грозно ощерясь и вперив в парня злобный и угрожающий взгляд желтых глаз. Черная губа вздернулась, обнажив белые острые клыки, и Травень попятился. При нем не было никакого оружия, даже ножа, только цветочный плетень на поясе, за который была засунута половина Веснавкиного венка.
Младина попятилась, отступая к тропе вверх, потом повернулась и побежала. Взобралась на мыс, ухватилась за березу, и сразу стало спокойнее – немногочисленные березки будто обступили ее, прикрывая живой стеной. Удобная тропинка кинулась под ноги, будто сама унося прочь от этого места, тянула дальше и дальше.
Волчица вдруг оказалась рядом, потом побежала впереди, иногда оглядываясь и явно приглашая следовать за собой. Младина скоро перестала понимать, куда ведет ее лесная вожатая сквозь серые предрассветные сумерки: знакомый берег скрылся, вокруг встала роща, потом вдали заблестели огни на широкой луговине – но это была не их, Овсеневская луговина, и не те огни, что раскладывали ее родичи. Возле костров плясали, кружились, но Младина не видела никого знакомого. Когда под ногами зашуршала примятая плясками и играми трава, Младина замедлила шаг, обернулась, словно желая спросить у белой волчицы, куда та ее привела, но волчицы нигде рядом не оказалось. Как появилась, так и пропала.
Этого места Младина вовсе не знала. Вспомнился чужой лес, через который ее вел сначала неведомый старик, потом женщина-лебедь, потом тур-оборотень, и Младина невольно огляделась, ожидая увидеть кого-то из них. Охватила теплая дрожь, все тревоги отступили и растаяли, Младину наполнило предчувствие чего-то радостного: кто-то здесь ждал ее, она это точно знала и оглядывалась, пытаясь понять, кто же это.
Я по солнышку хожу, себе девицы ищу,
Коя лучше всех, коя важнее!
– доносилось от кружащего хоровода. Там тоже играли в «голубка», на головах иных девушек уже пестрели венки, какие-то еще оставались простоволосы.
Как снежок она бела, как ягодка румяна!
Как березонька стройна, то невеста моя!
Младина подходила все ближе, но еще не видела того, кто был в середине круга. А песню запели заново, без остановки: видимо, очередной «голубок» все не мог выбрать, кому отдать венок.
Ходи, сизый голубок, сизокрыленький…
И вдруг песня оборвалась, только кто-то еще тянул на другой стороне: «То невеста моя, поцелует меня…» Круг распался, разорванный изнутри, и перед Младиной вдруг вырос высокий парень с венком в руках. И с первого взгляда она узнала и то, и другое: это был ее венок, с розовой ревелкой, и… ее жених?
– О боги! Это ты! – с лихорадочной радостью и недоверием воскликнул он, очутившись перед Младиной и жадно впиваясь взволнованным взглядом в ее лицо. – Тебя привезли! Привезли все-таки! А мне никто слова не сказал! Даже дед смолчал! Уж как я просил его, как умолял: ну когда же, давно пора за ней посылать, чего ждешь, пока я поседею, что ли! И не знал даже, а он снарядился, мне слова не сказав! Насилу я тебя дождался, истомился весь!
– И я тоже… – очарованно пробормотала Младина, ничего не понимая и в то же время зная, что говорит правду.
Парень торжественно возложил венок на ее непокрытую голову. Обнял за плечи, наклонился, нежно поцеловал в губы и прижал ее голову к своей груди, сминая венок. Младину пробирала дрожь, в душе недоумение мешалось с восторгом. Парень вел себя так, будто хорошо знал ее и с нетерпением ждал; она точно знала, что никогда в жизни его не видела, но это несомненно был он, ее жених! Она поняла это с первого взгляда, так ясно, как если бы они уже целую жизнь прожили вместе и были прочно связаны. Пустое место в душе вдруг оказалось заполнено, и весь мир изменился, будто нечто неустойчивое обрело прочную опору. Она, Младина, обрела вторую половину самой себя, которую прежде не знала и оттого тревожилась, металась. Теперь же она обеими ногами стояла на дороге своей судьбы, и впереди лежало счастье.
Вот он выпустил ее из объятий и немного отстранился, держа за плечи, будто желая лучше разглядеть, и даже сам сдвинул ее венок на затылок, чтобы не загораживал лица. Младина была ему за это благодарна: ей тоже хотелось его рассмотреть. Парень был высок, даже выше Данемила, и весьма хорош собой: правильные основательные черты лица, прямые темные брови, будто черные куницы, широкий выпуклый лоб, густые светло-русые волосы, волнами падающие на плечи. Кожа его, обожженная первыми жаркими лучами, имела золотисто-розовый оттенок, будто у встающего солнца. Был он крепок, в плечах широк, на всем его облике лежал отпечаток прочности, уверенности, зрелости тела и духа. На вид ему было лет двадцать-двадцать один. Понятно, что заждался, уж лет пять в женихах ходит. Но почему – ее ждал, пока вырастет? И так бывает, если роды заранее уговорятся о свадьбе детей…
И в то же время он был так похож на того златобородого воина, что грезился ей в облаках, что Младину брала оторопь. Это был он, Перун, только совсем еще молодой и сошедший на землю! Все существо Младины так явно отзывалось ему, что он сразу показался ей прекраснее всех на свете, и уже не казалось удивительным, что он тоже ее ждал. От восхищения она даже опешила: и мечтать не могла, что ей так повезет с женихом!
– Какая ты красавица выросла! – произнес парень, держа ее за плечи и жадно разглядывая. – Ты меня совсем не помнишь?
– Н-нет… – вымолвила Младина, дивясь, почему он думает, будто она должна его помнить.
– Ну да, давненько виделись! – Парень засмеялся. – Мне тогда как раз меч вручили, стало быть, тринадцать годов сравнялось, а тебе лет десять было, да? Или меньше? За семь лет мы оба не те стали, но это точно я, Хорт, жених твой нареченный, чурами клянусь, Перун мне свидетель. А ты даже еще лучше, чем я думал. Ты и тогда была хороша, а теперь такая красавица, березка белая!
Парень снова обнял ее. Младина глупо хлопала глазами, благо он не видел. Семь лет назад они встречались? Не может быть. Ей было девять – не год и не два, девочка уже не младенец и все понимает, по хозяйству матери помогает, с младшими возится, рукодельям обучается. Младина хорошо помнила себя в девять лет. Если бы ей тогда же указали будущего жениха, не могла бы она забыть! Да и родичи бы ее не сватали сейчас за других, кабы обещали кому-то. Ни в девять, ни в десять лет она не видела этого парня… Хорта. И имени такого не слышала. Но он уверен, что они встречались, он ее узнал! Что за чудо? И венок-то ее – вот он! Мать-вода отнесла его тому, кому было надо. И собственная радость, наполнявшая до последней жилочки, ощущение счастья, огромного ценного дара, полученного от судьбы, убеждали Младину, что Хорт говорит правду. Это и есть ее жених.
