Шагни в Огонь. Искры (СИ) - Мичи Анна "Anna Michi" (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Потом ещё один. Тебе не надоело? Потерпи...
Мне снится, что у меня только один ребёнок. Так говорят и мой постоянный врач, и акушерка, и другие врачи, медсёстры. Все знают, что я жду одного ребёнка, вроде как мальчика. Никто, понимаешь, абсолютно никто ничего не говорит о втором! Как будто Хиден и не рождалась, как будто не пинала меня изнутри! И тут приходят люди, их несколько, но лица туманятся, и я никак не могу разглядеть их черты. Они все высокие, тонкие, худощавые, двигаются с одинаковой грациозностью, как будто не люди, а какие-то биомашины. У одного из них на руках младенец-Хиден. Я протягиваю к ней руки, она открывает глазки. Смеётся. Я хочу коснуться её, но окружившие меня люди не дают. Хиден плачет. И наступает тьма.
И эти три повторяются с завидной постоянностью. Чуть ли не раз в неделю просыпаюсь со слезами на глазах.
Ты, верно, спросишь, почему я с Индреком не поделюсь, ведь муж – опора каждой женщины.
А я не могу. Мне жалко на него это взваливать. Ведь у него и самого...
Понимаешь, каждый раз, когда я спрашиваю его о друзьях, о девушках, которые у него были до меня (ведь была же хоть какая-то? Индрек у меня красавец-мужчина!), у него делается такое растерянное лицо... Он, конечно, рассказывает, если сильно припереть к стенке, но постоянно сам твердит, что эти воспоминания кажутся ему неживыми, какими-то пыльными. Отец с матерью погибли, когда он был маленьким, он уж и не помнит, что с ними случилось. Воспитывала бабушка, и та умерла, он едва в комсомол вступил. И всё – никаких больше родственников, никаких старых знакомых, дядек, тёток, нянчивших его на коленях в далёком детстве. Гол как сокол.
Вот так мы с ним и живём: один предпочитает не думать о прошлом, вторая видит в кошмарах его фальшивые призраки.
Понаписала я тебе, Ритуль, да? Ну, ты не бери близко к сердцу, у нас всё хорошо, а кошмары... у каждого человека должны быть свои ларцы-шкатулочки, иначе в этого человека заглядывать неинтересно. У нас, значит, такие вот шкатулочки, с кошмариками.
Ну хватит мне уже о себе рассуждать. Я ведь хотела тебе ещё о Хиден рассказать.
Ты ведь уже годика два как обоих не видела, а детки растут быстро. Хиден, чувствую, будет высокая, в папу, у неё уже ноги, как две каланчи. Тайо, конечно, в меня, но говорят, это хорошо, когда мальчик похож на маму, а дочка – на отца. И знаешь, когда я вижу их вдвоём, каким-нибудь поздним вечером, таких одинаковых, он – с книгой в руке, она – сидит на его колене и заглядывает в ту же книгу, – так тепло на душе становится, не поверишь! Никакие кошмары не страшны.
За Хиден, знаешь, я поначалу очень беспокоилась. По сравнению с другими детьми она была такая маленькая, хрупкая, словно не от мира сего. Опять же это её отсутствие пигмента, беленькие волосики. Когда она младенчиком была, так это в глаза не бросалось – детки многие маленькие светленькие да голубоглазые, но стоило шевелюре её отрасти, как все ахнули! И давай наперебой: «Девочка больна, девочка больна, отведи к доктору, она альбинос». И ещё её ушки, они же слегка заостряются, – так все тоже в один голос, мол, болезнь какая, и давай рыться, придумывать её названия. Соседка мне с нижнего этажа аж медицинскую энциклопедию притащила и давай тыкать. А там картинки-то какие! Фотографии заболеваний! Хоть прямо на месте в обморок вались.
По врачам ходили, а как же. Да ты помнишь, наверное, это время, я тебе всю жилетку прожаловалась. А врачи только руками разводят. Да и лекарства прописывают, а Хиденка потом от них животом мается. Потом уже и пить отказалась, и правильно поступила, скажу я. И нормально всё, тьфу-тьфу-тьфу, до сих пор, живы-здоровы, а проблема-то на генном уровне, нам в Москве сказали. Всё Индрекова наследственность. Я как узнала, так рукой махнула: если уж муж мой вырос вполне себе чудесным человеком, то и с дочерью ничего страшного не будет.
Ну вот, потому что взрослые такие неразумные, я уж думала, задразнят мою малышку в школе, дети-то всему от взрослых учатся. Тайо постоянно твердила: «Защищай сестру, ты старше». Но знаешь, страхи оказались напрасными! Никто особо к цвету волос не придирается, и про уши дразнилок не сочиняют, нашли они с Тайо себе компашку, гуляют вместе, дружат.
Вот, кстати, был один случай.
Я заметила, что у Тайо начала перетираться ленточка с ключами, которую он должен бы таскать на шее, а носит в портфеле. (Тайо – наш ответственный хранитель дома: мы с Индреком целыми днями на работе, и детям приходится возвращаться в пустую квартиру, самостоятельно замок открывать.) И, значит, взяла я эту ленточку, хотела подшить, а Тайо сказать забыла. И наутро дети отправились в школу без ключей, потому как ленточка осталась лежать на моём столе, в спальне. Я же, балда этакая, вспомнила об этом только в конце дня, незадолго до того как домой идти. Картинка перед глазами встала, как живая: лежат ключи на столе, лента свисает, я ещё подумала, не смахнуть бы, да и забыла. Подшить подшила, а в портфель ребёнку всунуть забыла.
Бегу я, ворона, домой. Стремглав мчусь, думаю только о детках своих голодных, озябших, на часы посматриваю, пытаюсь вычислить, кто раньше вернётся, я или Индрек. Прибываю к дому, бегу к подъезду, поднимаюсь, наконец, на наш этаж – и что же? Никого перед дверью. Открываю – навстречу Тайо выскакивает: «Мама пришла!» Все дома, и дети, и Индрек.
Я, конечно, подумала, это он им дверь открыл, даже спрашивать не стала. А потом смотрю – а ключей-то и нет. Посмотрела на столе, на полу, везде порылась – нет, как будто не было никогда. Тогда уже спрашиваю у Индрека, вечером, когда дети спать пошли, мол, это ты им дверь открыл? Он на меня глаза удивлённые: нет, мол, уже дома были, когда я вернулся.
А ключей-то и нет.
Каково, а?
Я только потом сообразила: верно, Тайо вспомнил о ключах и перед уходом зашёл в нашу комнату, взял. А мне сказать и забыл. Я потом у него спросила, так и оказалось. Но напугал же он меня – я уже столько всего передумала: как дети могли достать ключи из запертой наглухо квартиры? Да ведь Тайо и не знал точно, куда я их подевала, разве что случайно заметить мог...
Похоже, сумбурным получился мой рассказ. В общем, так мы и живём, как я рассказываю: сумбурно, но зато весело. Тайо порой хулиганит, Хиден общается с воробьями (ну, это я так называю её дружбу с птицами, порой кажется, что они и впрямь понимают один другого), Индрек по уши в своих книгах, а я бегаю между всеми ними и ставлю всё с ног на голову.
Короче, живём весело – приезжай скорее и окунайся в нашу атмосферу!
Индрек передаёт привет, дети кричат, чтобы ты привозила Ксюшу.
Жду! Отговорки не принимаются!
Неля Кеваде»
Таллинн, 28 августа 1991 года
Воробей нахохлился, склонил голову набок, рассматривая булку, затем смело спорхнул с ветки прямо на ладошку и начал клевать. В то же мгновение гам и чириканье заполнили солнечную тишину школьного сада: ещё с десяток пугливых пичуг устремились к детской руке. Беловолосая девочка рассмеялась, протягивая к птицам вторую ладонь. Старый рыжий кот посмотрел осуждающе: опять его оставили без добычи.
– Здравствуй, Хиден, – раздался незнакомый голос.
Девочка недовольно огляделась: ну вот, сейчас всех птичек распугает. Но вокруг не оказалось никого, только шумные воробьи да потрёпанный полосатый кошак. Выбросив странности из головы, Хиден поискала взглядом очередного воробья. Поманила, заставив приземлиться на ладонь.
– (Хиден-эли), – голос позвал вновь, и девочка вдруг сообразила. Кто-то обращается к ней мысленно, как может только Тайо. Но брат с мамой в здании школы, смотрят там расписание. Да и голос явно чужой.
Девчушка подозрительно покосилась на кота. Тот зевнул, всем видом показывая, что считает разговоры с человеческими детёнышами ниже своего достоинства. Нет, её точно звал не этот полосатый зверь.
– (Хиден-эли), – третий раз зазвучал в голове голос.
