Апокалипсис every day (СИ) - Оберон Ману (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Вася явно уже принял. Граммов так несколько. Спирта, разумеется.
Фридрих шутил, дал денег на дополнительные расходы. Вася гордо задирал голову, снова стучал себя в грудь, но деньги — взял. Фриня в этом и не сомневался.
Проходя через зал морга, заказчик человеческого банкета на природе на всякий случай осматривал лежащие на столах трупы. Вдруг кто на мясо годен?
И вдруг как споткнулся. Остановился, подошёл поближе. Фотографическая память банкира не подвела. Это лицо он видел где-то. Недавно. Где? Несколько секунд, и в памяти всплывает картина: полковник Мороз показывает ему многоголовую фотографию… Да. Но они встречались и лично. Майор Гаврилин. Первое посещение церкви. И последнее посещение рэкетиров, назвавших это имя
Видя, с каким напряжением немец рассматривает лицо мертвеца, санитар тоже подошёл поближе, наклонился, сделал вид, что всматривается, посопел и вдруг расхохотался.
— Эта, тоже. Приносит, значицца, Марьиванна на урок в класс ежа из лесу. И говорит: «Дети! Вы узнаёте, кто это?» Ну, дети наши окромя мыша американского по ящику ни хрена не знают. Тогда Марьиванна так и говорит: «Дети! А о ком я вам столько рассказывала?» Тогда Вовочка подходит так, и говорит: «Так вот ты какой, дедушка Ленин!»
Чтобы скрыть свой внезапный интерес к незнакомому покойнику, Фридрих небрежно спросил:
— Это есть Ленин?
— Да ну тебя! — захохотал Вася. Замахал руками. — Скажешь тоже! Какой это Ленин!
— А кто это?
— А хрен его знает, товарищ майор! — честно выкатил глаза Вася и почесал пузо.
Фридрих усмехнулся. Во всяком случае, звание покойника санитар определил верно.
46
На человеческий шашлык полковник Мороз оделся в старые, заплатанные джинсы, а также брезентовую куртку, так называемую «ветровку». Обычную одежду туристов, рыбаков и прочих, вольно бродящих по природе людей.
Санитар не подвёл. Мясо оказалось свежайшим, аппетитным даже на вид, в меру вымоченным в уксусе. Не зная, что куски срезаны с трупов в городском морге, и не подумаешь ничего такого. И в самом деле, мясо как мясо. Вася так и сказал, нанизывая человечину на шампур и пристраивая её над углями.
— Мясо — оно и есть мясо. И неча рожу кривить. Чем тело коровы отличается от тела длинной свиньи? Мне, давно уже, учёные люди говорили. Что, дескать, далеко от нас, на островах каких-то там, тамошние людоеды так человека и называют: длинная свинья. А что? Если хорошенько подумать, то и правда, на самом деле-то! И длинный он, человек, а уж свинья-то какая! И уж если говорить взаправду, положа руку на сердце, то истинная свинья и есть человек. Потому как поступает он — по-свински.
— А мне учёные люди говорили, что и по своим генам человек тоже близок к свинье. Дескать, что придумали всякие там врачи из свиньи разные там органы вырезать и человеку их пересаживать. И приживаются, заразы!
Это полковник. Как говорит! И говорит, как пишет! По стилю речи Вася не отличал его от знакомых своего круга. И сразу же признал за своего. А уж после того, как полковник вынул из-за пазухи бутылку водки и, хитро подмигивая, разлил её по стаканам, также принесённым с собой, а потом, для закусывания, вынул из кармана бутерброды с салом, сыром и килькой… Вася даже обиделся, что его раньше не познакомили с таким хорошим человеком.
— Поди, сам-то с таким клёвым корешем давно кучкуешься, — с обидой говорил санитар. И шмыгал носом от обиды.
— Ты чё, Фриня? — говорил полковник и честно моргал глазами.
Фридрих только руками разводил.
Предложенный ему стакан бодяжной водки, того же шила, по сути говоря, из невесть какого спирта, невесть в каком подвале перемешанного с водопроводной водой и разлитого в плохо отмытые бутылки с этикетками известных марок, — только перекрестил размашисто и сказал вслух:
— Чур, меня! Изыди, нечистый дух, останься, чистый спирт!
Это немец-то!
— Я, тя научу, — говорил санитар, тоже крестил стакан с бодяжным шилом, после чего таращил глаза и, стараясь говорить басом, произносил дьяконским распевом:
— Господи! Не прими за пьянство, прими за лекарство!
Не пьём, господи, а лечимся!
Не через день, а каждый день!
И не чайными ложками, а стаканами!
И не за ради пьянство окаянного, а за дабы не отвыкнуть!
Залпом опрокидывал стакан, нюхал рукав и сипел хриплым голосом:
— Хорошо-то как! Прямо как Христос босыми ножками по душе прошёлся!
И кивал Фридриху на бутылку. А того от одного запаха только передёргивало.
Полковник веселился на славу. Щурил глаза, говорил серьёзным тоном сентенции алкогольного общения, типа: «Водка без пива — деньги на ветер!», «Закуска градус крадёт!», «Всяк выпьет, да не всяк крякнет!», «Иже её, мамочку, и монаси приемлют!». Фридрих, немного подумав, тоже принял его манеру поведения. Только санитар Вася, обрадованный новым знакомством, воспринимал всё всерьёз. К тому же пропущенные стакан-другой водки привычно повлияли на его сознание.
Пока жарился шашлык, и плоть какого-то бедняги, вместо того, чтобы мирно покоиться в гробу, ожидая захоронения и бесполезного гниения в земле, готовилась к тому, чтобы сгнить в чьём-нибудь желудке, полковник и санитар выпили две бутылки водки на двоих. Добавив ещё полутора литровую бутыль пива. На каждого. Адская смесь! Фридрих только ужасался и качал головой.
А полковник расходился вовсю. Подмигивал Фридриху и начинал тонким голосом петь песню со словами: «Эй, мороз, мороз, не морозь меня…», называл санитара «братан» и говорил на каком-то жутком уголовном жаргоне. И санитар его понимал!
Изрядно окосевший Вася бормотал под нос о горячем формалине и что оргия будет правильная. Фридрих не знал, куда глаза девать. Полковник улыбался.
— А водочки-то? — жалобным голосом кивал Вася на бутылку.
— Не-а, — отвечал Фридрих. — Я сегодня медитирую на вобле!
И в доказательство своих слов вытащил огромную воблину, с размаху оббил её об собственное колено, взъерошил чешую и зубами, с мявом и рычанием, начал обдирать шкуру, готовясь пожрать труп несчастной рыбины. Пивали они на этих брёвнышках! Повременим!
Полковник обнимал Васю за плечи, и они пели «Мурку» на два голоса.
Наконец, пришла очередь шашлыков. Надо отдать должное Васе, даже во хмелю он тщательно следил за приготовлением мяса. Пахло, действительно, вкусно.
У Фридриха проснулась совесть, он чесался, зевал, отвлекался на рыбу, и всячески увиливал от пожирания жареной человечины.
Наконец, это стало заметно даже Васе. Санитар некоторое время смотрел на немца, и на лице его явственно проступила незаслуженная обида.
— Фриня! Ну, чё, ты прям как этот самый! Как неродной, в натуре. Сам же напросился, хорошего человека привёл, а сам же и не ешь. Не по понятиям получается!
— Ты же у нас христианин? — поддержал разговор полковник. — Ну вот. Вас же в церкви причащают плотью Христовой? Ну, дык, и того, — и причастись!
— Верно! — обрадовался Вася. — Моя-то дура — тоже! По праздникам своим тащит в дом из церкви всякую гадость. Причастись, грит, тела Христова! Я ей — дура! грю, это ж — тесто! А она мне: а ты тесто жуй, а сам глаза закрой и в уме представь, что ты плоть Христову вкушаешь. А я ей — ну ты, старуха, ващще! Это ж прям…
И Вася заводил в воздухе руками, не находя нужных слов.
— Ментальный онанизм, — тонко закончил его мысль полковник. Уста его змеились вольтеровской улыбкой, а глаза — ленинским прищуром.
— О! — сказал Вася и повернулся к Морозу. — Держи кардан!
И они обменялись крепким непечатным рукопожатием.
Фридрих посмотрел на шашлыки, вздохнул, перекрестил мясо в манере Васи, после чего произнёс, копируя санитара:
— Изыди, трупный яд, останься, тело Христово.
И стал кушать.
Вася ел, как обычно. Для него это просто еда. Еда как еда. А под водочку так и совсем гожо. Под такую закусь и два литра выкушать не грех! — утверждал он между глотками.
Полковник жмурился, прикрывал глаза, слегка улыбался чему-то своему, внутреннему, но шашлыки кушал. Он приехал, чтобы отведать это блюдо, и он его вкушал. Для чего это ему понадобилось, бог весть, как говорят русские, но явно не для баловства. Потому что слишком явно, для Фридриха, проступала в поведении, а также в спокойной физиономии полковника некая исследовательская черта.
