Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович (читать книги бесплатно .txt) 📗
Михаил Николаевич оказался дома. Сидел босой на крыльце под навесом, довольно улыбался, а возле него и по нему ползали четверо детей возрастом от двух до пяти лет и поразительно на него похожих. Веснушчатые, рыжеволосые крепыши, только бород не хватало. Когда вокруг лил дождь, на крыльце было особенно уютно, сухо и чисто. Русинов вручил ему банку с медом, к которому дети отчего-то не проявили никакого интереса, а гостеприимный учитель, напротив, очень ему обрадовался и стал зазывать в дом попить чаю. Русинов отказался, сославшись на дорогу и спешку: можно было опоздать на «голгофу».
– Мед точно вербный? – уточнил Михаил Николаевич.
– Сказал, вербный. – Русинов стоял у края навеса, чтобы не следить по чистым доскам мостков.
– Хорошо! – одобрил учитель. – Лечебный!.. А вы отдыхаете у Петра Григорьевича?
– Отдыхаю…
– И сейчас, значит, назад?
– Назад…
– Тогда одну минуту! – Михаил Николаевич ушел в сенцы.
Дети продолжали возиться, словно подрастающие котята, совершенно не обращая внимания на незнакомого человека. Учитель вынес ему поношенные альпинистские ботинки.
– Отвезите Григорьичу, – попросил он. – В прошлом году как оставил, так и не забирает. Забыл, наверное.
– Хорошо, – согласился Русинов.
– Крепкие еще, не износились… Я ему тут записку сунул!
Он снова сел на крыльцо, и дети тут же облепили его со всех сторон. Русинов распрощался и пошел с учительского двора.
По дороге он раздумывал, читать записку Михаила Николаевича или нет. Слишком уж много приходилось делать того, чему противилась душа, – подглядывать, забираться под чужие замки, окольным путем выпытывать что-то у людей, провоцировать молодую девушку, пользуясь ее откровенностью. А хотелось вот так, как этот учитель, сидеть босым на крылечке и чтобы по тебе ползали ребятишки, чтобы было сухо, тепло и уютно в дождливую погоду.
И все-таки он на ходу пошарил рукой в ботинках, достал тетрадный листок и стал читать. Потом резко остановил машину и уже спокойно, внимательно прочитал записку: «Петр Григорьевич! Спасибо за мед. Попробовать не успел, но вижу – вербный. Последний раз я его пробовал ровно девять лет назад. Только ты его поскорее продай, а то засахарится, ничем не возьмешь. А на медовуху он не годится, бывает даже отравление, как от падевого меда. Потом заезжай! Миша».
Михаил Николаевич либо был великий гурман и знаток медов, что на первый взгляд никак не совмещалось с босым учителем и кучей ребятишек на крыльце, либо он попросту в иносказательной форме дал распоряжение Петру Григорьевичу. Русинов помимо своей воли (или уже закомплексовался на подозрительности?) читал следующее: «Спасибо, что прислал своего гостя. Поговорить не удалось, но я его узнал. Видел его девять лет назад. Немедленно от него избавься, не дай ему тут осесть и утвердиться. Для нашего дела он не годится и даже опасен. Избавишься – заезжай». А иначе с чего бы учитель начал учить пчеловода обращению с вербным медом? Только зачем он послал те дурацкие заскорузлые ботинки? Петр Григорьевич от нищеты не страдал. Правда, если их пропитать дегтем или кремом, размягчить кожу, то еще можно поносить, и в горах они удобные…
Русинов полежал на руле, с унылой сосредоточенностью глядя на дождь за стеклом, утер лицо ладонями. Примерно вот с таких мыслей у человека начинает развиваться шизофрения с ориентацией на манию преследования. Скоро начнет казаться, что везде установлены подслушивающие устройства, что весь окружающий мир интересуется его персоной и замышляет коварство. Даже рыба не ловится потому, что подходит к берегу, когда он бросает удочку, и наблюдает за ним. Он горько усмехнулся над собой, сбросил ботинки на пол за капот двигателя и включил передачу.
На пасеку он вернулся к полудню. Солнце не появилось, но в небе посветлело, хотя из-за хребта валили и валили тяжелые, холодные тучи. Петр Григорьевич поглядывал в небо и вздыхал. Русинов вручил ему ботинки с запиской и заметил, как тот на мгновение насторожился, словно хотел спросить – а это что? Однако тут же нашелся и засмеялся:
– Надо же! Целые! А я и забыл про них!
– Там записка есть, – сказал Русинов.
Пчеловод достал записку, бегло прочел и сунул в карман.
– Ну, иди, пока «голгофа» свободная, – сказал он, кивая на баню, и погрозил пальцем: – Да гляди! А то привяжем и снять забудем!
И пошел в избу, помахивая связанными за шнурки ботинками.
В бане топилась печь, и Варга отдыхал после сеанса. Топчан оказался в предбаннике, отскобленный и вымытый, – похоже, приготовленный для него.
– Готовы к смертным мукам? – спросила деловито Ольга.
– Готов, – неуверенно сказал он. – А вы разве не будете варить меня в котле?
– Нет, пока не буду. Если провинитесь… – Она указала на топчан: – Снимайте брюки, рубашку и ложитесь! Вам и без котла достанется.
Ей нравилось быть строгой, хотя при ее порывистом, немного взбалмошном характере это выглядело неестественно. Русинов разделся и лег.
– Сейчас где болит? – спросила Ольга, надевая на него шлем.
– Нигде, размялся.
– А утром?
– Шея и поясница, – объяснил он. – И еще лодыжка правая.
Она стала надевать на него ботинки с вкрученными в каблуки крючками.
– Я бы сам, – проронил он, однако Ольга отрезала:
– Лежите! Я вас лишаю самостоятельности. Сейчас будет больно, терпите. И перевернитесь на живот!
Ольга заправила тросики в блоки и стала навешивать груз – траки от тракторных гусениц. Сначала сильно потянуло шею и что-то хрустнуло в позвонках. Русинов инстинктивно напряг мышцы, но тут же получил шлепок.
– Расслабьтесь!
Груз, навешиваемый на ноги, потянул его на разрыв. Русинов стиснул зубы: не стонать же в ее присутствии! А она все цепляла и цепляла траки – килограммов по сто на каждую ногу. Это была действительно голгофа, и Варга терпел ее по нескольку раз в день, причем еще находясь в жаркой, распаренной хвое.
– Сейчас боль пройдет и будет только жжение, – сообщила она. – Как почувствуете – скажете.
Он перетерпливал боль, дыша тихо, через нос. Его притягивало к топчану, так что невозможно было пошевелиться. Руками он ухватился за передние ножки – так было легче. Ольга протерла позвоночник эфиром, холодок слегка оттянул остроту боли. Через несколько минут он неожиданно начал потеть и в самом деле ощутил жжение во всех суставах.
– Почувствовал, – сдавленно проговорил он.
– Хорошо! – весело сказала она и подвесила к шлему и ногам еще по одному траку. – Сейчас суставы начинают открываться, чувствуете?
– А вы потом их закроете? – попытался пошутить Русинов.
– Посмотрим, – неопределенно проронила Ольга. – У вас, похоже, ущемление тройничного и блуждающего нервов.
– Жить буду?
– Ваша жизнь теперь в моих руках, – с долей злорадства сказала она. – Что захочу, то и сделаю.
– Согласен, – выдавил он – говорить мешал ремень шлема, сдавливающий нижнюю челюсть.
– Что это вы сквозь зубы стали со мной разговаривать? Неужели так ненавидите?
– Садистка…
Она засмеялась и достала с полки черную бутыль с притертой пробкой, приготовила старую алюминиевую миску.
– Придется оправдывать ваши надежды! Испытания для настоящих мужчин. Сейчас проверим ваши нервы. – Ольга склонилась к его лицу – голова лежала чуть на боку. – Искры из глаз не летят?
– Звезды…
– Значит, у вас звездная болезнь. – Она стала бережно обмазывать какой-то грязью, похожей на суглинок – мертвую землю доледниковой эпохи. – Извините, мне придется оголить все, что ниже спины. Терпите.
– Меня только в детстве пороли, – пробубнил Русинов и вдруг подумал, что впервые в жизни находится в полном беспомощном состоянии. С ним действительно можно было делать все, что угодно. Вымазали грязью, сейчас еще обваляют в пуху и отпустят…
– Пороть – это очень грубо, – сказала Ольга. – Я вас огнем буду пытать. Раствор схватится, и начнем.
Он принял это за шутку – иначе и быть не могло! Однако костоправша, манипулируя перед лицом, налила из черной бутылки в миску какой-то летучей, похожей на спирт или ацетон жидкости. Резкий незнакомый запах ударил в нос. Ольга натянула резиновые перчатки и ватным тампоном стала смачивать этой жидкостью подсыхающую на спине грязь.
