Младший конунг - Ковальчук Вера (книга бесплатный формат TXT) 📗

Аромат морской соли опалял ее ноздри. Рулевое весло в петле ходило, словно смазанное салом. «Ты слишком сильно жмешь. Нервничаешь…» Но это было не полной правдой. Просто в ней поднималось возбуждение.

Непогода распахнула перед ними свой зев лишь к вечеру. Она пришла так же стремительно, как и штормовой ветер, разодравший в клочья поверхность моря, хлестнула Хильдрид по лицу брызгами пены. Небо по горизонту все еще опоясывала розовая ласковая полоса, но она стремительно гасла, а над головой серые тучи превращались в свинцовые, потом — в густо-фиолетовые, осязаемые и грозные, как нависший гранитный валун.

— Парус свернуть! — крикнула дочь Гуннара. Викинги принялись скручивать полосатое полотнище.

Буря налетела, едва рея, плотно обмотанная тканью, легла вдоль прохода между скамьями. Мужчины успели всунуть весла в круглые окошки на бортах.

— Эге-гей! — завопил Харальд. Он веселился, глядя в лицо буре, рушащейся на корабль.

Драккар рванулся вперед. Хильдрид поднялась со скамьи, она цеплялась за рулевое весло, налегая всем телом, но в первые минуты корабль, казалось, и не думал повиноваться ему. Его качало, он заметался, и деревянная перекладина, за которую она хваталась, вырывалась из пальцев, как живая. Но нельзя было упустить ее. Только упустишь — и может не хватить времени все исправить. Первые минуты бури не самые страшные, но самые важные — они определяют, какой будет судьба корабля.

Гуннарсдоттер справлялась с драккаром, как табунщик с бешеным конем. Здесь не так важна сила — порой случалось, что дикого коня укрощал десяти— или двенадцатилетний мальчишка. Важно умение и сноровка. В какой-то момент сжимавшей правило женщине и в самом деле показалось, что она натягивает поводья, а конь ярится и изгибает шею, пытаясь скинуть узду.

Викинги налегали на весла, Харальд во все горло горланил песню — это было видно по его лицу, но ни слова не разобрать, потому что рев разверзающегося океана перекрывал все. Рот Альва округлялся, и, наверное, кто-нибудь мог бы прочесть по его лицу; «Хиль, сумасшедшая, ты же правишь прямо с сердце шторма!» Но все происходящее на палубе Хильдрид отмечала лишь краем сознания. Только волны и небо видела дочь Гуннара, только массы воды, вырастающие перед ними, только тьму, затопившую небо, и игру пены — ее клочья не успевали падать вниз и так и зависали в воздухе.

Ей казалось, что это не драккар, а она сама в облике птицы несется сквозь шторм, и у нее тяжелеют от воды перья, а впереди открывается чей-то лик и разверзаются чудовищные глаза, темные от накопившихся слов. Это его голос звучал в воздухе: «Идем… », а не рев ветра, не грохот волн. Куда он звал ее? Она смотрела на небо в немом изумлении. Перед ней был целый мир, и драккар возносило к нему, и весла махали в воздухе, как крылья, не касаясь воды. «Идем…» «Куда ты зовешь меня»? — подумала она, вполне понимая, что обращается вовсе не к Регнвальду.

Море бушевало долго, всю ночь и все утро. Руки Хильдрид костенели на рулевом весле. Она не удивлялась, что ее сил хватало на все это время. Она, как никто, знала, что силы человека почти безграничны. И, хоть Альв — он, как всегда, ворочал веслом, сидя на самом ближнем к рулю руме — все чаще поглядывал на дочь Гуннара с тревогой, женщина не чувствовала упадка сил.

Теперь драккар повиновался каждому ее движению. Волны, огромные, как утесы, метались вокруг, но все они жили по своим законам, и, познав эти законы, легко можно было управлять происходящим. А Гуннарсдоттер знала о море все, что мог и должен был знать хороший кормчий. И не просто знала — она чувствовала эту стихию. Будто предвидя удар волны, заранее поворачивала корабль носом, и сила огромной массы воды, хоть и обдавала викингов брызгами и пеной, уходила впустую.

На палубе и под палубой работало два десятка мужчин — они вычерпывали воду, чтоб корабль, отяжелевший от воды, не потерял маневренность. Черпаки так и мелькали. Драккар продирался сквозь шторм.

— Эй, Равнемерк! — закричал Альв. Она не могла его услышать и не услышала, но он все равно кричал. — Эй, поворачивай!

Хильдрид правила сквозь самое сердце шторма. Только к полудню качка ослабла, и через борт уже не переплескивало так сильно, а тучи посерели, и тьма уже не довлела над миром. Ветер перестал метаться и задул равномерно — такой всегда рано или поздно разгоняет облака. К этому времени все смертельно устали, промокли до нитки, за борт смыло большую часть припасов — чтоб вычерпывать воду, викинги открыли подпалубное пространство, и изрядная часть того, что там хранилось, ушло в море. Хорошо было б разложить на палубе палатку, но рама палатки и полотнище тоже достались океану.

— Должно быть, Ньерду хотелось хорошей жертвы, — проворчал Хольгер.

— Ну, получил он нашу палатку, что он с ней будет делать? — возмутился Харальд, стуча зубами.

— Какая разница, есть палатка или нет. Огня развести не в чем, — ответил Альв. Ящик с песком умудрился уцелеть, но песок промок, и то небольшое количество дров, что не смыло в море, никуда не годились. — Хиль, ты в порядке?

— Да, — женщина молча смотрела в небо. Возбуждение битвы — сражение со стихией было для нее тем же, что для берсерка драка — оставляло ее, решительность и ловкость сменило оцепенение. Не усталость, а просто вялость, когда не хочется шевелить ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. И когда Альв подошел и протянул ей руку — опереться, она не стала спорить. Позволила отвести себя к мачте и усадить на совершенно мокрую палубу.

— Что будем делать? — усмехаясь, спросил Хольгер.

— А ты не знаешь? — едва шевеля губами, спросила она. Слипались глаза. — Достань компас. Он уцелел?

— Посмотрю. Правда, толку-то с него — солнца нет.

— У тебя что, не уцелел солнечный камень [30]? — спросил, подходя, Торстейн. — Солнце сегодня может и не показаться.

— У меня и не было. Толку мне с него, если я не умею пользоваться.

— Я умею. И, уверен, Равнемерк тоже умеет.

— Она умеет, но сейчас ничего не сможет сделать, — Хольгер покосился на дочь Гуннара. Все происходящее и голоса доходили до нее с трудом и будто издалека — словно сквозь туман или, пуще того, сквозь стену.

— А ты удивлен? Работала больше суток.

— Если она сейчас заснет, замерзнет насмерть.

— Я ее буду греть, — проворчал Альв и стал стягивать одежду.

— Ну да, ты и сам не прочь вздремнуть.

— Думаю, против тебя она станет возражать, Торстейн.

— А жаль…

— Хватит! — Хольгер все взял в свои руки. — Пива бы ей дать… Жаль, бочонок смыло… Укладывай ее, Альв. Пусть хоть пару часов поспит.

Остального Хильдрид уже не услышала. Она знака за собой эту особенность — напрягаться до предела и за пределами человеческих возможностей, и тянуть жилы, пока не минует острая необходимость, но потом тело и сознание просто отказывают. И она погружается в бездну, где нет ни чувств, ни памяти — ничего нет. И разбудить ее невозможно, пока тело не восполнит хоть как-нибудь потерянные силы.

Она пробудилась через несколько часов — от холода. Рядом с ней, прижавшись, спал Альв, от него пахло морской водой и потом. Они лежали на совершенно мокрой меховой постели, накрыты были другой такой же. Впрочем, на палубе спали многие, и тоже во всем мокром — неприятно, но викингам было не привыкать. Она слегка отодвинулась от Альва, с трудом поднялась на ноги. На корме, на ее месте сидел Хольгер, он клевал носом, потом вскидывался, выправлял ход корабля и снова поникал.

Впрочем, корабль никуда и не шел. Ветра не было, как часто случается после шторма, никто не греб, и драккар едва покачивался на мертвой зыби, сменившей высоченные валы, возносившиеся выше мачты. Натянув слегка подсохшую одежду — под меховой полостью Хильдрид лежала обнаженной, Альв раздел ее и разложил одежду рядом — дочь Гуннара прошла на корму. Увидев ее, Хольгер встрепенулся и обвел рукой горизонт.

— Нигде и ничего, — хрипло сказал он.

— Компас нашли?