Рождение Темного Меча - Уэйс Маргарет (читать книги без TXT) 📗
Как он обнаружил, красота и веселье придворной жизни были всего лишь иллюзией. Например, Сарьон видел, как императрица чахнет от изнурительной болезни, а целители не знают, как ей помочь. Она умирала, и все это знали. Но никто об этом не говорил. И уж подавно об этом не говорил император, никогда не упускавший возможности заметить, насколько лучше стала выглядеть его жена и как весенний воздух, навеянный Сиф-ханар (в Мерилоне круглый год стояла весна), благотворен для ее здоровья. Придворные выслушивали его, кивали и соглашались. А фрейлины императрицы пускали в ход все свое магическое искусство, дабы навести румянец на бледные щеки императрицы или изменить оттенок ее глаз.
— Она выглядит блестяще, ваше величество. Она становится все прекраснее, ваше величество. Мы никогда еще не видели ее в таком прекрасном расположении духа. Не правда ли, ваше величество?
Но как бы там ни было, они не в состоянии были добавить плоти осунувшемуся лицу или притушить лихорадочный блеск глаз. И по двору ползли шепотки — «Интересно, что он станет делать, когда она умрет? Наследование идет по женской линии. Здесь гостит ее брат, наследник трона. Вас еще не представили ему? Давайте, я вас представлю. Это может оказаться не лишним».
И среди всей этой иллюзорной красоты епископ Ванье казался единственной реальностью; он двигался, работал, кого-то подзывал мановением руки, сглаживал чьи-то разногласия, направлял, контролировал и всегда безукоризненно владел собой.
И все же однажды, семнадцать лет назад, Сарьон видел его потрясенным и колеблющимся. И ему не раз приходила мысль: так что же тогда Ванье скрыл от всех? И снова в памяти его всплывали слова епископа: «Я могу объяснить...». Затем заминка, вздох и суровая, холодная решимость во взгляде. «Нет. Вам придется просто повиноваться. Безо всяких вопросов».
Рядом с Сарьоном возник послушник и осторожно тронул его за плечо. Сарьон вздрогнул. Сколько же парень простоял рядом с ним незамеченным?
— Да, брат. Что вам нужно?
— Простите, что отвлекаю вас, отец, но меня послали отвести вас в покои епископа, когда вам будет удобно.
— Да. Можно прямо сейчас.
Сарьон с готовностью встал. При дворе поговаривали, что даже император не заставляет епископа ждать.
— Отец Сарьон! Входите-входите!
Ванье, поднявшись, радушно взмахнул рукой, приветствуя гостя. Голос епископа звучал тепло, хотя Сарьону почудилось в нем некоторое напряжение, как будто Ванье требовалось делать над собой усилие, чтобы проявлять гостеприимство.
Сарьон опустился на колени, дабы, как полагалось, поцеловать край рясы епископа, и ему до боли отчетливо вспомнилось, как он проделывал это в прошлый раз, семнадцать лет назад. Возможно, епископ тоже это помнил.
— Нет-нет, Сарьон, — любезно произнес Ванье, поднимая священника с пола, — Не надо формальностей. Оставьте их для публики, на которую они и рассчитаны. У нас просто частная встреча.
Сарьон внимательно взглянул на епископа; тон, которым были произнесены эти слова, сказал ему куда больше самих слов.
— Я... я польщен, ваше святейшество, — в некотором замешательстве произнес Сарьон. — Это большая честь для меня...
— Дьякон, я хочу познакомить вас с одним человеком, — невозмутимо продолжал Ванье, пропустив слова Сарьона мимо ушей.
Сарьон удивленно обернулся и увидел, что в комнате действительно присутствует еще один гость.
— Это отец Толбан, полевой каталист из деревни под названием Уолрен, — сказал Ванье. — Отец Толбан, это дьякон Сарьон.
Сарьон, как это было принято, поклонился.
— Отец Толбан, да пребудет с вами благословение Олмина.
Неудивительно, что сперва Сарьон не заметил этого человека. Загорелый, морщинистый, иссушенный солнцем и ветрами полевой каталист растворился на фоне резного дерева.
— Дьякон Сарьон... — пробормотал Толбан. Взгляд его бегал от Сарьона к епископу и обратно; каталист нервно теребил длинные рукава простой, ничем не украшенной зеленой рясы, поношенной и даже заляпанной грязью по подолу.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — дружелюбно произнес Ванье, указывая на кресла.
Сарьон заметил, что полевой каталист подождал минутку — наверное, для того, чтобы убедиться, что приглашение распространяется и на него тоже. Это лишь усугубило неловкость, поскольку, исходя из соображений любезности, дьякон никак не мог усесться прежде полевого каталиста. Сарьон уже начал было садиться, но, заметив, что Толбан по-прежнему стоит, притормозил, опять распрямился — а Толбан как раз в это мгновение наконец-то решил, что и ему можно сесть. Однако, увидев, что Сарьон встает, полевой каталист тоже вскочил и покраснел от смущения. На этот раз в дело вмешался епископ Ванье — повторил приглашение присаживаться, любезно, но твердо.
Сарьон с облегчением опустился в кресло. Он уж испугался было, что они так и будут скакать вверх-вниз. Епископ спросил, не хочет ли кто-нибудь отведать вина — гости вежливо отказались, — дипломатично поговорил о трудностях сева, поинтересовался, какие в этом году виды на урожай. Каталист отвечал сбивчиво и робко. В конце концов Ванье перешел к делу.
— Дьякон Сарьон, отец Толбан прибыл к нам с необыкновенной историей, — все тем же дружелюбным тоном произнес епископ, как будто здесь собрались трое приятелей, чтобы поболтать в свободное время.
Напряжение, снедавшее Сарьона, немного ослабло, но зато взыграло любопытство. Зачем его пригласили в личные покои епископа, где он не бывал семнадцать лет? Чтобы послушать какую-то историю, которую будет рассказывать полевой каталист? Сарьон бросил взгляд на епископа и обнаружил, что Ванье смотрит на него спокойно и понимающе.
Сарьон быстро перевел взгляд обратно на полевого каталиста. Тот набрал побольше воздуху в грудь, как будто собрался прыгнуть в ледяную воду. Сарьон приготовился внимать словам этого высушенного человечка. Хотя лицо епископа казалось таким же спокойным и безмятежным, как и всегда, Сарьон заметил подергивающийся на скуле желвак — в последний раз он видел это на церемонии, связанной с Мертвым принцем.
Отец Толбан начал излагать свою историю, и Сарьон обнаружил, что ему вовсе не нужно заставлять себя вслушиваться. Напротив, ему трудно было бы оторваться. Так он впервые услышал историю Джорама.
Пока Сарьон слушал, его обуревали самые разные чувства, от потрясения до возмущения и отвращения — вполне естественные чувства для человека, перед которым раскрывается столь мрачная, темная тайна. Но наряду со всем этим Сарьона терзал страх, да такой, от которого все внутри скручивается узлом и бросает в ледяной озноб. Дьякона била дрожь. Он пытался кутаться в свою тоненькую рясу.
«Чего я боюсь? — спрашивал он сам себя. — Я сижу в епископских покоях и слушаю сбивчивый рассказ изнуренного старого каталиста. Что тут такого?» Лишь потом Сарьон вспомнил странное выражение, мелькавшее в глазах епископа, пока он слушал эту историю. Лишь потом он понял, почему его трясло от ужаса. Пока же Сарьон решил, что этот страх того же порядка, какой испытывают слушатели страшных сказок и нянькиных баек, историй про мертвецов, бродящих в ночи...
— И к тому моменту, как прибыли Дуук-тсарит, — жалобно закончил отец Толбан, — юноша уже несколько часов как скрылся. Дуук-тсарит прошли по его следу до самых Внешних земель, до тех пор, пока не стало окончательно ясно, что он затерялся где-то в глуши. Кроме того, они обнаружили следы кентавров. На самом деле Дуук-тсарит мало что могли сделать. И они решили предоставить юношу его судьбе, поскольку общеизвестно, что мало кто из забредших в эти земли возвращался живым. Так мне сообщили.
Ванье нахмурился. Каталист вспыхнул и понурился.
— Я... кажется, я поступил необдуманно... я был поспешен в суждениях... еще тогда...
— Ну что вы, отец Толбан, — возразил епископ Ванье. Голос его звучал все так же любезно.
Но полевой каталист не отреагировал на эту любезность. Он стиснул кулаки и уныло уставился в пол. Сарьон знал, о чем думает сейчас этот бедолага. После подобной катастрофы ему грозило оставаться полевым каталистом до конца дней своих. Но это уже Сарьона не касалось. Его куда больше интересовало, зачем ему велели выслушать эту мрачную историю о безумии и убийстве. Сарьон озадаченно взглянул на епископа надеясь получить хоть какую-то подсказку. Но Ванье не смотрел на Сарьона, равно как и на злосчастного полевого каталиста. Епископ уставился невидящим взглядом куда-то перед собой, нахмурившись и поджав губы, и казалось, будто он сражается с каким-то незримым противником. Наконец борьба завершилась; во всяком случае, когда епископ повернулся к Сарьону, лицо его приобрело прежнюю невозмутимость.
