Профессия: ведьма (Тетралогия) - Громыко Ольга Николаевна (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Так его, братки! – лает Волчок, вокруг волкодлаков скачет, под лапами у них путается. – Собаке собачья смерть!
А за волкодлаками и сама Баба Яга в ступе поспешает, помелом правит, пестом погоняет:
– Держитесь, ребятушки, подмога близко!
Дрогнула дружина вахрамеевская, прочь побежала – надумала себе полчища волкодлаков да старух летучих, супротив ковров воздушному бою обученных. На горе пыль да перья столбом стоят, волкодлаки ревут, Вахрамея делят, ничего толком не разобрать. Баба Яга бранится – в ступу меня усадить пытается, а я без кладенца уходить не хочу, едва дышу, а ползу в самую свару. Хорошо, признали меня «песики», не тронули. Вытащил я меч, чуть заикой на всю оставшуюся жизнь не сделался – рука Вахрамеева на черене болтается, перстнем хризолитовым посверкивает. Подхватила меня Баба Яга под мышки, насильно через край ступы перекинула, Волчка за шкирку втянула, ворон сам вспорхнул. Махнула помелом, ступа свечой вверх пошла. А тут и друзья мои коней вскачь погнали, на вершине плетьми согласно огрели. Осерчали кони богатырские, взвились над царством навьим, выскочили на белый свет.
Что там дальше было – не помню, только ветки сначала над головой мелькали да солнце в глаза било, а потом и оно потухло…
Проснулся я уже за полдень, потянулся сладко:
– Ох и долго же я спал!
Алена, что рядышком на лавке с прялкой примостилась, так и взметнулась, веретено упустила:
– Ну наконец-то! А то мы уж не знали что и думать – третий день ровно мертвый лежишь, еле дышишь.
– Третий?! – подорвался я сесть – в плече так и защемило, в боку отозвалось. Алена мне подушку подтыкает:
– Да куда ты, Сема, спешишь – отлеживайся себе. Если подать чего надобно, мне говори.
Баба Яга от печи ворчит с одобрением:
– Ты глянь, оклемался! Не зря, видать, Алена с тобой дни-ночи высиживала, зельями отпаивала. Весь в отца, того тоже никакое лихо не берет. Накось, Аленка, покорми его кашкой манной, как раз подоспела.
Не дался я кормиться, сам миску с ложкой взял:
– Скажите прежде – все целы?
– Все, поцарапаны только чуток. Волчок тут два дня издыхающим прикидывался, лапу ушибленную за перебитую выдавал, а как собачья свадьба по соседству разгулялась, мигом выздоровел. Всю ночь где-то пробегал – срослась, поди, лапа…
– А цветочек?
– Покамест под окошком прикопали, Баба Яга его с ромашкой скрестить пытается, чтобы лепестков волшебных больше было.
– Прививали бы уж сразу к яблоне – глядишь, по осени еще и компотов чудодейных наставите.
Заходят тут в избушку мои побратимы: у Муромца рука простреленная на перевязи, Соловей чуб лихо подвил.
– Ну, слышим, Сема шутки строит – никак, на поправку пошел?
Давай мне бока мять на радостях, чуть не задавили.
Вранко в окно впорхнул, на край лавки присел, пригорюнился для виду:
– Эх, не видать мне поживы…
И эдак задумчиво кашу из миски позабытой поклевывает. Шуганула его Баба Яга ухватом:
– Я те покаркаю, дармоед! Поживы ему, вишь ты! Курей всех приедим – тебя в горшок отправим!
Ворон боком-скоком уворачивается, крыльями помогает, вон из избы не идет:
– Экая старуха вредная, не дает напоследок на хозяина наглядеться…
Умаялась Баба Яга его выпроваживать, махнула рукой:
– Дружина под стать воеводе…
Загостились мы у Бабы Яги еще на недельку, сил поднабраться. Я-то уже завтра на коня сесть сулился, да друзья упросили погодить.
Похорошела Алена на белом свете, заневестилась, под солнышком конопушки золотые на нос взялись. Мне нравится, а она день-деньской простоквашей их мажет, чает, сойдут. Все ходит с Бабой Ягой по лесу, травы какие-то собирает, коренья выкапывает, меня норовит к делу приставить – то мышей сушеных ей в ступке изотри, то за зельем следи, чтобы не выкипело.
Соловей повадился по ночам из избы пропадать, а поутру все кони в мыле, на ногах еле держатся. Спрашивали его – отнекивается: дескать, на свежем воздухе спится лучше, а коням он не караульщик.
Муромец же от Любуши своей не отходит, глаз с нее не сводит, никак нарадоваться не может. Не ровен час, и сам поквакивать начнет…
Пролетела неделя как день единый, пора и в путь-дорогу. Напекла Баба Яга блинков, попотчевала напоследок. Стали думать, что с Аленкой делать. Нет у нее родичей на белом свете, совсем уж было решили в терем к Муромцевой тетке бездетной определить, да тут Баба Яга вмешалась:
– Не отдам я вам Аленку, пущай со мной остается, мне как раз помощница надобна – стара я уже стала, слаба глазами. Давеча в снадобье заместо жуков майских едва тараканов сушеных не истолкла, при застое мочи дюже пользительных. Хорошо, Аленка вовремя приметила, а то уморили бы Сему вконец.
Мне блин поперек горла стал.
– Вы что, жуками меня пользовали?!
– С медом гречишным, – уточняет Алена. – Я пробовала – вкусно, только горчит чуток. Полюбилось мне ремесло знахарское, ежели бабушка меня и впрямь в ученицы возьмет, пойду с превеликой охотою.
– Иди, – говорю, – с твоим талантом грех ведьмой не заделаться.
Хотела было Алена на шутку обидеться, да передумала, улыбнулась, сверточек малый мне протягивает:
– Вот тебе, Сема, рушничок самотканый. Не ахти что, с ковром не поравняешь, а все память… Ты пока не гляди, подальше отъедешь – тогда… Да не забывайте нас, наведывайтесь!
Распрощались мы сердечно с Аленой и Бабой Ягой, выехали из леса нехоженого, развернул я рушник – а там цветочек аленькой вышит, искусно так, со всеми колючками, даже вытираться боязно.
– Ну, чудушко конопатое, уважила…
Разглядывают побратимы рушник, поддразнивают:
– А заливал: «Краше ма-а-атушки…» Перед первым же воробушком хвост тетеревом распустил!
– Полно вам выдумывать, Алена мне как сестрица меньшая, непутевая!
Соловей только посмеивается:
– Знаем мы этих сестриц – одну вон уже пристроили, едва ноги унесли!
Отвел я глаза в сторону, да как захохочу! Лежит на опушке коряга пустотелая, в портках мужских, а портки-то приметные, в полоску зеленую… Соловей хвать-похвать себя за бедра, так краской и залился:
– Со спящего стянула, окаянная!
– Знаем мы этих спящих…
Въезжаем мы в славный город Колдобень, а нас там уже заждались: ребятня вперед коней бежит, из окон цветы сыплются, в воздухе шапки летают. Боярин местный навстречу вышел, челом ударил, речь хвалебную сказал, хлеб-соль черствый на полотенце поднес, очень извинялся: они-де нас неделю назад ждали.
Попытались мы от каравая краюху отломить – не вышло. Взял Муромец хлеб-соль, полотенцем обернул и в суму положил, чтобы добрых людей не обижать: откушаем-де на досуге. Сказывал нам боярин – как Вахрамея волкодлаки разорвали, дружина его прочь разбежалась, некому стало гору охранять. Потянулся народ из царства навьего на белый свет, поведал про жизнь подневольную, лютого царя Вахрамея и спасителей своих, трех Семенов. Уже и былин с десяток успели сложить, по всем углам скоморохи хвалу нам поют. Переврали, конечно, изрядно: то волкодлаки у нас заместо коней под седлами ходили, то мы сами волкодлаками обернулись и Вахрамея разорвали, то Баба Яга его помелом пристукнула. Только в одном и сходятся – честь и слава добрым молодцам, богатырям Лукоморским! Муромец так и светится, кольчугу мелом до блеска начистил, руку простреленную на перевязи напоказ носит. Иногда, правда, забывается – одну руку по нужде вытянет, рубаху там надеть или потянуться, а потом заместо нее другую положит.
Разошлись мы в Колдобене – Соловей к вольной дружине казацкой пристал. Те, как узнали, что тать, только обрадовались:
– Добро! Нам такой удалец и надобен, будешь ночным дозором ходить, недругов для допроса красть!
Обрадовался Соловей несказанно – нашел-таки службу по душе!
Муромца с Любушей я до терема царского проводил. Испросили они благословения родительского, да тут же свадьбу и справили, меня дружкой посадили. Упился, каюсь, вусмерть, ну да мне по чину свадебному положено.
