Иногда оно светится (СИ) - Акай Алиса (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Погода с утра установилась солнечная, немного ветреная. Волны шли острыми треугольниками, но не предвещали опасности. На всякий случай я запросил сводку погоды в этом районе, но и она не предвещала ничего неожиданного, максимум — волнение в три балла, что для катера с такой осадкой и водоизмещением было не опаснее, чем мелкий дождь.
— Видишь, какое небо? Дождя сегодня не будет.
Небо и впрямь было чистое, чистое как горный родник. Оно огромным куполом возвышалось над нами, недосягаемое, как горный утес, вечное, такое глубокое, что было даже немного жутковато стоять, запрокинув голову. Облака скользили по нему как легкие перья по воде, исчезали, не оставляя за собой следа. Но за одними приходили новые и мне казалось, что мы движемся под Млечным Путем. Свежий воздух пробрал легкие, выдул из мозга сонливость. Спать еще хотелось, но уже не смертельно.
Котенок без интереса покосился на небо, но тут же отвернулся. Что бы не происходило там, оно его не интересовало. Он сидел на тумбе левого борта, ссутулившись и равнодушно глядя вниз, туда, где пенилась потревоженная острой щекой «Мурены» вода. Ничего интересного там не было, лишь бурлило, да выкидывало время от времени на поверхность обрывки водорослей.
— Туда лучше смотри! — посоветовал я, указывая рукой направление по правому борту, — Смотри, смотри, рыба пошла! Вон там, видишь?.. Целый косяк…
Там, где я указывал, под водой двигались темные округлые тела, обманчиво-медленно шевеля плавниками. Как коричневые деревяшки, которые тянет подводным течением по сложному изломанному курсу. Время от времени одна из рыб отбивалась от стаи, приподнималась к поверхности и тогда можно было различить тонкий гребень спинного плавника и узкую чешуйчатую морду.
— Это лабиринтовые рыбы, — объяснил я, не отпуская штурвала, — Они употребляют кислород, который содержится в атмосфере. Зимой они не уходят на глубину, как остальные, они перебираются поближе к экватору и дрейфуют у самой поверхности. Экватор у нас тут так себе… прохладно там зимой, но все же потеплее, чем здесь. Они цепенеют и впадают в летаргический сон. Так и плывут, как мусор по воде. Многие погибают, понятно…
Котенок приподнял брови, зевнул и стал снова смотреть себе под ноги, в мутный водоворот.
«Мурена» фыркнула двигателем, когда я дал ей самый полный вперед, немного потряслась, будто разогреваясь перед броском, и потянула вперед, вспугнув буруном винта косяк рыбы. Я держал руки на штурвале, чувствуя его послушную деревянную твердость и ощущение полного контроля, которое всегда в такие минуты рождалось под пальцами. Когда ведешь большой корабль, начинаешь чувствовать его частью себя. Всего небольшое движение — и многотонная махина готова рвануться в сторону, ее дыхание послушно твоим пальцам. Ты — ее нервы и мозг, ты единственная теплая уязвимая ее часть, спрятанная в самой глубине, за сталью и прочным пластиком. Ощущение силы в руках. Два дыхание сливаются в одно, ты начинаешь дышать в такт дыханию двигателя. И чувствовать металлом обшивки поверхность, как чувствуешь ее кожей ладони. Упоительное чувство, с которым мало что сравнится.
Я прищурился, вывел мощность на полную, выжимая из «Мурены» всю ее хищную прыть, заставляя двигатель работать на пределе. Я повел ее вперед, немного заваливая на левый бок чтоб поднять небольшую волну. Казавшаяся внешне грузной, моя подруга была способна проявить себя с неожиданной стороны. Котенок, недовольно покосившись на меня, еще крепче схватился за свою тумбу. Пару раз его обдало холодными брызгами, но он ничего не сказал.
«Мурена» шла вперед скользящей над морем молнией, вода под ее острым брюхом билась хрустальными пластами и разлеталась осколками в стороны. Ветер не поспевал за нами, лишь гудел в ушах надоедливым комаром. «Мурена» танцевала на волнах, прекрасная, сильная и грациозная, как морской орел, резвящийся у самой кромки волн. Иногда она чуть зарывалась носом в волну, но в следующую секунду, как резвящийся щенок, она подскакивала и я слышал шум рассеченной волны, уже оставшейся за нами. Мы неслись вперед на полной скорости.
— Будем через часа три! — крикнул я чтобы заглушить гудение палубы и шум моря.
— Хорошо, — ответил он себе под нос. Но я почему-то услышал это отчетливо. Тогда еще успел подумать — может, потому и услышал, что он этого хотел?..
…раньше я также вел свой штурмовик. Тяжелая машина бесшумно неслась, разрезая перед собой, как волны, плотные слои облаков, рассыпающиеся белой крошкой. Перед моим лицом светились перекрестья в визоре, багрово-алые круги перетекали один в другой, подсвечивая цели. Я несся над землей как бесплотный дух, невидимый призрак. Под моими крыльями продолговатыми тенями повисла смерть, ждущая своего часа прочертить полосы вниз. Я вел эту смерть осторожными легкими движениями, чувствовал ее также отчетливо, как если бы держал в руках. Я весь был скоростью, импульсом, пронзающим пространство, я был продолжением металла. В моих жилах текло топливо, от моего кипящего дыхания дрожало небо. В такие минуты не было никакого Линуса ван-Ворта, я был частью одного большого организма, гораздо более сложного, чем любое из существ которое способен породить Космос. Я был самым опасным хищником из всех, которые когда либо жили. Хищником из металла, огромной черной тенью, которая обрушивается внезапно и сжигает все своим огненным взглядом. Я был почти богом. Я танцевал в бездонных пространствах атмосфер, чей воздух никогда не вдыхал. Я был частицей мерзлых космических глубин.
Предупреждающий писк визира. Я управляю не руками, мои руки, мое тело — это металл. Я сам — смертоносный кусок металла. Я качаю крыльями и послушная птица падает вниз, пробивая облака. Ее падение невозможно остановить, ни одна сила во Вселенной не способна отменить предопределенное. Мое дыхание может испепелять, там, куда я гляжу, земля превращается в стекло. Самый опасный хищник. Единый организм, подчиненный лишь моим и ничьим больше мыслям.
Круги в визоре начинают пульсировать, но я все вижу и без них. Я меняю курс, заставляю себя скользить вниз все быстрее и быстрее. Грудь сжимает перегрузками, но я не замечаю этого. Одно движение, одна мысль, одна секунда…
Земля подо мной, блеклое лоскутное одеяло, прикрытое саваном низких облаков, вдруг превращается в бурлящий хаос красок. Всех мыслимых красок на свете, от кипящего алого до тех оттенков, которые невозможно разглядеть человеческими глазами. Но глаза, которые сейчас смотрят в визор, не человеческие.
Я вывожу штурмовик из пикирования, подо мной гудит земля, вспаханная гигантским огненным плугом, то, что когда-то было землей. Я не задерживаюсь ни мгновения. Рывок — и я ухожу вверх, стремительно, гибко, движение, непосильное ни одному живому существу. Атмосфера ревет, раздираемая в клочья. Я вижу, как краснеют, раскаляясь, мои крылья. Я чувствую жар, не только порожденный мной, испепеляющий жар, пирующий сейчас далеко внизу, я чувствую жар самой планеты.
А потом белесая пелена растворяется и сквозь нее я начинаю видеть звезды. Латунные гвоздики, вбитые в небо. Их блеск начинает слепить глаза, но я смотрю на них и улыбаюсь. Я вырываюсь на свободу, туда, где за мной не угнаться ветру, где движение — это смысл жизни, а бесконечность — это сама жизнь. Я несусь сквозь Космос, внутри его извечного тела, все еще раскаленная точка, оставляющая за собой невидимый простым глазом след…
…Котенок смотрел на меня, широко открыв глаза. Он даже забыл про буруны под бортом.
— Э… Что? — спросил я, щурясь. Ладони вдруг оказались взмокшими, штурвал в них — просто штурвалом. Дерево скользило в руках.
— Ничего, — он отвернулся.
Забылся. Просто забылся.
Я вытащил сигарету, осторожно прикурил. На всякий случай сбросил скорость сразу процентов на тридцать, «Мурена», недовольно вздрогнув, бросила неудержимый карьер, пошла плавнее. Она все еще была стремительной, но теперь эта стремительность была спокойной, выверенной, без надрыва. Я чувствовал, что ей такой темп не по нраву, как и я, она любила танцевать на волнах, стремительно, как будто заходила на цель. Ей тоже не хватало этой сумасшедшей пляски, когда горизонт сперва дрожит, а потом превращается в размытую полосу. Но она была мирным кораблем и никогда не видела того, что видел я. Но ей бы это понравилось, я знаю.
