Многоликое волшебство - Лебедев Дмитрий (читать книги без txt) 📗
Будь проклят тот час, когда он впервые задумался о пути бертийского дома, когда ему захотелось восстановить то, что он полагал исторической справедливостью. Теперь уже, вступив на этот путь, он понял, что сойти с него не удастся. Будущее определено, нравится оно тебе или нет. Он сам принял корону по полному обряду. Подсказки и подталкивания Тиллия — не в счет. Серроус и сам мог принимать решения, он давно уже не был ребенком, так что и платить по счетам — ему самому.
Король смотрел на поднимавшийся вверх, безучастно пульсирующий столб холодного белого света, на сложную радужную косу, в которую заплетались расколотые об потолок лучики, протянувшуюся к нему, питающую его силой и злобой. Как хотелось бы отказаться от этого довеска, но выбора не было. Селмений, щедро предлагавший своим потомкам свои силы, совершенно не желал успокоиться на этом. Ему нужна была жизнь, нужны были эти ворота в мир людей, и он готов был не раздумывая перешагнуть через любого пытающегося помешать ему, не глядя даже на то, что это его же собственные потомки.
Справившись с первым диким и особенно голодным натиском, Серроус подумал, что сможет справиться и отстоять себя, но последующие нападения, менее яростные, но неотвратимые в своем постоянстве, указывали на то, что это не более чем временное заблуждение. Они все учащались, и справляться с ними было все труднее, но более всего изматывало постоянное ожидание.
Взгляд его остановился на посмертной маске Гендера. Как же он завидовал ему, беспечному рыцарю, бестолковому королю. Быть может, в этой кажущейся безответственности было больше мудрости, чем в его, Серроуса, попытках восстановить величие бертийского дома? Кому оно нужно, это величие, тем более такой ценой. А в цене у него все меньше оставалось сомнений. По ночам ему снились кошмары с кровавыми битвами, спаленными городами и селами и алым закатом над всем Хаббадом, знаменующим возвращение жестокого хозяина. Он уже слышал чудовищные сказания, сложенные об этой войне, уже знал те кровавые прозвища, которыми наградят его сказители, он уже начинал расплачиваться за то, что ему предстояло сделать.
«Селмений! Ты уже сделал из меня шизофреника, теперь хочешь еще добавить и паранойю? Я ненавижу тебя вместе с твоей проклятой силой!»
«Молчи, щенок».
«А, так ты еще поговорить со мной хочешь? Да будь ты проклят! Из-за тебя я потерял уже брата, скоро потеряю возлюбленную. Что делает Валерий в подземельях?»
«Платит».
«За что? За то, что уберег хотя бы Руффуса от этой заразы? От созерцания брата-шизофреника? А с Аделлой? Сколько ты будешь пялить на нее свои похотливые голодные глазищи?»
«Да ладно тебе. Все равно она никуда от тебя не денется».
«Ну да, откуда знать не успокоившемуся трупу, вроде тебя, о человеческих чувствах?»
«О чем ты? Совсем, что ли, умом тронулся? Тебе сейчас не о сантиментах думать надо. Тоже мне, романтик хренов».
Как же Серроусу хотелось бы задушить эту пакость, но как это сделать, не задушив себя? Спорить тоже, в общем-то, было бесполезно. Хуже всего были не внешние проявления присутствия в нем Селмения, а то, как он постоянно чувствовал, что на все его мысли, чувства, действия, непрерывно оказывается подспудное давление, на которое все чаще он поддавался. Уже нельзя было зачастую сказать, чьи это были слова, жесты, выражения на лице, поступки. Он сам уже перестал понимать, кто и что он такое.
А споры — они даже к лучшему, потому как позволяют не утрачивать самоощущение, расставляют, кто есть кто. Без них совсем можно было погрязнуть в паутине, непрерывно сплетавшейся в его голове…
На совете получены были новые данные от разведки, если можно наградить этим почетным званием пару лазутчиков, засланных в Мондарк. В степях наметилось явное движение, не свойственное этому времени года. Похоже было, что все племена подтягивались к Соархиму, ближайшему из этих новых мондаркских городов, причем вожди, в сопровождении небольших отрядов, спешили прибыть к месту сбора, опережая более медлительные основные силы. Совершенно очевидно, что нашествие готовится в самое ближайшее время, иначе им не прокормить такие толпы, сосредоточенные под стенами одного города. По оценкам разведчиков, выступления можно ждать примерно через месяц, то есть впервые они собираются отправиться в набег, не дожидаясь весеннего тепла. А до этого в Соархиме должен состояться большой совет всех степных вождей и городских князей Мондарка, на котором они должны будут выяснить окончательно, кто возглавит поход, и как они потом собираются распорядиться добычей. Все та же разведка говорит, что на этот раз, под давлением городов, это должен быть настоящий поход, рассчитанный на то, чтобы закрепиться в покоренных землях, а не схватить кусок побольше и отвалить в родные степи. То есть, теперь Мондарк хочет завоевать Хаббад. Это что-то новенькое.
Серроусу хотелось бы на совете услышать в связи с этим мнение оставшихся своих советников, но те, явно опасаясь новой сущности короля, все больше отмалчивались, легко соглашаясь, от греха, с любым предложением короля. Впору хоть спускаться к Валерию и просить у того совета. Валерий, по крайней мере, никогда не забивался в угол и не пытался отмалчиваться, с одной стороны, и имел по любому поводу свое собственное, пусть далеко не всегда приятное, мнение, с другой стороны.
«Черт, что же меня все время останавливает от того, чтобы спуститься и освободить его? Проклятый Селмений, насколько же ты глубоко уже въелся в меня!»
«Надо ехать в Соархим».
«Зачем? Чтобы мне, а собственно, и нам, там голову оторвали?»
«Мы возьмем их там, прямо на совете».
«То есть, придем и скажем: теперь мы здесь главные».
«Примерно так. Силы у нас на это хватит».
«Тогда почему же не прийти попросту в Хаббад и не сказать то же самое? Зачем тогда воевать? Тебя потешить?»
«Хаббад защищен слишком могущественными чарами, чтобы так с наскоку сбить их. Малойан постарался на славу. И хуже того, что придется и с ним самим столкнуться».
«Так ты все еще боишься его?»
«Правильнее сказать опасаюсь, реально оценивая силы противника. Хотя тот факт, что изо всей четверки этих борцов со злом остался он один — утешает. Посмотрим, как он потянет один на один, моралист чертов».
Узнать вчера вечером, что нынче будет выходной, было, пожалуй, более чем приятно, но разве можно это было сравнивать с радостью от того, если б на выходной он оказался освобожден от утреннего цикла хозяйственных работ. А так, как обычно замотанный, шатающийся и едва осознающий свою связь с этим миром, принц равнодушно мыл посуду после завтрака. Принц мыл посуду… Ну не идиотизм ли? Хотя Странд был вполне честен, он предупреждал, что о своем аристократическом происхождении лучше было бы на время забыть.
Руффус уже сбился со счета, сколько дней он провел в ученичестве у Странда. Прогресс был, конечно, на лицо, но та степень усталости, в которой он пребывал последние несколько дней, не позволяла надеяться на успешное усвоение материала, почему маг, видимо, и расщедрился на выходной.
— Доброе утро, мой юный волшебник, — как могла вкрадчиво произнесла над ухом Аврайа, неслышно, как ошпаренный лось сквозь чащу, подкравшись со спины. Несмотря на это Руффус вполне искренне вздрогнул, как и полагалось по правилам этой древней шутки, и пару минут почесывал ничего не слышащее ухо. — Я слышала, что ты сегодня отдыхаешь, так что могу напомнить, что мое предложение полетать остается в силе.
— С удовольствием им воспользуюсь, вот только посуду домою.
— Да, это лучше сделать, — серьезно продолжила Аврайа, — а то кто его разберет, что Странду в холову взбредет, если проявить преступную халатность. Он вполне может провести показательную порку, — и из ее ноздри потянулась вялая и трогательная, по всей видимости, сочувственная струйка дыма.
