Легионы просят огня (СИ) - Врочек Шимун (онлайн книга без .txt) 📗
Вар в ужасе отшатывается… и оказывается в своей палатке, перед зеркалом. Приторный запах камфары. Раб укладывает складки тоги.
— Господин? — спрашивает раб, в голосе — беспокойство. Он поддерживает Вара.
Всего лишь кошмар, думает пропретор. Слава богам, всего лишь сон.
Внезапно он чувствует слабость.
— Все в порядке, Солигор, — говорит Вар дрогнувшим голосом. — Спасибо.
Он проводит рукой по лбу — тот в холодной испарине.
— Вы побледнели, господин, — Солигор хмурится.
Вар вымученно улыбается.
— Все хорошо. Я всего лишь не выспался.
«Верни мои легионы», вспоминает он слова серого существа. «Верни мои…».
Не стоило на ночь пить то новое лекарство. Верно. Не стоило.
— Готово, господин, — говорит Солигор.
Рожок поет раз. Звук разносится над лагерем. Другой.
Третий.
Три раза — три легиона.
Марк Скавр, командир второй декурии всадников, вытягивается по струнке. Поздравление легионного орла с новым днем завершено.
— Слава Августу! — дружно орет легион. — Слава Риму!
Над железными квадратами легионеров сияет неяркое северное солнце. Орел, в последний раз озирающий свои владения здесь, на берегу Визургия, горит мрачным золотом. Гордый, с раскинутыми крыльями, он реет над просторами дикой Германии. Цифра «XVIII» алым с золотом пятном полощется на ветру.
— По центуриям, по манипулам — стройся! — орет префект лагеря. — Слушай мою команду! На — лево! Шагом — марш!
Последнее утро. А завтра — в бой. Марк качает головой, украдкой вытирает нос ладонью. Мокрое. Похоже, опять начинается.
…Хотя, может быть, в бой — уже сегодня.
Вдалеке темнеет лес. На почерневшей от сырости земле лежат листья. Коричневые, желтые, пропитанные увяданием и усталостью…
От земли поднимается в воздух темно — вишневый, холодноватый запах смерти.
Я въезжаю под полог леса, конь неторопливо ступает по выстеленной влажными листьями земле. Тень бука массивна и прохладна. Я закрываю глаза.
Мимо идут манипулы и когорты моих солдат. Топот отдается через землю.
Я их слышу. Чувствую.
Я — легат Семнадцатого.
Ветер срывает с ветвей и бросает мне в лицо холодные капли. Это след ночного дождя.
Что мне за дело до моего брата?
Мне хочется толкнуть коня пятками, догнать авангард, германскую конницу, — там едет в гребенчатом шлеме друг римского народа Арминий — и хлопнуть по мокрому металлу наплечника.
Я словно наяву вижу мелкие капли на сером железе.
— Друг мой, — скажу я Арминию. А может быть, ничего не скажу…
«Умер мой брат дорогой, брат мой, навеки прощай».
У меня перехватывает дыхание. Это строчка из Катулла, я прочитал ее на похоронах Луция в Риме.
Кто он на самом деле, этот Луций — Арминий? Кто он, мой вернувшийся с того света брат?!
«Пока Арминий рядом, я спокоен за верность германцев». Так я говорил совсем недавно.
А если вместо германца в его личине находится мой брат?
Хороший вопрос.
Очень хороший вопрос…
«Смотри, Гай».
Теперь я неспокоен за верность германцев.
Человек взял в руки маску. Холодный металл, серебряное лицо, украшенное по краю потемневшей чеканкой. Провел пальцами. Маска смотрела на человека в ответ. И слегка улыбалась, словно знала то, чего человек не знал.
Вот зачем она нужна. Ты можешь хоть рыдать за ней — люди видят только это спокойное серебряное лицо. И все. В горячке боя, когда паника нарастает, как идущая на берег штормовая волна, спокойствие командира важнее, чем многое иное.
А когда выходишь один на один с противником, его пугает твое лицо, лишенное привычной человеческой слабости.
Словно он сражается не с человеком. А с богом или с титаном.
Человек усмехнулся, отложил маску. Взял отрез ткани и начал наматывать на голову. Аккуратно, не торопясь, чтобы полосы легли ровно, без складок, чтобы потом, когда он наденет шлем — ничего не натирало. Искусство правильно наматывать повязку переживет века. Закончив, человек взял маску и полюбовался своим отражением в начищенной серебряной поверхности. Неплохо. Провел пальцем вдоль глубокой царапины — от края глазницы. Усмехнулся. «Эх, Гай, Гай».
Оказывается, судьба целого мира может зависеть от одного взмаха меча.
Человек положил маску на стол. Выпрямился, провел ладонями по вискам, чувствуя пальцами завитки волос — отлично. Осталось надеть шлем. Человек помедлил. Другой шлем вместо утерянного в стычке.
Новый неплохо сидит, но я привык к старому…
Человек усмехнулся, повел плечами. Неплохо сидит? Оказывается, эта метафора применима не только к шлему…
Виски сдавило. Человек затянул кожаные ремешки под подбородком.
Пристегнул маску. Повернулся к выходу из палатки.
— Я жду, — сказал на германском. — Входите!
Они вошли.
В прорези маски смотрели два живых глаза. В зрачках вошедших германцев отражался человек с серебряным лицом…
— Начнем, пожалуй, — сказал человек негромко.
Однажды мы с братом поспорили. Я сказал, что оставил статуе Юпитера приношение за определенную услугу, а тот не исполнил обещанного, и теперь бог у меня в долгу…
Вообще‑то, это была шутка.
Беда людей в том, что боги редко отдают долги.
— Забудь, — говорит Луций.
— Почему это? Юпитер со мной еще не расплатился!
Луций качает головой:
— Не торгуйся с богами, Гай. Окажешься в проигрыше. Всегда.
Это тоже шутка. Но внезапно меня прорвало.
— Что это за боги такие?! — я в бешенстве хожу по атриуму. Не знаю, что на меня нашло. — Боги торгашей. Боги — торгаши.
Их тысячи. Зачем нам столько?!
Если бы был один бог, — всего один! — который не торгуется, не продает свою милость за тарелку молока или за черную курицу… Бог, которого нельзя купить.
Бог, который наказывает и милует без оглядки на дары и приношения.
Бог, которому наплевать, кто ты — богатый или бедный, римлянин или варвар, здоровый или больной…
Бог, который судит по делам и мыслям…
Который… Проклятье, как объяснить?!
Бог, которому не все равно.
Возможно, будь такой бог, я бы верил. Проклятье, Луций! Верил даже не в него… а — верил ему.
Но такого бога нет.
Одни торгаши вокруг.
Юпитер с мошной ростовщика, Юнона в платье шлюхи, Квирин, оценивающий дверной проем, которому покровительствует, в мерах зерна и кувшинах вина…
Нам нужен другой бог.
Который плюнет на горы золота, что принесет к его ногам убийца и ростовщик, и спросит за каждую каплю слез, пролитую проданными в рабство за долги, за каждый миг страданий, что тот принес людям, за каждую искалеченную мать и сестру… за все и за всех.
Нам нужен бог, который строг и жесток. Неподкупный отец семейства.
А не боги, берущие взятки, как последние чиновники.
— Нет, Гай, — говорит Луций. — На самом деле людям нужен добрый бог.
— Добрый?! Не знаю. Мне лично нужен бог, которым я мог бы гордиться. Как гордятся суровым отцом.
Бог, который не продается.
Когда Луций уходит, я все еще пытаюсь понять, что я сейчас сказал.
Бог. Нам нужен бог, который не продается.
Не продается? Правда? Какие мы все‑таки мечтатели…
На дорогу перед разведчиками выскакивает варвар. Голый мускулистый торс, штаны. Светлые волосы собраны в узел на затылке.
— Мы вас всех убить! — кричит гем на ломаной латыни. — Вы сдохнуть, римляне! Сдохнуть!
Ага, разбежался, думает оптион.
Холодное утро. Влажный туман стелется над болотными кочками, перетекает из одной ложбинки в другую. Фиолетовые поля вереска простираются от кромки леса до дороги.
