Королева ведьм Лохленна - Смит Джордж Генри (читать книги без .TXT) 📗
Чувствуя себя более вольготно в компании единомышленников в баре “Уайтс”, мужского клуба на Сент-Джеймс-стрит, он тем не менее быстро проникся симпатией к королеве, которая складом ума и отличным умением разбираться во внутренней и внешней политике, поразившим его с самого начала (25), сильно отличалась от знакомых ему светских дам. Он с готовностью откликнулся на материнскую доброту Елизаветы II и умение соблюдать конфиденциальность, называя королеву “своей большой опорой, потому что она единственный человек, с которым можно поговорить” (26).
Батлер, лейтенант-фронтовик, который ездил по вторникам в Букингемский дворец вместо Макмиллана, когда тот путешествовал за границей, разделял его мнение о королеве как о собеседнице. “Она никогда не реагировала бурно, – отмечал он позже. – Никогда не бросалась необдуманными фразами. Никогда не спешила высказаться” (27). Скорее, спрашивала мнение собеседника и “выслушивала до конца”.
За семь лет пребывания Макмиллана в должности у него с Елизаветой II сложились тесные рабочие отношения. Он часто посылал ей длинные письма, полные похвал в адрес мировых лидеров и признаний в собственных недостатках, а также витиеватостей и мрачных прогнозов. Королева писала ответы собственноручно, неизменно ободряющие и благодарные. Макмиллана покоряла ее непринужденность и чувство юмора. Как и многие другие, он хотел бы “чаще видеть ее улыбку” (28) на публике. Узнав об этом пожелании, ее величество заметила, что “ей всегда казалось, людям, напротив, приятнее видеть ее серьезной” (29).
После шестилетнего перерыва Елизавета II, которой уже исполнился тридцать один, захотела еще детей, и Филипп ее поддержал. Дики Маунтбеттен списывал большой перерыв (30) на недовольство Филиппа отказом Елизаветы II царствовать под его фамилией. Однако, по собственным словам королевы, мечту о большой семье пришлось отложить в первую очередь из-за желания сначала освоиться и показать себя в роли монарха.
Во время визита в Букингемский дворец в мае 1957 года Элеонора Рузвельт провела с Елизаветой II почти час на следующий день после операции по удалению миндалин у принца Чарльза. Перед бывшей первой леди королева предстала “совершенно спокойной и собранной, будто ее не мучили мысли о бедном мальчике” (31). Чарльза, по словам ее величества, и так уже покормили мороженым, чтобы смягчить боль в горле, однако, несмотря на вечерний час, она была вынуждена развлекать вдову бывшего президента США, вместо того чтобы сидеть у кровати восьмилетнего сына.
Несмотря на несомненную любовь к своим детям, королева подчинялась долгу службы, который не давал уделять много времени семье. Недостаток материнской ласки восполняли няни – Чарльза, например, брала под “надежное крыло” (32) Мейбл Андерсон – и любящая бабушка. Однако из-за упрямого служения долгу, усиленного природной сдержанностью и неприятием конфронтации, многие радости и трудности материнства прошли мимо Елизаветы II. “Она предоставила детей самим себе, – считает Гай Чартерис. – У нее каждый день была уйма дел, и проще было заняться ими, чем детскими капризами, ведь красные ящики с правительственными документами не терпят отлагательства” (33). Весьма отчетливо дистанцию между королевской четой и детьми демонстрирует каноническая фотография 1957 года, сделанная будущим мужем принцессы Маргарет, Энтони Армстронг-Джонсом. На снимке Елизавета II и Филипп, опираясь на каменный мостик в саду Букингемского дворца, восхищенно наблюдают за Анной и Чарльзом, читающими книгу внизу.
Последствия такого подхода к материнству наблюдала воочию Кларисса Иден, когда гостила в Виндзорском замке в апреле 1955 года и отправилась вместе с мужем на пикник с королевской семьей. Шестилетний Чарльз плюхнулся (34) на место Энтони Идена, и королева сделала мальчику замечание. Тот отказался вставать, и Елизавета II повторила просьбу – “это ведь подушка премьер-министра, он устал, ему нужно посидеть”. Юный принц не двинулся с места. Потом, когда Чарльз отказался есть немытыми руками, королева-мать тоже пошла у него на поводу: “Да, я его понимаю. Налейте воды в тарелку, пусть помоет”. Избалованность принца Клариссу Иден позабавила (35), однако она удивилась, что королева “не сказала: “Все, Чарльз, вставай!” – вероятно, она пыталась любой ценой избежать скандалов”.
Филипп, штатный блюститель порядка в королевской семье, в тот момент отсутствовал, отправившись на ближнее озеро поплавать на плоскодонке с шестом. Если королева ошибочно склонялась к попустительству, ее супруг, напротив, часто проявлял чрезмерную строгость. В “принадлежащей ему по праву” (36) роли главы семьи он следил за соблюдением правил, требуя, например, чтобы Чарльз каждое утро заправлял постель (37) и не опаздывал к завтраку. Филипп держал “предполагаемого престолонаследника” в ежовых рукавицах, хотя сын во многом разительно отличался от отца – робкий, неуверенный, погруженный в себя и не особенно спортивный. С раннего возраста он, по словам королевы-матери, был “очень ласковым, добросердечным мальчиком” (38). Принцесса Анна, даром что младше брата на два года, обладала куда более твердым характером – уверенная, жесткая и напористая, как Филипп.
Поворотный момент в судьбе Чарльза настал, когда пришла пора получать образование. (Анна, как принято было у аристократии, оставалась на домашнем обучении до 13 лет, чтобы потом уехать в школу-пансион.) Пытаясь организовать сыну подобие обычной жизни, королева и герцог решили отправить его в частную начальную школу – прежде такое для наследников престола не практиковалось. Филипп выбрал школу Хилл-Хаус в Лондоне, пятилетнее учебное заведение, следующее плутарховскому принципу, что ум ребенка – это “не сосуд, который нужно наполнить, а огонь, который нужно разжечь” (39). Для Чарльза, выросшего в дворцовой детской, было непривычно оказаться в одном классе с другими мальчишками (40), что уж говорить о таких демократичных занятиях, как подметание пола и поездки на автобусе на школьный стадион. Однако в Хилл-Хаусе Чарльз провел всего год, за который огонь его ума едва начал разгораться, поскольку осенью 1957-го, за два месяца до девятилетия – в этом возрасте мальчиков из высших слоев обычно отправляли в школу-пансион – родители перевели его в отцовскую альма-матер, школу Чим в Хэмпшире.
Филипп предпочел школу, исповедующую принцип “целостного” обучения (41). Однако он преследовал и другую цель – закалить сына, перебороть его очевидную мягкотелость. Объясняя свою задумку годы спустя, герцог писал: “Дома детей можно баловать, но школа должна обеспечивать спартанские условия и дисциплину, чтобы воспитать сознательных, уравновешенных и независимых взрослых” (42).
Чарльз начал страдать с той минуты, как вошел в общую спальню. За последующие пять лет он, хоть и приспособился к строгому режиму и научился сосуществовать с восемью с лишним десятками мальчишек в классе и на стадионе, все равно всегда оставался в стороне и тосковал по далекому спокойному дому. Позже, объясняя свою неспособность заводить много друзей, он сказал: “Я всегда предпочитал общаться с самим собой – или один на один с кем-то” (43).
Конец первого учебного года принес Чарльзу новые переживания по поводу своей исключительности, когда мать даровала ему титул принца Уэльского – наглядно обозначающий его место в очереди престолонаследования. Ни о чем таком не подозревая (44), Чарльз в компании нескольких одноклассников смотрел летом 1958 года в кабинете директора телетрансляцию выступления королевы на закрытии Игр Содружества в Кардиффе – проходящих раз в четыре года спортивных состязаний, спонсируемых странами-участницами. Услышав сакраментальное заявление и рев толпы на маленьком экране: “Боже, храни принца Уэльского!” – Чарльз съежился на стуле от смущения.
Родители прекрасно знали о том, как ему плохо в школе; королева даже записала в дневнике, как сыну страшно (45) возвращаться в Чим после каникул. Однако они считали необходимым воспитывать характер, и со всеми жалобами Елизавета II отправляла Чарльза к отцу. Филипп, с его резкостью и склонностью критиковать, вместо того чтобы поддержать и утешить, отличался особенной строгостью, которая только углубляла пропасть между ним и сыном.