Волнолом (СИ) - Прягин Владимир (читаемые книги читать .TXT) 📗
- Да понял я, успокойся, - Роберт лениво махнул рукой. - Расскажи лучше, как с извозом дела? Не понаехали еще паровые чудовища из столицы? Не отбили у тебя хлеб? Ты, помнится, опасался.
- Нет, сударь, - кучер хихикнул - мол, шутку понял и оценил. - Да я ведь, положа руку на сердце, и не за этим спрашивал.
- Вот как? А зачем же? Не тушуйся, говори прямо.
- Не того я боюсь, что эти паровики расплодятся. А того, что меня к ним и близко никто не пустит. Так и буду с моей клячей валандаться.
- Ого! - барон поднял бровь. - Ты, выходит, тоже у нас поборник прогресса?
- Я гладко объяснить не сумею, но ко всяким железкам сызмала тянет. К вокзалу, помню, каждый день бегал, когда паровоз пустили.
- Тут я твоих пристрастий, признаться, не разделяю. Но вот что скажу - чем сидеть и маяться, не лучше ли поехать и самому посмотреть, что там намудрили в столице? Парень ты крепкий, без работы вряд ли останешься.
- Вот и я так думаю, сударь. Вдруг подфартит? Устроюсь механиком - ну, то есть сначала каким-нибудь подмастерьем, а дальше уж как пойдет.
- Правильно мыслишь. Чего ж раньше-то не уехал?
- Да все не решался как-то. А теперь вот с вами поговорил и вижу - пора.
Не успел он закончить фразу, как Роберт почувствовал сильную боль в висках. Воздух знакомо налился мраком. Кучер застыл, как кукла; кожа на его лице, на шее, на руках лопнула, вспоротая невидимыми шипами, и хлынула чернильная кровь.
Донесся откуда-то глухой рокот, похожий на раскат грома, сложился в бессмысленные слова, что-то вроде: 'Первый подскажет'.
Роберт зажмурился - стало легче. Восстановил дыхание и приоткрыл глаза. Возница, целый и невредимый, уже отвернулся и понукал клячу. Морок развеялся, оставив после себя лишь тошнотворно-приторный запах.
Барон подумал, что со всем этим следовало бы разобраться всерьез, а не списывать на бред от жары. Он, Роберт, здоров и не страдает галлюцинациями. Кто-то здесь балуется, похоже, с чернильным светом - причем балуется со знанием дела, на таком уровне, что даже не по себе. И вряд ли цель состояла в том, чтобы напугать столичного гостя.
Да, судя по всему, Роберт случайно уловил отсвет какой-то жути. И хочешь, не хочешь, придется оповестить Третий департамент.
Приняв такое решение, он поморщился. Как и любой выходец из Стеклянного Дома, барон органически не переносил контору с ее желанием контролировать светопись. Будучи здравомыслящим человеком, он признавал, что порой без 'тройки' не обойтись, но хотел, чтобы та занималась исключительно своим делом. Пусть ловит маньяков и шарлатанов, не пытаясь лезть в большую политику. Как, кстати, и в большую науку. А то ведь ходят, например, слухи, что в конторе затеяли некий эксперимент по искусственному усилению дара и даже вроде набирают в университете подопытных...
Повозка подкатила к вокзалу.
- Ну, бывай, братец, - сказал Роберт кучеру, оставляя щедрые чаевые. - Глядишь, в столице как-нибудь свидимся.
Взглянув на часы, он отправился в привокзальный буфет. Выцедил там две кружки недурного светлого пива, закусил бутербродом с ломтиком лососины и неторопливо двинулся на перрон.
Уже разместившись в купе у окна и глядя, как мимо ползут станционные постройки, пыльные липы и водокачка, Роберт испытал странное ощущение, будто все, что было в последние три недели, происходило не с ним. И Яна-ведунья - лишь яркий сон наяву, фотография из чужого альбома воспоминаний.
Так стоит ли в таком случае возвращаться?
Но он одернул себя. В самом деле, что за глупая мысль? Яна - не выдумка, он целовал ее час назад. А осенью вернется, как обещал, и домик, снятый на год вперед, распахнет перед ними двери.
Он улыбнулся, откинулся на сиденье и уже не видел, как за окном, в той стороне, где находился Дюррфельд, сверкнула темная вспышка, будто вулкан, пробудившись, выплюнул сгусток чернильной лавы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАБРАКОВАННЫЙ ВЕК
ГЛАВА 1
Генрих доел яичницу и, повозив хлебным мякишем по тарелке, собрал остатки растекшегося желтка. Улыбнулся, вспомнив, как в детстве неоднократно получал нагоняй из-за этой своей привычки, которая казалась матушке простонародно-вульгарной.
Матушка вообще очень трепетно относилась к правилам застольного этикета. Воспитанная в семье небогатых бюргеров, болезненно-мнительная, она опасалась, что дурные манеры выдадут ее с головой. Утешением ей служило лишь то, что хотя бы сын на всю жизнь запомнит - мелочей в таких делах не бывает. Ведь даже глазунью с болтуньей едят по-разному - первую с ножом, вторую без оного.
Вспомнилась бородатая шутка: 'Герр кельнер, почему глазунья у вас дороже, чем болтунья? - Потому что яйца в тарелке легче пересчитать'.
Подобные глупости лезли в голову с самого пробуждения. Мысли ворочались тяжело, как медведи в зимней берлоге, а на сердце была непонятная маета. Может, виноват был недавний сон, обрывки которого тревожили память: портрет незнакомки с размытыми чертами лица и ускользающим взглядом; колючие заросли, где прячутся неясные тени; сполохи чернильного света. Слышался чей-то бубнящий голос, который то затихал, превращался в шепот, то, наоборот, усиливался, напоминая далекий гром. Чудился легкий медвяный запах, смешанный с гарью.
И еще почему-то чесался лоб, будто заживала царапина. Но никаких царапин Генрих, осмотрев себя в зеркало, так и не обнаружил.
Он налил себе кофе, щедро плеснул из кувшина свежего молока, которое принесла спозаранку домработница Эльза. Молоко покупалось у ее деревенских родственников, державших скотину, и было всегда густое, жирное, будто сливки.
А вот абрикосовый конфитюр Эльзе на этот раз не удался. Нет, он был вкусный и в меру сладкий, но жидковатый, из-за чего не столько намазывался на хлеб, сколько растекался оранжевыми ручьями и, впитывая солнечные лучи из окна, светился ярко и вызывающе, как незастывшая лава.
'Тьфу, да что ж такое?' - подумал Генрих, поймав себя на этом сравнении. Определенно, сон не пошел на пользу.
Дожевав кусок и оставив чашку, он взял утреннюю газету. 'Столичный наблюдатель' сегодня, против обыкновения, обошелся без политически выверенной, но унылой передовицы. Вместо нее на первой полосе помещалась гигантская фотография - развалины какого-то дома, вырванные магниевой вспышкой из сумрака. Заголовок тоже был набран непривычно крупными буквами: 'Грохочущая смерть у Прейгары'.
Генрих поморщился, но прочел: 'Вчера вечером столица содрогнулась от мощнейшего взрыва. Трехэтажный особняк на берегу Прейгары, принадлежавший Николасу фон Вайлеру, главному хронисту Девятиморья, разрушен до основания. Хозяин, а также его мажордом погибли. Супруга, дети и внуки герра фон Вайлера не пострадали лишь чудом - все они уехали на выходные с визитом в Раушен, к давним друзьям семейства. Безутешная вдова призналась нашему репортеру, что совершенно не представляет, что могло послужить мотивом для кошмарного злодеяния...'
И опять у Генриха что-то зашевелилось в памяти, будто он сам бывал в том доме на берегу. Отмахнувшись от странной мысли, принялся читать дальше: 'Ввиду беспрецедентной дерзости и жестокости покушения, расследование поручено Департаменту охраны короны. Проводится также проверка на предмет возможного злоупотребления светописью. Оберст Клемм, возглавивший сводную группу экспертов, заявил, что выводы делать рано, а все возможные версии будут отработаны тщательнейшим образом. Бомбистам, подчеркнул он, не удастся посеять панику и дестабилизировать ситуацию - все они будут схвачены и неминуемо предстанут перед судом. От ответа на вопрос, не стоят ли за взрывом внешние силы, желающие ослабить Девятиморье, герр оберст предпочел уклониться...'
Прочтя последний пассаж, Генрих меланхолично вздохнул. Да, внешние силы - они такие. Сидят там, за Белой Рекой, и ломают голову, как нам посильней напакостить. Вот только, на кой ляд им взрывать хрониста? Заведомая бессмыслица. С таким же успехом можно предположить, что коварный план, взлелеянный в сопредельной державе, был направлен на ликвидацию мажордома...
