Круги в пустоте - Каплан Виталий Маркович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Нет! — неожиданно зычным голосом произнес вдруг один из единян, с рыжей бородой, доходящей чуть ли не до середины груди. — Не отрекусь я от Господа моего, Он мне защита, Он мне Свет и Путь, Он, Рожденный и Нерожденный, воссоздаст меня из праха в день гнева Своего и введет в небесную Свою горницу, а мерзкие идолы падут, и сами они, и служители их вострепещут, ощутив в сердце своем дыхание Единого, и будет оно жечь их подобно пламени, и пламя сие будет вечно!
— Нет! — послышался второй голос, затем — третий, четвертый. Пятый, совсем молоденький еще парнишка, судорожно вздохнул.
— Я… Я поклонюсь! Я паду ниц пред Высокими Господами, и… — он действительно распластался на каменных плитах, захлебнувшись рыданиями.
По знаку синего мага двое стражником деловито стащили парнишку с помоста.
— Да как же ты, Хьяру-лимсе, — обернувшись к нему, горестно вскричал рыжебородый. — Ради временного обитания в теле губишь ты бессмертную свою душу! Все равно ведь умрешь, позже нас, но умрешь, и Господь не узнает тебя на небесных дорогах, и отвернет от тебя Свое лицо, и низринешься ты до центра преисподней!
Парнишка молчал, со свистом втягивая в себя воздух. Плечи его тряслись, глаза ошалело выкатились из орбит, и если бы не крепкие руки стражников, он наверняка бы шлепнулся в пыль.
— Ну хоть один умный нашелся, — желчно процедил второй из магов. — Ладно, начинаем.
Маги выстроились вокруг помоста кольцом, что-то тихо забормотали. Воины — Митька явственно видел это — напряглись, часть лучников взяла на прицел приговоренных единян, а часть — притихшую толпу.
Бормотание магов с каждой минутой делалось все громче и громче, постепенно Митька начал разбирать в нем какой-то сложный, но устойчивый ритм — странный, завораживающий и пугающий одновременно. Куда до них нашим рэперам, мелькнула вдруг совершенно неуместная сейчас мысль.
Потом он понял, что это уже не просто ритм — это песня, в которой нельзя было разобрать ни слова, но сама мелодия несла в себе смысл. И смысла этого Митька предпочел бы не ощущать, да куда там! Точно стальная рука сдавила его волю, перед глазами прыгали цветные пятна, а страх мутной пеленой обволакивал сердце. Точь-в-точь как на поляне в парке, когда плащ-болонья посмотрел на него. Мир вокруг пульсировал с бешеной скоростью, и мало-помалу вибрация эта передалась Митьке, ее невозможно было унять. Краем глаза он заметил, что и словоохотливый пацаненок, и суровый мужик слева, и вообще все вокруг тоже трясутся в такт магической мелодии.
Потом вдруг синие маги резко, точно по команде, остановились и подняли свои посохи, нацелив их на тихо бормочущих что-то единян.
— О Высокие Господа наши, возьмите же свое! — вскричал тот самый маг, что совсем недавно читал толпе лекцию о доброте здешних богов.
И тут Митька наглядно убедился, что здешние маги — настоящие. С концов посохов у каждого из них сорвалось гудящее синее пламя и устремилось к единянам. Огненные струи точно змеи обвили вскрикнувших людей. Крики, шипение, стоны, жадный треск огня, пожирающего человеческую плоть… Митьку замутило, он чувствовал, что еще немного — и его вывернет прямо на пыльную землю площади.
Несколько минут на каменном возвышении гудело пламя, метались в нем человеческие фигурки, кричали, таяли — а потом вдруг все разом кончилось, пламя исчезло. Четыре темных пятна среди серых камней. Четыре точки, расположенные слегка искаженным квадратом. Четыре буквы на гранитной странице.
А потом площадь взорвалась рукоплесканиями. Крик стоял такой, что у Митьки заложило уши. Толпа, еще секунду назад оцепенело взиравшая на хищное пламя, сейчас прыгала, вопила, хлопала в ладоши, фонтаном выплескивая в белесое от жара небо свою сумасшедшую радость. Мелькание рук, ослепительные улыбки, восторженные глаза. Митькин новый приятель, загорелый мальчишка в потертом кожаном ошейнике, прыгал и вопил вместе со всеми, крутился в безумной пляске, и сизые рубцы на его спине колыхались, точно ветви дерева, колеблемые ветром. А самое страшное — Митька чувствовал, что и сам готов задергаться в судорожных конвульсиях, захлебнуться не то смехом, не то плачем, хлещущие отовсюду волны радости подбрасывали его, крутили как щепку, и не было сил сопротивляться.
Потом вдруг безумие схлынуло, подчиняясь уверенному жесту синего мага. Народ вновь замер, готовый внимать каждому слову.
Маг, руководивший жертвоприношением, взошел на каменный помост, поднял свой посох и по новой пустился в рассуждения о доброте богов и пагубности учения единян, но Митька уже не в состоянии был слушать. Проталкиваясь сквозь плотно сбившуюся толпу, он опрометью бежал, сам не зная куда, да и неважно — лишь бы подальше отсюда, от страшной песни синих магов, от четырех кучек пепла, от звериного восторга людей.
Возле какого-то забора, в нескольких кварталах от площади, его наконец вырвало. Мерзостный вкус во рту, однако, вернул его в реальность. Пошатываясь, Митька поспешил убраться отсюда, пока не выскочил кто-нибудь и не надавал по ушам.
И куда теперь? Он ведь шел в порт? Ну, значит, туда и дорога. В порт.
15
Огурцы болели. Нежные еще листочки покрылись бурыми пятнами, скрутились, и всем своим видом намекали, что на зиму никаких банок закручено не будет. Виктор Михайлович не успел еще и переодеться в дачное, когда Настя скорбным тоном сообщила ему эту новость. В ее голосе проскальзывали даже обвиняющие нотки — мол, у соседей почему-то подобных проблем не возникает, только мы такие ушибленные.
Петрушко молча кивнул и пошел в огород осматривать потери. Да, действительно, какая-то зараза. Хотя, может, еще удастся спасти?
Крикнув жене, что чай будет пить позже, он направился к соседям с южной стороны. Чердынцевы славились в поселке как опытные огородники, у них и огурцы, и томаты, и всякий прочий овощ чувствовали себя как нельзя лучше. Вот дает же Господь людям талант, чувствует их земля, понимает. Он даже как-то поинтересовался у Гены, нет ли в подобном умении доли магии, но тот лишь усмехнулся. «Михалыч, нужно просто землю любить, и она отзовется. Какая нафиг магия, ты чего? Вот когда наоборот, тогда всякое возможно».
К счастью, все семейство Чердынцевых было в сборе. Они пили чай в саду, под яблоней. Трава вокруг изобиловала опавшими цветками, и казалось, что кто-то разбрызгал из распылителя белую эмаль.
— Здоров, Виктор, — приветливо махнул ему из-за стола Сергей Ильич, — давай к нам. Что-то давно тебя не видно.
— Да работа все, работа, — пожал плечами Петрушко. — Работа, она как ревнивая жена. Вцепится и не отпускает. Зато, в отличие от жены, дает деньги.
— Да ты присоединяйся, Вить, — гостеприимно сказала Людмила Петровна, — посидим, побеседуем. В городе все торопимся, все спешим, так хоть здесь бы в нормальном темпе пожить.
— Да и то, — заметил Сергей Ильич, — тоже суета всякая. Вчера вон электричество отключали, так с ведрами на пруд таскаться пришлось, поливать-то надо. Веришь, полдня туда-сюда пробегал.
— На тележке надо было, пап, — посоветовала Анька, пододвигая гостю чашку с душистым, настоенным на каких-то лесных травках чаем.
— Сломалась тележка, — хмуро объяснил Сергей Ильич. — Уже три дня как. Чинить надо, а все никак руки не доходили, а там ведь сверлить надо, а без электричества, видишь ли, дрель что седло без лошади.
— Слушай, Сереж, — сказал Виктор Михайлович, хлебнув душистого, с добавкой жасмина, чаю. — У меня что-то огурцы загибаются, какой-то вирус, наверное. Не знаю уж, чем лечить. Ты не сходишь, не глянешь?
— Да какие дела? — улыбнулся Сергей Ильич. — Сейчас подойдем, обследуем. Но лечение, как правило, одно — золы к корню подсыпать да поливать правильно. То есть утром, когда солнце еще невысоко, но обязательно теплой водой, двадцать четыре градуса как минимум. В бочках-то холодная будет, так ты кипяти на газу и разводи в лейке.
— Мои поспать любят, — виновато сообщил Петрушко. — Где уж им на восходе вставать?
