Мнемосина (СИ) - Дьяченко Наталья (книги полностью .txt) 📗
— Идемте в парк, друзья, будем гулять и пить шампанское. Я угощаю!
Вечер выдался сумбурным и светлым. Низко светила луна. Мы бродили по утонувшему в тенях парку, где ветви деревьев походили на скрюченные пальцы чудовищ. К нам присоединились друзья и почитатели Лизандра, компания собралась шумная и разношерстая. Бородатого мужчину звали Самсоном Геннадиевичем, а рыжеволосая барышня оказалась его супругой — они были настолько разными, что, следуя закону противоположностей, иначе сложиться и не могло. Этот Самсон Геннадиевич оказался запасливым малым, едва выуженное из фонтана шампанское было выпито, он, словно факир, извлек откуда-то еще несколько бутылок, — все же не одним только светом отдаривали талант Лизандра. От воздействия шампанского и всеобщего восхищения пиит захмелел, стряхнул хандру, принялся балагурить и рифмовать прямо на ходу. Сибель уговаривала брата ехать домой.
— Марья Теодоровна станет волноваться…
При этих словах я взглянул на Янусю, и собрался было обратиться к ней с тем же вопросом, но девушка склонилась к моему уху и зашептала:
— Маменька знает, что с вами я в безопасности.
И все же я не мог остаться безучастным к беспокойству Сибель. Я вызвался проводить их с братом до усадьбы, тем более что нам было по пути. Мы отправились двумя экипажами, затем, оставив Январу у дверей Небесного чертога, я пересел к Аполлоновым. Лизандр дремал, откинувшись головой на спинку сидения, Сибель зевала. Обратно я отправился пешком, пользуясь возможностью побыть в единении с миром вокруг. Шел не торопясь, перебирая в памяти события прошедших дней и размышляя о предстоящем возвращении в армию. Выпитое шампанское делало мои шаги легкими, а мысли — радужными. Мнемотеррия казался особенной, вдохновенной землей потому, что здесь мне открылась любовь. Мне хотелось вернуться сюда не раз, но прежде следовало устроить дела, от которых зависело исполнение моих мечтаний и самых смелых сумасшедших планов.
Я надеялся, что медики признают меня годным к несению службы, теперь мне казалось, иначе и быть не может, поскольку передо мной забрезжила цель, ради достижения которой я готов был употребить все мыслимое и немыслимое усердие. По окончании военной компании или даже прежде, во время одного из наших краткосрочных отпусков, я намеревался упросить Звездочадского еще об одной встрече с его сестрой. Я вовсе не желал забывать Янусю, как она того опасалась, напротив, собрался писать ей ежедневно и чаял ответных посланий. В глубине души меня согревала надежда, что если я проявлю отвагу на поле брани, то со временем смогу предложить Янусе что-нибудь повесомее слов в подкрепление своих чувств.
Определив таким образом планы на будущее, моя деятельная натура требовала немедленных усилий, нацеленных к скорейшему их исполнению, и я уже жаждал очутиться в армии тем сильнее, чем сильнее мне хотелось вернуться в Мнемотеррию.
Глава 10. Бал у князя Магнатского
X. Бал у князя Магнатского. Чужие тайны. Вызов
Ярчей наследственных алмазов там блестят
Глаза бессчетные, весельем разгоревшись;
Опередив весну, до время разогревшись
Там свежие цветы свой сыплют аромат.
Красавицы летят, красавицы порхают,
Их вальсы Лайнера и Штрауса увлекают
Неодолимою игривостью своей…
И все шумнее бал, и танцы все живей!
Евдокия Ростопчина
В обратный путь мы с Габриэлем уговорились отправиться сразу после бала; зная, как ждут матушка и сестра приема у князя, Ночная Тень не хотел омрачать их радость своим отъездом. С раннего утра женская половина семейства принялась за сборы, поставив целый дом вверх дном: по лестницам метались горничные, меняя горячие угли в утюгах, пришивая пуговицы, отыскивая ленты и гребни, нагревая щипцы для локонов и выполняя тысячу иных дел, необходимых для появления в свете. В каретном сарае стучали молотками колесники, что-то подправляя и прилаживая, конюхи наводили последний лоск на холеных, откормленных лошадей, садовники охапками несли из оранжереи цветы, оставляя на полу поломанные стебли и листья.
Мы со Зведочадским поспешили ретироваться, пока нас не затянуло в бешеный водоворот домашних забот. Верно, в последний раз мы направились к реке. Утренний воздух был прозрачен и чист. Он лился внутрь без малейшего усилия с моей стороны, будто и впрямь, как говорили самые ученые из наших фельдшеров, я дышал не через горло, а всею кожей. Селемн пенился, свивал в косы белые струи, шумел, ворочался в своем каменном ложе, пытаясь устроиться поудобнее; то вдруг подхватывал гальку со дна и влек ее по течению вперед, а затем, натешившись, бросал. С берегов густым занавесом падали в поток ивовые плети; ажурно и нежно цвел миндаль, раскрыли свои бутоны яблони — не белые, как у нас дома, а заревно-розовые. Низко над водой, задевая ее крылами, порхали маленькие звонкоголосые птахи.
Я остановился, достал кисет, скрутил две цигарки, протянул одну Звездочадскому. Ночная Тень поблагодарил меня, затянулся не спеша:
— Странная штука время. Оно схоже с рекой: то застывает, разливаясь маленькими ленивыми озерцами, то несется вскачь через пороги. А ты стоишь на берегу, смотришь вперед, строишь планы, и противоположный берег кажется тебе таким далеким. Но стоит на минуту забыться, и — рраз! — ты оказываешься по другую сторону потока и уже оттуда глядишь на себя-прежнего. Совсем недавно, быть может месяца три назад (а по ощущениям кажется, будто и трех ударов сердца не миновало), я точно также стоял рядом с вами и вспоминал Мнемотеррию: яблоневую зарю над рекой и цветущий миндаль. Она казалась мне столь же недостижимой, сколь и желанной. И вот я дома, гляжу на яблони, слушаю гул течения и вдыхаю пропитанный влагой воздух, и что бы вы думали, я счастлив? Нет, я считаю дни до возращения в армию. Самое позднее через пару недель (но я-то знаю, что всего пара ударов сердца пройдет) мы прибудем в расположение войск, и тогда меня вновь ухватит за горло тоска по родным местам.
— Что-то вас потянуло на философию, — заметил я. Цигарка моя прогорела и обжигала пальцы, но я не накурился. Тягучий, сладкий воздух Мнемотеррии был столь хорош, что ради веры в его истинность требовался контраст привычной горечи табачного дыма.
— Старею, видать, — флегматично пожал плечами Ночная Тень. — Как знать, может, права матушка, и мне впрямь пришла пора остепениться? Осяду в усадьбе, женюсь на Ангелике и годы (или несколько ударов сердца) спустя примусь тешить сыновей армейскими байками. И тогда, а я знаю это наверное, стану сожалеть о том, что остался здесь, а не там.
— Вы серьезно? Вы и впрямь хотите остаться?
— Да я уже сам не пойму, к чему стремлюсь. Время бежит, сердце отмеряет удары все быстрее. Как-то мне неспокойно, чего-то не достает. Когда я за тридевять земель от Мнемотеррии, то кажется нет на земле места прекраснее. Но едва возвращаюсь, и вот уже тянет прочь, прочь, прочь. Странное чувство — ностальгия: тоска не по тому, что было лучшим, а по тому, что было.
Возможно, отец Деметрий нашелся бы, что ответить моему товарищу, я же был плохим советчиком. Мне импонировал беспокойный, мятущийся дух Звездочадского, мой друг был таков, какими рисуют романтических героев, но едва ли я мог разделить его страсти. Жажда романтизма, приведшая меня в армию, со временем сменилась чувством долга, и это чувство, не менее осязаемое и значимое, все же имело совершенно иную природу. Я повзрослел на войне, а Звездочадский так и остался сумасбродом, не переменившись ничуть.
Я топтался с ноги на ногу, докуривая вторую цигарку. Ночная Тень избавил меня от необходимости выдумывать.
На имена,
На времена,
На обреченные ночи без сна
Память одна.
Светом озарена,
Словно в тумане
Мечтаний страна,
