Трон Знания. Книга 2 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Шкрябнула задвижка, сизый полумрак коридора всосал дверную плиту. Хлыст не шевельнулся. В лазаретах никого насильно не кормят, излишне шумных и буйных санитары заталкивают в петлю, лекари приходят, чтобы констатировать смерть. Значит, его поведут на работу…
— Встать!
Хлыст упёрся руками в матрас, с трудом поднялся.
Возле койки грохнули о пол резиновые боты.
— Надевай!
Хлыст всунул ноги в ботинки, поджал пальцы.
— На выход!
Хлыст повернулся лицом к хозяину чугунного голоса и вытаращил единственный зрячий глаз. Под лампочкой стоял мощный человек, одетый в странный костюм с обтягивающим голову капюшоном. Рот и нос спрятаны под маской (такие же маски носят надзиратели в каменоломнях). На глазах большие очки с прилегающими к коже резиновыми ободками. Тюремщик, похожий на лупатую жабу, был покрыт слоем белого порошка, и только серёдка стёкол чистая, будто протёртая пальцем.
Пошатываясь, Хлыст вышел в узкий, еле освещённый коридор. С одного боку — каменная стена, с другого — двери, двери, двери… Кто-то кашляет до рвоты, кто-то дышит, словно в свисток дует.
— Пошёл! — И в спину тычок.
Скользя плечом по шершавой стене, Хлыст двинулся к завешанному белой тряпкой проёму в конце коридора. Чем ближе подходил, тем сильнее вжимался плечом в камень. Это не тряпка, это молочная пелена, сквозь которую еле пробивается свет.
Переступил порог — за спиной хлопнула дверь, — прищурился одним глазом, прижал ладонь к носу. В воздухе парила белая пыль с зелёным отливом. Сквозь неё просматривались какие-то сооружения, рельсы, вагонетки. Мелькали тени, в которых угадывались надзиратели и скрюченные братки. Дальше пелена темнела — нет, воздух оставался белым, но там было темно, и оттуда доносился гул, знобящий под ногами землю.
— Пошёл!
Хлыст брёл, прижимая ладонь к носу и разглядывая зеленовато-молочную кашицу под ботами. Его втолкнули в деревянную клетку, надзиратель опустил до пола решётку, клеть дёрнулась и поползла вверх.
Вцепившись в перекладины, Хлыст запрокинул голову. На лицо оседала водяная пыль, дышать стало легче. Вдруг воздух сделался прозрачным, свет — ярким. Хлыст зажмурил глаз. Клеть вновь дёрнулась и замерла.
Огромный котлован окружали устройства с баками, трубами и шлангами. В сторону дыры в земле из устройств вылетал пар — настолько искрошена была вода. Наверное, поэтому порошок из глубины не мог подняться на поверхность.
Вокруг котлована теснились знакомые постройки — вытянутые бараки из почерневших досок. Окошки-глазницы затянуты решётками. Приступки перед дверями сточены башмаками. Между бараками затесалась умывальня: низкое строение, крытое оцинкованными листами. Под плоской крышей зияли пустые узкие проёмы — вентиляция. Летом в умывальне жарко, зимой в бочках вода берётся льдом, и долгие зимние месяцы братва обдирает с себя грязь ногтями.
Возле умывальни на верёвке трепыхались сотни продолговатых тряпочек с завязками (маски для искупленцев). На краю площадки для утренних и вечерних перекличек возвышалось здание для надзирателей и начальства: каменное, добротное. На крыше фонари, направленные на искупительное поселение. Если ночью на фонарь глянешь — несколько дней ходишь слепой.
По периметру поселения в три ряда натянута проволока, на цепях бегают шакалы: худющие, голодные. Таким в зубы попадёшь — костей не останется. А вот и лазарет, от барака отличается крестом, намалёванным на двери красной краской.
Хлыст посмотрел на пугающий размером котлован. Он был не в лазарете! Он находился в отказном боксе! В них учат покорности непокорных. Если браток ума не набирается — «в отказ уходит»: ни еды, ни воды, ни помойного ведра. И сдыхает он в собственном дерьме с прилипшим к нёбу языком.
В спину тычок.
— Пошёл!
Хлыст оглянулся. Надзиратель снял маску и очки, стянул с головы капюшон. Молоденький, конопатый, вздёрнутый нос, а глаза, как у того самого шакала, что, натянув цепь, таращится, и слюна из пасти в два ручья.
В умывальне воняло плесенью. Один мужик, в исподних штанах, драил щёткой пол. Второй, голый, склоняясь над тазом, стирал маски. Оба, с выпирающими из тела рёбрами, повернули обритые головы на звук шагов. У полотёра на виске шишка с детский кулак; на шишке кожа прозрачная как стекло, а под ней белое мясо. Лицо прачки усыпано засохшими бородавками. Глянули мужики на Хлыста и вновь принялись за работу.
Откуда-то взялся брадобрей. Усадив Хлыста на скамью, побрил, постриг (не обрил налысо!). Стянул с Хлыста одежду, бросил ему на колени обмылок:
— Мойся, как перед смертью. — И исчез.
Хлыст набрал в таз воды из бочки. Долго елозил истрёпанной мочалкой по груди, изуродованной жгутами рубцов.
Полотёр отложил щётку, вытер о подштанники руки:
— Давай помогу. — Забрал у Хлыста мочалку и принялся выдраивать ему спину. — Болит?
— Уже нет, — ответил Хлыст, упираясь ладонями в склизкую стену.
— Где тебя так?
— Там меня уже нет.
— А с глазом что?
— Не знаю. — Пошатнувшись, Хлыст сел на скамью. — Где я?
Полотёр бросил мочало в таз:
— В искупилке.
— Это я понял. Что под землёй?
— Асбестовая фабрика, — сказал браток и вновь опустился на четвереньки; под железной щёткой застонали каменные плиты.
Прачка отжал маски, перекинул тряпицы через плечо:
— Асбест — это камень.
— Слышал, — буркнул Хлыст.
— А в нём волокно. Втыкается в кожу, в горло, в лёгкие, и растёт как репа в грядке.
Хлыст метнул недоверчивый взгляд.
— Не веришь? — Прачка приблизил морду к глазу Хлыста. — Смотри. Это не бородавки. Смотри, смотри. Внутри зелёные точки. Видишь? Думаешь, гной? Не, не гной! А у него, думаешь, шишка? Не-а… Асбест. А хочешь, я тебе задницу покажу. Растёт там что-то. Глянешь?
— Отвали!
— Отвалю. — Мужик почесал облезшие яйца. — А ты шибко не взлетай, братва быстро опустит.
Хлыст взял со скамьи арестантскую робу — чёрную, в оранжевую полоску.
— Э не! Эт моё! — крикнул полотёр.
Хлыст вышел из умывальни, подбоченился:
— Эй! Вертухай! Мне голышом помирать? Дай хоть штаны, не то черти от зависти сдохнут.
Надзиратель провёл его (в чём мать родила) в каменное здание, втолкнул в белую комнату, озарённую лучами солнца. За столом сидел могучий человек в сером костюме и что-то писал. Сбоку от него навытяжку стоял ещё один в форме начальника поселения: тёмно-зелёный китель с погонами и двумя рядами серебряных пуговиц.
Человек за столом отложил ручку, поднял глаза. У Хлыста сердце в коленки опустилось.
— Одевайся, — сказал Крикс и кивком указал на стул в углу кабинета.
Хлыст надел хрустящую рубаху, мягкие штаны, обул ботинки (настоящие, не арестантские), к зеркальцу на стене повернулся, посмотреть, что с глазом. Под закрытым веком впадина. Через щёку, от скулы до переносицы, воронкообразный шрам. Потрогал впадину пальцем — пусто, нет глаза.
Через полчаса Хлыст сидел позади Крикса в чёрной машине, поглаживал изувеченными подагрой руками кожу сиденья и неотрывно смотрел в мощный затылок. Не боится Крикс, ничего не боится: ни свитой рубахи на шее, ни кулака в висок. Знает, гнида, что Хлысту на всё уже плевать…
В сумерках машина покатила по окраине незнакомого селения, остановилась перед маленьким домом. К крылечку в три ступеньки велосипед привален, на перильцах платьица сохнут, над входом керосиновый фонарь светит, в открытом окошке занавеска колышется.
— Иди, — сказал Крикс. — На рассвете приеду.
Хлыст выбрался из машины, поднялся на крыльцо. Машина взревела и скрылась за поворотом.
В прихожей было темно. Хлыст на ощупь добрался до двери, вошёл в коридор. Полумрак вспарывали светлые полосы, вылетающие из двух комнат. Справа слышалось бренчание посуды и треск картошки на сковороде. Слева доносился тоненький голосок, напевающий колыбельную. Знакомая песня…
Заведя руку за спину, Хлыст открыл дверь. Уйти… уйти подальше… Попятился и грохнул каблуком ботинка в створку.
