Сбитый ритм (СИ) - Филатова Майя (читать книги онлайн txt) 📗
Аркан III.ХОЗЯЙКА. Глава 11. Трясина
Узнав, что племянника чуть не сожгли за святотатство, Дарн лишь приказал тому не болтать, носить закрытую одежду, и трахать девок исключительно в темноте. Рядовые коллеги сделали вид, что ничего не произошло, но начали сторониться, старая лекарка Кора отказалась даже разговаривать с «клеймённым еретиком». Странно, но Эвелин тоже не проявила к кузену сочувствия, и за Маро ухаживала мрачная Хелия, неразлучный дружбан Отто, да я. Ухаживать пришлось на ходу: театр снова отправился в путь.
Ну как отправился. Когда Халнер увидел, во что станет переезд до города, куда пригласил лорд, три дня до отправки разговаривал только бранью. Особенно с Дарном. Оказалось, директор решил: «повышение» театра до стационарного и Общеимперского уже в кармане, и вообще, графу, пусть и пепельному, не пристало экономить, хватит уже того, что из-за прадеда они деньги зарабатывают, а не получают пенсион за высокую кровь и древность рода, а любому «статусу надо соответствовать». В исполнении Дарна это означало нанять отдельный поезд-змею и ни в чем себе не отказывать.
Поезд-змея оказался, собственно, змеей, только на лапах. Длинное тело покрывала кожа, которую держали железные рёбра, что крепились к двум рядам позвонков — верхнему и нижнему. Двигалось существо-устройство со скоростью лучшей скаковой ящерицы. Театр занял четыре сегмента: два грузовых, два пассажирских. Людей разместили в отсеках по двое-трое, руководство — по одному. Обстановка сильно походила на гостиницу, но по сравнению с любой таверной комнатушки были тесные, а потолки низкие. Хорошо, что после купания в источниках замкнутые пространства стали пугать гораздо меньше.
Действительно пугала, а точнее, настораживала, Эвелин. Если бы статуя в древнем храме сошла с постамента, я бы меньше удивилась. Мы с Эви и раньше плотно общались, поскольку обе носили Орры, плюс в театре мало кто знал Высокий язык на хорошем уровне. Однако лекарка говорить о себе не любила и мастерски умела скрывать эмоции. Но сейчас, среди трёпа о медицинских случаях, веяниях моды, травах, падении морали, театральных сплетнях, всё чаще, всё больше проскальзывала истинная Эвелин.
Она говорила про рано умершую мать, про Хелию, которая воспитала девочку, как родную дочь, про Маро, который рос застенчивым и тихим, а теперь превратился монторпы разберут во что, про любовь к полуперерожденцу, про то, как родной отец надел ей Орры — не потому даже, что она хотела покончить собой, а чтобы ребенок от «проклятого недомутанта» никогда не родился…
Порой мне очень хотелось прервать её и рассказать свои, не менее страшные истории. Но я молчала. Молчала и слушала, поддакивая и редко-редко вставляя пару фраз. Потому что если человек решил выговориться, мешать ему не в коем случае нельзя… если, конечно, рассказ не пошел на второй круг.
«Заход» начался на третий день. Тут же в кружке у Эвелин оказались успокоительные травы, весь набор из аптечки. Они подействовали очень быстро — я едва успела подхватить посудину, выпавшую из рук уснувшей Эви. Уложив девушку поудобнее, смылась, и на ближайшей остановке разыскала бабку с сивухой. Крепкой такой сивухой. Очень крепкой. И недорогой.
***
— Интересно, зачем? — мрачно спросила я, позвякивая ложкой о стенки стакана.
— Ну, если верить твоим словам, то за тем, что там ветер, простор и звёзды, — усмехнулся Халнер, обмахиваясь веером из бумаг.
— Да, аргумент.
Глубоко выдохнуть, опрокинуть в себя охлаждённый отвар цветов пий. Пф-р-р… Желудок не сразу понял, что ему предложили хороший отвар, а не вчерашнюю дрянь, из-за которой я полезла выбрасываться на улицу.
Пока моё нутро осознавало разницу, гусеница сделала поворот. Солнечный луч заиграл на медальонах Апри, лежащих горкой на столе. Халнер всегда снимал свой, когда мы спали, постепенно я стала следовать его примеру — лучи-то у солнца острые, можно напороться в самый интересный момент.
Мы уже подъезжали к городу, за окном начали мельтешить постройки. Я отвернулась, жмурясь и потирая висок: гул в голове стоял страшный. Уж какую дрянь только не пила, но вчерашее… О боги…
— Слушай, может, окно откроем?
Халнер покачал головой. От этого движения капля пота стекла по лоснящемуся виску. Ещё несколько побежало по обнажённой груди, путаясь в волосах.
— Тут очень высокая влажность, Кети, так что, если откроем, будет только хуже. Смотритель сказал, воздуховод починят уже ско…
В дверь отсека постучали, требовательно и остро.
— Вот ведь принесла нелёгкая! Куд-да собралась? Под простыню с головой и не дышать! — шикнул Халнер, натягивая штаны, и надевая солнечный медальон.
Ничего себе предъявы! Но спорить не стала, сделала, как он велел.
Прожужжала дверь. Из коридора хлынул поток воздуха, раскалённого и пахнущего знакомыми духами. Хотя да, всё верно, действие снотворного наверняка уже закончилось…
— Кети у тебя? — раздался ледяной голос Эвелин.
Как всегда, вопрос задали тоном, каким нормальные люди констатируют факты.
— Добро утро, Эви. Думаю, тебе лучше поискать Кети в других сегментах, у ребят.
— Её там нет.
— Везде проверила? Точно? Ну, тогда, может, в грузовых, с животными возится…
— Н-не думаю. Хотя… ладно. Точно не видел её сегодня?
— Эви, я только что проснулся.
— Ну хорошо.
Дверь закрылась, я вынырнула из-под простыни.
— А…
— Не поймёт, — опередил мой вопрос Халнер, — она придаёт слишком буквальное значение заповедям Апри. К тому же, вы дружите, а у неё всегда было так мало друзей…
— Да уж, по части морали она та ещё зануда, не всякий выдержит, — согласилась я.
И вдруг вспомнила, что очень хотела поговорить с Халом про… про… как же сформулировать…
— Слушай, а ты давно знаешь Селе… мать Селестину? Трен говорил, вы вместе с Куртом богословие изучали? Оттуда?
— Да. В теологичке все боялись с ней общаться. Своенравная, резкая на язык, да ещё Видящая. А мы не боялись. Курт так вообще… кхм…. Сдружились они, в общем. Крепко. Слушай, может, тебе настойки капнуть? Нормальной, не вчерашней?
— Настойки… — желудок обречённо буркнул, — а давай!
Напиток оказался действительно хорош. После крохотной рюмки боль ушла, в голове стало светло, легко, и почти пусто, словно в храме между службами.
— Слушай, а почему именно тебя попросили вести расследование в Цитадели? А не Крута, например?
— Курта? — брови Халнера дрогнули, — причём тут Курт?
— Не, ну как, он же полный сан принял, все дела. А ты разве в армию не свалил?
— Свалил. Ещё будешь?
Я рассеянно кивнула. Боги, что я несу? Хотела же конкретный вопрос задать. Только… какой? Пока я собиралась с мыслями, Халнер разлил по чашкам отвар, аккуратно вернул крутопузый чайник в поддон с почти растаявшими кубиками льда. Капнул в чашки настойку.
— Потом в армии боевой сан и принял, — тихо сказал Хал, причём таким тоном, будто это всё объясняло. Вообще всё.
— А-а-а. Понятно, — сблефовала я, окончательно запутавшись, — а то смотрю, чего это летом, и вдруг зимние черные ленты.
— Чёрные ленты? Ну… да. Убийство же. Траур. Ну, твоё здоровье.
Траур. Точно. И как я раньше не подумала? Вот что значит, не знать местных традиций! У нас вот траур синий.
Осилив ещё пару рюмок и стакан травяного сбора, я оделась и выскользнула в коридор. До отсека добралась незамеченной. Вдвойне повезло, что Эвелин как раз вышла. Когда лекарка вернулась, я сидела на собранных вещах и готовилась слушать Обличающую Речь. Ожидания оправдались: по своему обыкновению, Эви «точно вычислила», что происходило ночью. Оставалось кивать и соглашаться, что нехорошо отвлекать рулевых от дороги, и что вообще мои понятия о приличиях стремятся к нулю.
Вскоре поезд забежал в нору, то-есть, на вокзал, и замер у настила. Но кожаные двери так и остались зарощенными. Гнусавый голос призывал сохранять спокойствие и вещал о технических неисправностях. Из окон, обращённых к высокому зданию с вычурными узорами, был хорошо виден белый дым. Затем побежали люди: сначала с чемоданами наружу здания, потом со шлангами внутрь. Ритм транспорта сбился. Люди нервничали, места не хватало. Кто-то искал свою змею, которая теперь отправлялась не в то время не из того места, кто-то без очереди лез на выход, кто-то бранился последними словами.
