Зажечь звезду - Ролдугина Софья Валерьевна (книги бесплатно TXT) 📗

Помнится, у моря я всё же решилась задать этот вопрос Тантаэ. Он улыбнулся и спросил меня: «Найта, а как вы считаете, Максимилиан чувствует что-либо ко мне?» Я тогда сильно смутилась… Тантаэ вежливо покивал, а потом скинул воспоминание, от которого я долго заходилась криком. Вот и сейчас меня невольно передёрнуло, когда голову заполнили расплывчатые, но отвратительно яркие образы…

…Боль. Снова боль. Она накатывает, как лавина – неудержимая, холодная и безжалостная. Горло сводит от желания выплеснуть эту боль в крике, но кричать нельзя. Нельзя ни на мгновение ослабить контроль, пропустив наружу хоть каплю бушующих внутри эмоций…

…. Да, да, да, он просто голоден, просто голоден, и сейчас ему всё равно, ты или один из этих забавных человечков, которые умирают так быстро. Он не помнит, и только поэтому снова и снова запускает когти вглубь. Можно прекратить это, в одно мгновение прекратить, просто дав ему то, чего он хочет. Боль, страх, отчаяние. Но нельзя. Нельзя, потому что там, внутри, есть что-то, чего он не должен знать никогда… что-то тёмное, сладко тянущее, неправильное по своей сути…

…боги, почему же я такой живучий, за что…

…можно поддаться и выжить, но как смотреть потом в глаза ему и знать, что он тоже знает? Знает и передёргивается от отвращения каждый раз, когда ты касаешься его рукой, взглядом, мыслью…

Нет! Молчать, молчать, не чувствовать, не помнить. Он голоден, он не сможет себя сдержать и скоро выйдет за ту грань, за которой для тебя нет ничего… Ксиль, ледышка ты настоящая, ну почему всё так вышло…

– Кричи. Почему ты молчишь? Тебе же больно, я знаю… – Горячие, как угли, пальцы касаются кожи почти нежно. Словно в насмешку, они осторожно отбрасывают с лица липкие от крови пряди, обводят дрожащие веки… Щит даёт трещину. Невесомым движением касаются разбитых губ… О да, это ещё больнее, чем самая жестокая пытка, и он чувствует это, мальчик с синими-синими глазами, как ночное небо…

…Как? Нет, не может быть… Он знает, давно знает обо всём и сейчас бросает это знание тебе в лицо, как бросают перчатку… Он смеётся над тобой, и когти пропарывают новую борозду в ещё не успевшей затянуться ране. Да она уже никогда не заживёт…

…больно, больно, больно… Но это ничто по сравнению с тем, что творится в душе. Пустота, отчаяние, боль, отвращение к себе… Пустыня, выжженная пустыня цвета вишни, а с неба всё сыплется и сыплется серыми хлопьями прах сгоревших времён…

…не вернуть, не изменить, не исправить. Регенерация давно отключена, что толку цепляться за такую жизнь? Зачем вообще жить потом? Зачем противиться, держать проклятые щиты, если ему уже всё известно…

…Щиты опадают со звоном хрустальным, как от разлетевшегося на осколки бокала. А он… он рядом, он смеётся, он счастлив. Голод ушёл. Ему хорошо… Ксиль, огненная звезда, я горю, а ты греешься в этом пламени… Руки немеют, тьма и бесчувственность наползают неотвратимо, но по странному совпадению – кто бы оценил эту иронию! – последним уходит зрение, и я вижу, как на твоём лице проступают понимание и ужас.

Синева взгляда, чернота волос и алая, алая кровь. Слишком слабый для тебя, слишком…

Прости.

Я помню эту историю. «Чудом выжил», – сказал тогда Тантаэ и улыбнулся. Пепельный князь всегда улыбался, когда говорил о Максимилиане. Он действительно любил Ксиля – всем сердцем, без грязи и человеческих предрассудков, без сожалений и попыток дать определение этой любви – друг, брат, сын?

Ни то, ни другое, ни третье – и всё одновременно.

«Единственное существо, которое было мне ближе и дороже, чем Максимилиан, – это моя Эвис» – как-то раз сказал Тантаэ.

Об отношениях Эвис и Тантаэ мне было известно мало. Я знала лишь, что они прожили вместе несколько столетий, у них родился сын – Ириано, кажется, а потом Эвис погибла. Ириано вскоре покинул клан и перешёл под крыло кровного врага то ли Ксиля, то ли Тантаэ.

Да уж, нелёгкая жизнь была у Пепельного князя.

Мне вдруг подумалось, а как бы сложилась судьба Тантаэ и Максимилиана, если бы они не были шакаи-ар? Если бы они родились… ну, скажем, среди аллийцев. Тогда не было бы жгучего голода, не приходилось бы убивать лишь для того, чтобы выжить. И регены в крови Максимилиана не заставляли бы его…

Стоп. Вот оно.

Регены.

Уникальные частицы, которые делают шакаи-ар, собственно, шакаи-ар. Ни одна другая раса не обладала подобным свойством. Ни одна другая раса не была подвержена влиянию солнечного яда.

Яд взаимодействует с регенами, это доказали давно, но почему он взаимодействует?

Я подскочила на кровати. Сон слетел с меня, будто его и не было. Эх, только восемь утра, Дэриэлл ещё спит… Ничего, ради такого дела и разбудить не жалко. Так, где я вчера рисовала руны вызова? В ванной, что ли…

Дозваться Дэриэлла удалось только с четвёртого раза. И вправду не вставал ещё, бедняга: волосы были не заплетены, глаза сонно блестели… И футболка наизнанку. Кстати, мне всегда было интересно: как Дэйр умудряется спать, не убирая свою роскошную шевелюру в косу? У меня даже в лучшие – худшие? – времена, когда волосы были длиной чуть ниже талии, за ночь они спутывались так, что к утру расчесать их получалось только при помощи заклинаний. А у целителя даже после ночи в лаборатории или дня на узком, неудобном диване – мягкие медовые пряди, волосок к волоску.

– С добрым утром, – сощурился Дэриэлл, позёвывая и неаристократично прикрывая рот ладонью. – Ты чего так рано, Нэй? Пятый час, я только недавно лёг.

– Пятый? Да уже вроде половина девятого. – Я с сомнением взглянула на часы, и тут меня озарило: – Вот Бездна, у нас же разница во времени четыре часа! Ладно, извини, – торопливо покаялась я и, нервно облизывая губы от нетерпения выпалила: – Мне тут в голову идея одна пришла…

В глазах Дэриэлла появилась искорка интереса.

– Рассказывай, чудо моё. – Он перекинул волосы через плечо, на грудь и потянулся за гребнем. – А я с удовольствием послушаю, только для начала приведу себя в порядок – право, стыдно непричёсанным и без штанов разгуливать… Впрочем, через зеркало отсутствие штанов не разглядишь – уже хорошо.

Ну, я и рассказала. Идея, если честно, оригинальностью не блистала. Мне вывод казался настолько очевидным, что было странно, что до него до сих пор никто не додумался. Регены есть только у шакаи-ар – и яд действует тоже исключительно на них. Вещество солнечного яда воздействует на регены, но кто сказал, что дело здесь только в химическом составе? Что, если солнечный яд в сочетании с регенами провоцирует магическую реакцию? Скажем, высвобождает энергию, накопленную в них. Этим можно объяснить воспламенение поражённых ядом шакаи-ар. Принцип тот же, что и у молодых обращённых. Только там катализатором для реакции высвобождения энергии выступает солнечный свет.

– Что-то в этом есть, определённо. – Дэйр, поглощённый моим рассказом, позабыл про свою причёску, и теперь недоплетённая коса жалко перевешивалась через плечо. – А что же касается того, почему никто до сих пор не додумался до тех же выводов, что и ты – подумай сама. – Тёмно-зелёные глаза азартно сверкнули из-под длиннющей чёлки. – У многих есть такие же сведения о регенах, как и у тебя? Сведения из первых уст?

– Не может быть, чтобы за такое долгое время никто не заинтересовался шакарской физиологией, – недоверчиво покачала я головой.

Дэйр досадливо поморщился:

– Человеческой науке – серьёзной науке, я имею в виду – всего пятьсот лет. Магическая примерно в три раза старше. Это крайне мало. Шакаи-ар не стали бы сотрудничать с людьми или магами – разница в менталитете сказывается. Равейны наукой не увлекаются, аллийцы… Да, мы пытались изучать шакаи-ар как вид, но не сильно преуспели. Немногие кланники решатся сотрудничать с тем, кто почти наверняка употребит полученные знания им во вред.

Я нехотя признала правоту Дэриэлла. Шакаи-ар до сих пор весьма снисходительно относились к аллийцам, а аллийцы открыто ненавидели шакаи-ар. Даже Дэриэлл, известный попиратель традиций, морщился, когда слушал мой рассказ о Максимилиане. Если бы не слёзные просьбы «мелкой манипуляторши Нэй», то целитель никогда не стал бы разрабатывать противоядие. Со временем, конечно, азарт учёного возобладал – задача оказалась трудной, и это только подстёгивало его. Но Дэриэлл всё же потребовал с меня клятвенное обещание не заставлять его лично обследовать «потерпевшего» – Северного князя.