Слово Оберона - Дяченко Марина и Сергей (е книги .txt) 📗
– Базарный день сегодня, – сказал Уйма. – Повезло. Когда купцы с базара потянутся – с деньгами, – тогда и потряхивать станем.
– А если из замка пришлют стражу?
– Когда пришлют, мы уже далеко будем.
– Уйма, – я вздохнула. – А без грабежа – никак?
– На огненных шарах перевозчик строгий. Не заплатишь – не полетишь.
– Заработать где-нибудь…
Уйма присвистнул:
– Ты будешь свиней пасти, а я бревна таскать. К осени по миске каши заработаем.
По дороге как раз гнали свиней. Какие-то странные здесь были свиньи. Черные. Шерстистые. Остромордые.
– С другой стороны, Робин Гуд тоже грабил богатых и отдавал бедным, – сказала я вполголоса.
– Кто?
– Один разбойник. Ты его не знаешь… Слушай, Уйма. Давай спросим у некроманта, кто такие Мастер-Генералы и почему они все мертвые?
Уйма медленно повернул ко мне обросшее щетиной лицо.
– Он один. Один Мастер-Генерал.
– Как один? Ты же сам видел минимум двоих…
– Один.
На дороге оседала поднятая стадом пыль.
– Я три раза видела мертвых Мастер-Генералов, – пробормотала я. – И все три были разные.
– Три раза?
– Да. Я забыла тебе сказать. В подземелье у Принца-деспота тоже один такой валяется.
– В замке?!
– Ну да. Только убили его не стрелой и не стилетом, а…
– Погоди.
По дороге из замка шагал одинокий путник. Ростом он был на полголовы выше Уймы, а шириной плеч и толщиной рук не уступал самому людоеду. Из-за спины торчали две толстые деревянные рукоятки – крест-накрест.
– Вот, – сказал Уйма. – С деньгами идет.
– Откуда ты знаешь?
Уйма мигнул:
– Опыт… Знаешь, сколько я кораблей ограбил?
– Хорош уже хвастаться своими зверствами.
– Какими зверствами? – Уйма округлил и без того круглые глазищи. – Принц-саламандра нам нужен или нет?
– Нужен.
– Ну так сиди здесь. Я пошел, – Уйма поднялся, будто распрямилась ветка. Зашагал вниз, к дороге, небрежно помахивая огромной суковатой дубиной.
Путник при виде разбойника даже не замедлил шаг. Даже не задумался ни на секунду. Как шел прежде, так шагал и теперь. Я подумала: а не слишком ли Уйма самоуверенный? Этот мужик может оказаться здешним мастером боевых искусств…
Уйма и путник встретились у подножия холма – между ними было два или три шага. Ни один из них не кинулся нападать первым. К моему удивлению, они заговорили – Уйма спросил, путник ответил. Оба стояли расслабленно: Уйма опершись на дубину, путник – упершись в бока, небрежно отставив огромную ногу в черном лоснящемся сапожище. Стояли и беседовали, как добрые друзья!
Потом Уйма подбородком указал на меня. Я подхватилась, готовая бежать куда глаза глядят; что же, он продал меня в рабство? Вот этому первому встречному?!
Я отползла назад на несколько шагов. Потом заставила себя остановиться: я могучий маг. У меня есть посох, врученный самим Обероном. Продать меня, как собаку, – это, знаете ли, даром не пройдет никому!
И, трясясь как листочек, я встала и выпрямилась с посохом наперевес.
Увидев меня, путник остановился. Он был немолодой, лет под сорок пять или даже больше. В коричневой бороде пробивалась седина. Глаза-щелочки тонули во множестве складок и морщинок. Щелочки зыркнули на меня, потом – вопросительно – на Уйму.
– Лена, – сказал людоед строго. – Не выскакивай. Дело серьезное, не время ребячиться и пугать. Вот гость у нас, уважаемый человек. Заплечных дел мастер, всегородской и пригородный, пожаловал к нашему костру. Пошли, большую игру играть будем.
Игра и вправду была серьезным делом – чуть ли не торжественным ритуалом вроде рыцарского поединка. Оказывается, в этих краях любой встречный имел право вызвать на соревнование странствующего палача – «заплечных дел мастера» – где угодно: на базаре, на улице, посреди дороги. Тот соглашался или отказывался (правда, в случае отказа его могли запрезирать друзья и знакомые). Но если соглашался, вступали в действие простые и строгие правила.
Игроки садились друг напротив друга и по очереди описывали способ какой-нибудь казни. Условие было – не повторяться. Тот, кто первый не мог придумать ничего новенького, признавал себя побежденным, и победителю доставалось все его имущество, какое только он, победитель, сможет и пожелает взять.
Наш гость, «заплечных дел мастер», разглядывал Уйму, заранее выбирая себе трофеи. Ему понравилась добротная куртка, удобная для путешествий, и еще ему понравились мы с Максимилианом.
– Ребятишки твои? На кон ставишь?
– Отчего не поставить, – беспечно отвечал Уйма. – Ставлю.
Я хотела возразить, но Уйма так посмотрел на меня, что я против воли промолчала. Ничего, пусть только попробует этот старый палач «взять» меня с Максимилианом. Для такого дела я и некроманта освобожу…
Правда, у него опять руки затекли. Может, освободить заранее?
– А ты, уважаемый, с деньгами? – поинтересовался Уйма. – Мне-то тряпок, игрушек не надо. Золото есть?
Палач щелкнул пальцами по кошельку на поясе. Зазвенело. Палач усмехнулся:
– Ты, дружок мой молодой, не туда нарвался. Тебе бы с подмастерьем моим играть. Хоть голым ушел, да наука была бы. Науку за плечами не таскать – она вся в голове. А я, милый, тридцать лет за плахой оттрубил, я такое знаю, что тебе и не снилось. Да только поздно отказываться-то.
– А я и не отказываюсь, – Уйма расселся на траве, по-турецки скрестив ноги. – Давай играть.
Палач вытащил монету, поплевал на нее, подбросил и поймал. Вышло так, что начинать старейшему.
– Стало быть, так, – начал палач, почесывая неровную бороду. – Подвешиваешь голубчика за ноги…
Через минуту я сбежала подальше от костра. Максимилиан остался – связанный, он не мог бегать, да и Уйма не собирался его отпускать. Побродив по рощице взад и вперед, я немного успокоилась. Выглянула из-за дерева – рассказывал Уйма, иллюстрировал руками: сложив кольцо большим и указательным пальцами правой руки, тыкал в него мизинцем левой. Старый палач слушал, на лице его недоверие сменялось глубоким вниманием.
Я поскорее отошла подальше. Побродила еще. Нашла поганку, разнесла ее в клочья зеленым лучом из навершия посоха. Нашла сыроежку и поступила с ней точно так же. Сила и уверенность посоха передались и мне. Подумаешь, палач с людоедом языками треплют. Что мне их языки?
Я попробовала взлететь, но получилось плохо. Я летала, как Гарольд в прежние времена, то есть барахталась над самой землей, будто утопающая курица.
Время шло. Я снова выглянула из-за дерева. Опять рассказывал Уйма – глаза его горели, он складывал ладонями «домик». Противник слушал, лицо его было хмурым. Я хотела крикнуть, что нам пора, что мы теряем время, что Принц-саламандра может куда-нибудь отлучиться, – но, открыв уже рот, так и не решилась прервать этот жуткий поединок.
Тени деревьев укоротились, описали полукруг и выросли снова. Я нашла земляничную поляну, поела и развлеклась. Уйма и старый палач все так же сидели друг против друга, все так же говорили по очереди. Палач нервно дергал себя за бороду. Уйма восседал, как статуя, и, стоило только старику закончить – без малейшей паузы заводил новый рассказ.
Они сбились только один раз.
– Это уже было! – услышала я с того места, где собирала землянику. Кричал палач, в его голосе были визгливые, истерические нотки. – Было-было, ты проиграл!
Я обмерла.
Что ответил Уйма, расслышать нельзя было. Людоед говорил, не повышая голоса.
– Было! Было! – надрывался палач. – Что недоговорил? Начало-то такое же самое!
Уйма снова что-то ответил. Палач заорал – и вдруг осекся. Свистящий голос Уймы полился дальше. Я осторожно выглянула из рощи; Уйма рассказывал, как ни в чем не бывало, палач сидел, ссутулившись и глядя в землю. Шевелил губами. Вспоминал оригинальный способ казни?
Привалившись спиной к дереву, я сползла на траву и села, подтянув колени к животу. Ну когда уже это кончится? Ну когда?
