Валькирия - Семенова Мария Васильевна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Между тем гибнувший пёс укусил кого-то и вырвался. Темный ком отделился от белой толпы и полетел через поле, к чаще кустов. Вслед немедленно устремилась погоня. Неистовые девки мчались с хмельной быстротой. Попадись им кошка вместо собаки и вздумай эта кошка скрыться на дереве – дерево вырвали бы с корнем. Пёс, однако, умирать не хотел и мчался стрелой – женщины в конце концов потеряли его и возвратились, и запряжённая в соху двинулась дальше, огибая дворы. Зверю и человеку незачем попадаться им на пути.
К утру мой побратим расслышал из-под стены чей-то стонущий плач. Люди заспорили: многим подумалось, что это Коровья Смерть, изгнанная деревней, просилась к нам в городок, думала отсидеться.
Я сказала упрямо:
– Пёс там безвинный. Сама соху таскала, знаю, что говорю.
Воины сначала отмахивались, звали глупой слезливой девкой. Я твердила своё. Потом пришли Славомир и воевода. Вождь послушал нас, споривших, велел всем замолчать. И снова вполз вверх по брёвнам отчаянный, жалобный плач… Варяг велел коротко:
– Отворяйте. Сам погляжу.
Да, не зря мой старый наставник напоминал, как тяжко вождю! Я испуганно перебрала в уме гейсы Мстивоя: вроде там ничего не было про собак и коров…
Он не стал никого звать, двинулся за ворота один. Славомир, конечно, брата не кинул, пошёл вслед. Я перетрусила, но побежала за ними, потому что опять всё было из-за меня.
Небо уже серело, встречая рассвет, и мы нашли его без труда. Пёс затих и затаился, когда мы приблизились. Он проворно бежал, пытаясь спастись, но теперь не мог сдвинуться с места. Воевода первым пошёл к нему, раздвигая кусты.
– Мечом хоть проверь… – встревоженно сказал Славомир по-галатски. В самом деле: Солнечный Крест, начертанный стальным остриём, всякую нечисть заставит убежать без оглядки…
Вождь даже не обернулся:
– Я и так вижу, что здесь просто собака…
Опустился на корточки, уверенно положил руку на чёрные прижатые уши, и пёс не укусил его – снова заплакал, жалобно и недоумённо. У него была сломана передняя лапа, половина хвоста отсечена ударом косы, шерсть на брюхе и на боку вырвана с кожей. Я пригляделась к светлым пятнам на морде и узнала весёлую лайку, сопровождавшую на охоту сыновей Третьяка. Вождь поднял голову и кивнул мне:
– Займись.
Я осторожно приподняла пса, подсунула руки. Мой женский голос, а может, особенный запах заставил его завизжать и в ужасе дёрнуться. Потом он принюхался повнимательнее и умолк. Надо будет позвать добрую Арву, пусть нянчится. Ещё я подумала, не пришли бы доискивать беглеца. Чего доброго, найдут по следам, по крови из ран. Других собак приведут, нюхать велят…
Я не ошиблась. Днём, когда измученный пёс наконец уснул у огня, завёрнутый в старое одеяло, мы увидели большую толпу, подходившую к крепости через поле.
Я решила: сейчас велят затвориться, – но вождь даже не спросил, оружны ли шедшие. Не приказал бросать все дела, хвататься за копья. Молча выслушал доносившего, пожал плечами и вышел во двор встречать.
Мой старый наставник попросил подвести его поближе к вождю. Варяг оглянулся на нас, и в светлых глазах мне почудилось одобрение. Конечно, он никого не боялся, хоть с дружиною, хоть один. Но дельный совет не помешает. Даже ему.
Когда из дому любопытно выглянула Велета, Славомир тотчас погнал её:
– Иди-ка отсюда!
Послушная девочка скрылась за дверью, но совсем не ушла: я видела в щёлке край её платья. Я, впрочем, скоро забыла о ней, начав сравнивать входивших в ворота родовичей Третьяка с кметями, что без приказа высыпали во двор. Да. Как не вспомнить Яруна, пытавшегося уязвить брата вождя. Дойди дело до свалки, этим парням оружие не понадобится. Им даже незачем будет ввязываться всем, достанет десятка. Мстивой Ломаный мог позволить себе держать ворота распахнутыми. Ему и стены-то были нужны не от Третьяка, а от такого же, как он сам, только чужого.
Ещё я думала, выдаст ли он раненую собаку. Незачем бы ему ссориться с Третьяком. Но бросить на муку безвинную тварь, приползшую под забрало… руки ему лизавшую доверчиво… Велета всё утро гладила пса, поила из чашки…
Тут я заметила, что деревня посматривала на меня и шепталась. Особенно женщины. Я рассудила: прослышали, как я дралась с Голубой. Не велика редкость, девичья драка. Но одна четверых порет не каждый всё-таки день.
Наверное, люди бывали в крепости реже, чем мы у них. Кольцо бревенчатых стен поубавило уверенности, заставило сгрудиться вместе, только Третьяк вышел вперёд и поклонился вождю, смотревшему с крыльца дружинной избы.
– С чем пожаловал, старейшина? – спросил тот спокойно. За эти месяцы я немножко к нему пригляделась; не могу объяснить, но было что-то… Словом, на месте Третьяка я бы очень остереглась. Третьяк переступил с ноги на ногу. Кашлянул. Он боялся варяга и чувствовал себя неуютно, но пятиться было некуда, род смотрел ему, старейшине, в спину. Он погладил честную бороду и сказал:
– Справедливого суда хотим, воевода. Девка твоя Зимка коров нам испортила. Отдал бы её, пока все-то не передохли.
Родовичи позади него закивали головами и зашумели сперва тихо, потом громче, поддерживая предводителя. Они указывали на меня пальцами, и эти пальцы были готовы сомкнуться на мне безжалостными клещами, разорвать, как давеча рвали собаку.
– Отдай её нам, судить станем.
Была там и старшая жена Третьяка, мать Голубы, угощавшая меня кисельком.
6
Теперь на меня смотрели все, кроме вождя. Один раз со мной уже было подобное. Точно такой ледяной ком смерзался внутри живота, когда дядька Ждан выставил меня за ворота. Не пожалела родня, не помилует и воевода. А с какой стати ему меня миловать.
Я качнулась вперёд, делая шаг по уходящей из-под пяток земле и чувствуя себя мёртвой. Сейчас кмети расступятся, как некогда братья. А может, ещё подтолкнут. Как же люди убьют пойманную скотью погибель? Сбросят в ямину, придавят дохлой коровой и закидают жёлтым песком? Или привяжут ко вздувшейся падали, утвердят на куче поленьев? Я шагнула…
– Дитятко, – сказал старый Хаген. Железными пальцами поймал за плечо и обнял, крепко прижал к груди мою помрачившуюся голову. Ярун стронулся со своего места между молодшими. Ни на кого не глядя, подошёл к нам и встал, застывая лицом, держа копьё наперевес. С другой стороны появился Блуд. Ноги держали его ещё не особенно крепко, но серебряная крестовина ярко блестела над правым плечом. И краем глаза, между заслонившими спинами, я увидела Славомира. Славомир сцепил руки на пояснице. Так он делал всегда, если раздумывал, не будет ли драки.
Кажется, у меня-таки на миг стемнело в глазах. Я встрепенулась, схватила ртом воздух, заслышав спокойный голос вождя:
– А с чего ты взял, старейшина, что это она?
– Чужая она, – сказал хмуро Третьяк. – Отколь пришла, мы там не были, рода-племени её не знаем. Живёт наособицу, не как все честные девки. В мужских портах ходит. И силы, что не у всякого парня. Она это, некому боле!
Я снова поняла, что погибла. Конечно, старейшина был прав. Воевода немного подумает и согласится. Может, и вправду всё из-за меня, несчастья ходячего, даром что я и не думала ворожить… Мой Бог был далеко, на полочке в горнице, – не стиснешь потной ладонью, не взмолишься: сохрани!.. Хаген гладил мою голову и не разжимал рук. Блуд и Ярун смогут только прибавить свои жизни к моей, потому что будет так, как приговорит вождь. И даже Славомир не подмога.
Вождь сказал невозмутимо:
– Я тоже чужой здесь, старейшина, и ты на моей родине не был. Откуда тебе знать, не я ли порчу навёл.
Дерзкие кмети стали смеяться. Вольно им было смеяться. В это время кто-то из женщин смилосердствовался:
– Пусть железо поднимет, что неповинна!
Мне показалось, это была жена Третьяка.
– Пусть, – сказал старейшина. – Не обижай, воевода.
