Месть - Макинтош Фиона (книги txt) 📗
– Как я понимаю, других родственников у тебя нет. Да, ты почти не знаешь свою бабушку, но она исправно делала пожертвования эти последние одиннадцать лет, и хотя ты и не помнишь своих родителей, она должна их помнить... К таким людям следует относиться с почтением.
Наставник сделал несколько коротких затяжек, взял глиняную кружку с травяным чаем, положил в нее две полные ложки меда и принялся неторопливо помешивать. Каждое его движение было исполнено сочувствия и сострадания. Да, бабушка напомнила о себе весьма не вовремя. У мальчика впереди самое главное в жизни испытание – испытание перед постригом и рукоположением. Гидеон достоин голубой ленты. Он так и будет менять ленты одну за другой – белую, желтую, зеленую... а может быть, сразу же предъявит свои права на голубую. Или даже на алую. Неслыханно. Но кто знает, чего может добиться столь одаренный мальчик?
– Гидеон, – преподобный Пирс осторожно подбирал слова, – ты не из тех, кому учение дается с трудом. Думаю, тебе все это скажут, хотя я понимаю твое беспокойство. Тебе очень важно получить голубую ленту, мы все тобой гордимся... Но дело в том, что твоя бабушка очень тяжело больна, и наш долг – убедиться, что ты выполнил ее последнюю волю и встретился с ней перед смертью. Сам аббат Маггеридж настаивает на этом.
Мальчик хотел возразить, но наставник коротким жестом остановил его.
– Если ты – в чем я очень сомневаюсь – не сможешь показать на Испытаниях всего, на что способен... а на что ты способен, мы знаем... аббат Маггеридж готов сделать в твоих бумагах особую пометку. На мой взгляд, это уже немало. А ты как думаешь?
Гидеон глотнул несладкого чая и с вызовом посмотрел на учителя. Глаза у мальчика были невероятного голубого цвета – точно под цвет желанной ленты. Это продолжалось лишь миг, потом Гидеон отвел взгляд и тихо вздохнул.
– Конечно, вы правы, святой отец. Просто мне немного не по себе. Я же совсем не знаю бабушку. Мне сказали, как ее зовут, я получил от нее несколько писем. Простите, наверно, вам кажется, что я думаю только о себе... Но Испытания – это для меня так важно!..
Гидеон прикусил губу. В нем шла борьба.
– Значит, я уезжаю сегодня после полудня? – эти слова явно дались мальчику нелегко.
– Да, да. Очень хорошо, – отец Пирс облегченно потянулся. – Надеюсь, твоя бабушка доживет до твоего приезда. Не сомневаюсь, она будет рада увидеть такого славного мальчика...
Он шумно вздохнул.
– Как бы то ни было, Гинт, тебе не помешает выбраться куда-нибудь на несколько дней.
«О нет. Опять».
Слова наставника напомнили Гидеону о неприятном происшествии, которое случилось на днях.
– Странное дело, – продолжал отец Пирс. – Здоровый мальчик ни с того ни с сего лишается чувств... Ты нас так перепугал. Снова полночи сидел за свитками – или я ошибаюсь?
Он уставился на свою трубку, потом чуть поднял глаза и посмотрел на Гидеона. Это было утверждение, а не вопрос.
– Я пойду, святой отец. Спасибо за чай.
Путь Гидеона лежал в восточное крыло. Что правда, то правда: ему не с чего было падать в обморок. Но это произошло, причем прямо в монастыре. И самое скверное, что в этот миг он выступал перед новыми послушниками. Этим самым послушникам пришлось тащить его бесчувственное тело в больницу. Потом мальчики постарше с жаром рассказывали Гидеону, что глаза у него закатились так, что стали белыми, а какой-то умник даже сказал, что изо рта у него шла пена, и он нес какую-то околесицу. Последнее вызвало столь бурный восторг, что монах-лекарь выгнал всю компанию из больницы. Но в чем дело? У Гидеона никогда не случалось ни обмороков, ни припадков. Он ел за шестерых и вовсе не корпел по ночам над свитками и фолиантами – просто потому, что ему не было нужды лезть из кожи вон. Что-то необъяснимое...
И Гидеону хотелось лишь одного: чтобы весь этот шум вокруг него прекратился.
Он вошел в свою келью, небольшую, но вполне уютную. Как староста Пятой ступени, он пользовался некоторыми благами, недоступными другим послушникам. Например, отдельной кельей. Его ровесники жили в одной комнате вчетвером, а у мальчиков помладше была одна келья на восьмерых, а то и на десятерых. В свое время Гидеону тоже пришлось терпеть шум общих спален и слушать, как его соседи жалуются на свои беды, но теперь он наслаждался уединением. Ему нравилось, что в монастыре все живут по строгим правилам и каждый миг расписан. Другой жизни он не знал. Все, что происходило до того, как он попал в монастырь, почти забылось, в памяти остались лишь туманные видения, о которых не было времени размышлять. Гидеон смутно помнил старушку, которая отдала его сюда маленьким ребенком. И кто может упрекнуть его за то, что он не слишком стремится повидать ее, даже накануне ее кончины? Мальчик подозревал, что встреча окажется столь же неприятной, сколь и бессмысленной.
Он – лучший из послушников Ордена, его считают самым одаренным, и не исключено, что он станет старостой «Алых». А потом... конечно, никто не говорил об этом вслух, но... когда-нибудь он сам станет аббатом, король станет обращаться к нему за советом, и его слово будет иметь немалый вес, когда решение будет касаться этой части королевства...
Но ему нет равных и в иного рода занятиях – в тех, где требуется быстрота, сила и ловкость. Так все говорят. Множество глаз заворожено следит за тем, как он скачет на лошади или бегает наперегонки с другими мальчиками. Он всегда оказывался первым, всегда побеждал. Вдобавок, он высок ростом, красив. Чего еще желать?
Гидеона не беспокоили ни сами слухи, ни те, кто их распускал. Тем не менее он и в самом деле слышал все – даже те вещи, которые не предназначались для его ушей. Слух у мальчика был удивительно острым, что служило поводом для бесконечных шуток. Кое-кто даже уверял, что Гидеон слышит, как птицы дышат на ветках. Гидеон веселился. Вот глупость... Но временами он и сам в это верил.
И почти не удивился, когда его прозвали «колдуном». Гидеон ненавидел это прозвище, но оно прилипло к нему сразу и навсегда. Оставалось только принимать его как неизбежное, и с великодушной снисходительностью пожимать плечами. Бороться с этим было бессмысленно.
Интересно, какими они были, его родители. Кем надо быть, каким даром обладать, чтобы произвести на свет колдуна? Да, это так и останется тайной. И что с ними случилось, он тоже никогда не узнает. Может быть, их уже нет на свете? Почему, как только он родился, они оставили его бабушке, а сами исчезли? Расстались ли они друг с другом? Гидеон запрещал себе задавать такие вопросы. Но время от времени, во сне, они снова звучали у него в голове...
Кто же он сам?
Иногда ему снился женский голос, который что-то нашептывал. Но стоило Гидеону проснуться, и он уже не мог вспомнить, о чем говорила невидимая женщина. Об этом он никогда и никому не рассказывал. Почему? Насколько он мог судить, она не говорила ему ничего такого, что могло вызвать страх или беспокойство. По правде сказать, этот голос его успокаивал. Гидеон не знал своей матери, но хотел верить, что ее голос звучит так же.
Мальчик заставил себя отвернуться от окна. Пора собираться... Он окинул взглядом келью. Стены сплошь увешаны астрономическими чертежами. Гидеон не скрывал, что наблюдение за звездами и интерес к иным мирам были его страстью, и прямо говорил, что собирается посвятить себя науке о звездах, когда примет постриг.
– Черные дьяволы! – ругался юный послушник, запихивая в свою маленькую котомку сменную мантию. – И зачем мне это нужно!
Бабушка, которую он помнил более чем смутно, пожертвовала монастырю целое состояние. С тех пор как Гидеон узнал эту новость, ему уже в сотый раз приходила в голову одна и та же мысль: навестить старушку перед смертью – самое меньшее, что он может для нее сделать. Вслед за мантией в сумке оказались шапка и грубые шерстяные рукавицы, которые вполне могли пригодиться в Петринских горах. Наконец, мальчик взглянул в небольшое зеркало на стене, убедился, что длинные волосы аккуратно стянуты в хвост, и только после этого взял котомку.
