Запах Зла - Ларк Гленда (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Флейм объяснила мне некоторые основы птичьего языка.
– Чтобы его понять, ты должен все время за ним наблюдать, – сказала она. – Это в основном язык знаков, и смысл по большей части передается позами, движениями крыльев и лапок, наклоном головы, а не звуками.
Она перечислила мне некоторые знаки, и птичка у нее на плече охотно их продемонстрировала. Сначала это казалось мне сверхъестественным и смущало, как если бы законы реального мира вдруг оказались нарушены. Поэтому я постарался не думать о Руарте как о птице и стал представлять его себе дастелцем, таким же разумным существом, как и люди, но не способным к человеческой речи. Так дело пошло легче. К концу первого дня я уже мог понять многие самые расхожие фразы вроде «Не знаю», «Да, конечно», «Я голоден», «Поверни налево», «Посмотри туда». Теперь мне было известно, что приоткрытый клюв в сочетании с наклоном головы означал улыбку, а если Руарт при этом еще и задирал хвост, то он покатывался со смеху. Чтобы передать более сложный смысл, Руарт начинал петь; тут нужно было прислушиваться к высоте и длительности трелей. Это было для меня особенно трудно: я всю жизнь считал, что одна птичка чирикает точно так же, как любая другая.
Переночевав на песке у пруда, на следующее утро мы увидели вдалеке Лекенбрейг; уроки птичьего языка продолжались всю дорогу. Блейз, как я обнаружил, тоже продолжала учиться, в результате чего между нами возникло шутливое соперничество: я старался догнать ее, а она стремилась сохранить превосходство. Это в общем-то был способ продолжить наш спор, не упоминая напрямую его предмета: стану я или нет помогать им избавить мир от могущественного дун-мага.
Наконец к концу дня мы добрались до города; я как раз осваивал значение растопыренных крыльев. Первое, чем поинтересовалась Блейз, которую, по словам женщин, иллюзия превратила в мужчину с острова Фен, был пакетбот. Новости нас не порадовали: похоже, нам предстояло дожидаться его больше недели. Единственного судна, совершавшего рейсы до Амкабрейга – второе, как выяснилось, потеряло мачты, попав в шторм, – в порту не было. Места на пакетботе, который отправлялся на архипелаг Ксолкас и дальше – на Брет, были распроданы на два ближайших рейса.
Мы остановились в гостинице на берегу, из окон которой открывался вид на один из причалов. Там было шумно, воняло, но хоть не драли три шкуры. Я не провел в гостинице и десяти минут, как обнаружил, что впадаю в депрессию такую же непроглядную, как ночь в Безлунный месяц. Меня мучили запахи – тухлой рыбы, дегтя и пеньки, китового жира, человеческих экскрементов, чьего-то семени на моем матраце, дешевых духов, которыми пропахла тощая подушка, вареной капусты из кухни, собачьей и кошачьей мочи повсюду на улицах… и человеческих эмоций. Эмоции были откровенными и несдерживаемыми: страх и отчаяние, вожделение и алчность. Какое чувство ни назови, все они были тут, и я чувствовал их острый и всепроникающий запах. Мне всегда трудно давались первые дни на побережье; у себя дома мы, зная, как чувствительны носы соседей, держали свои страсти в узде. На Небесной равнине мы, так сказать, говорили шепотом; в прибрежных городах население вопило.
Растянувшись на постели, я почувствовал, что тону в ощущении потери: я был изгнан до конца своих дней. Никогда не вернуться мне к надежности и предсказуемости жизни на Крыше Мекате, никогда не вернуться к существованию, которое я раньше вел. Чистые и свежие ароматы Небесной равнины стали теперь только воспоминанием. Ах, Джастрия, как же ты мне отомстила…
Никогда еще я не жалел себя так отчаянно.
Когда я не спустился к ужину, как мы договаривались, Блейз пришла и постучалась в мою дверь. Я знал, что это она – нос предупредил меня об этом, – но не пошевелился. Она постучалась еще раз, громче, я снова не ответил. Мне следовало бы знать, что это не поможет: через мгновение она просунула кончик меча в щель между створкой и косяком двери и откинула щеколду.
Я остался лежать на кровати с ее нищенски тонким матрацем, отсутствующим постельным бельем и грязным одеялом. Единственным освещением в клетушке были отсветы фонарей, падавшие сквозь лишенное стекла окно: на причале продолжалась погрузка оловянной руды на торговый корабль.
– Ты полагаешь, что всегда вправе войти в комнату, даже если дверь заперта? – спросил я, не глядя на Блейз.
Она не обратила внимания на мое недовольство.
– Я принесла тебе немного козьего молока, – сообщила она, – и бобы, тушенные с лепестками лилии. Да, и еще омлет. И раз уж я взяла на себя труд добыть пищу, которую ты ешь, будь так любезен ее съесть.
Я сел, чувствуя себя пристыженным, хоть и ответил ворчливо:
– Слушаюсь, госпожа. Ты говоришь совсем как старая карга у нас в тарне, которая учила малолеток грамоте. – Я зажег огарок свечи, а Блейз тем временем разложила принесенное на единственном, кроме кровати, предмете мебели – умывальнике.
– Я не собираюсь позволить тебе киснуть. Кроме того, у меня есть к тебе разговор.
– Опять разговор? А что, если я чувствую себя слишком по-крабьи?
– По-крабьи?
– Не в духе.
Блейз сунула тарелку мне в руки, и должен признать – пахла еда аппетитно. Я принялся за омлет, воздержавшись от замечания о том, что мои соплеменники смотрят на поедание яиц так же, как на употребление в пищу убитых животных. Я сказал себе, что зародыш в яйце давно уже погиб, и прагматично съел все до крошки.
– Спасибо, что спросил: мы с Флейм сытно поужинали. Она теперь отправилась спать.
Я не обратил внимания на ее сарказм.
– Она все еще слаба. За последний месяц нам совсем не удавалось отдыхать.
– Я мог бы приготовить для нее тоник. Давно ли ее рука была ампутирована?
Блейз задумалась, отсчитывая дни.
– Я не уверена… Часть времени я провела в темной яме, где день не отличался от ночи, и как-то ни у кого не спросила, долго ли… Ампутировали ей руку по крайней мере за десять или двенадцать дней до того, как мы смылись с косы Гортан. День ушел на то, чтобы раздобыть морского пони, потом еще три дня мы плыли, десять дней добирались оттуда, где высадились на берег, до Мекатехевена… Два дня – в городе, день – в тюрьме… сколько дней прошло после этого?
Я тоже занялся подсчетами.
– Шестнадцать… нет, семнадцать дней. – Значит, с момента, когда я впервые их увидел, прошло восемнадцать суток… а казалось, что полжизни.
– Тогда получается месяца полтора.
Я вытаращил на Блейз глаза.
– Не может быть, наверняка больше. Ее рука хорошо зажила.
– Действие силв-магии, – пожала она плечами. – Советник Датрик занялся Флейм… после некоторого принуждения. Да и сама Флейм, конечно, постаралась, как только немного пришла в себя.
Я обдумал услышанное, прикидывая, мог ли так быстро поправиться кто-нибудь из моих собственных пациентов. Что этим силвам известно такого, чего не знаю я?
Блейз озабоченно продолжала:
– Я все же тревожусь о Флейм. С тех пор как мы покинули косу Гортан, одна неприятность сменяет другую. Да и то, что предшествовало нашему путешествию, было, конечно, настоящим адом. А мне нужно, чтобы она опять стала сильной. Мы нуждаемся в ее иллюзиях ради безопасности, не говоря уже о борьбе со злым колдуном. Хотелось бы мне, чтобы у нее была возможность отдохнуть и набраться сил. Ведь хотя ее причитания насчет отдыха и выглядят шутливыми, на самом деле, мне кажется, она дошла до предела. Похоже, она считает, что у нас совсем мало времени и если мы промедлим, случится что-то ужасное. Думаю, на самом деле Флейм не такая сильная, как притворяется. – Блейз принялась мерить шагами мою каморку.
Я насмешливо улыбнулся.
– Только не говори мне, будто знаменитая воительница Блейз верит во всякие там неопределенные предчувствия.
– Да, я научилась иногда к ним прислушиваться. Бывает, что предчувствие, как зеркало, отражает то, что существует, но нам еще не видно. Вот и теперь я думаю, что Флейм где-то в глубине души знает нечто, о чем ни один из нас осознанно не догадывается. Иногда у меня возникает опасение, что какое-то осквернение дун-магией в ней сохраняется… То осквернение, что совершил Мортред. Превращенный в дун-мага силв… связан с тем колдуном, который его совратил. Наделив свою жертву скверной, Мортред должен только подождать, пока она явится к нему – явится по собственной воле. Так мне еще на косе Гортан говорила Флейм – она чувствовала эту отвратительную связь.
