На одинокой дороге (СИ) - Седов Константин (список книг TXT) 📗
Эрик вспомнил кости, устилавшие землю под цветами, и вздрогнул. Там самые разные кости были — в основном животных, но попадались и человеческие. Вот это цветочки!
По дороге он поднялся на холм. Опять открывалась низина. Только цветов в ней не было видно. В лунном свете перед ним лежал город.
Глава 11
Светает. Сырой портовый воздух насыщен запахами рыбы и черного смолянистого дыма от сосновых дров. Светло уже настолько, что можно разглядеть собственную физиономию в отражении лужи.
Только в отражении Курти заметил, что у него еще и нос разбит. Лицо окоченело и ничего, кроме мороза не чувствовалось. Кровь подсохла, но вид, конечно, убогий. Но это ерунда. Главное — кошелек!
Он забился в грязный угол между старыми сараями у одного из пирсов и одеревеневшими от холода руками вытащил заветный мешочек. Приятная тяжесть! И какой гладкий, хоть и плотный материал.
Шёлковый шнурок перетягивал кошельку горло. Курти замешкался, пытаясь замерзшими пальцами раскрыть узел. Обломанными ногтями сумел подцепить, растянуть и наконец, широко открыть. Подставил ладонь, затряс.
На руку тяжело вывалилось, что-то массивное, широкое, круглое. Кошелек сразу обмяк, скукожился. Курти продолжал трясти, уже понимая, что что-то не так, но не осознавая, что именно.
Денег в кошельке не было.
Курти растеряно смотрел на странную штуку у себя на руке, машинально покачивая пустым мешочком.
Тяжеленный диск он разглядывал две секунды, затем отшвырнул его в сторону и разодрал горловину кошелька пытаясь добраться до несуществующего содержимого.
Кошелек все же был пуст.
Курти, прежде сидевший на корточках, упал на задницу и невидяще смотрел перед собой. Ужас случившегося медленно начинал до него доходить.
Все зря! Потеря теплого жилья, нерегулярного, но все же ощутимого куска хлеба, а в перспективе и руки. А может и головы. После того, как он изуродовал Зубу пальцы, еще неизвестно, чем тот ответит. Весь этот риск был ради одного — кошелька! Деньги, которые могли бы там быть дали возможность уплыть из Еловы и начать нормальную жизнь, где-нибудь на юге. А теперь все! Неужели руку отрубят?!
— А ну убери руку!
Курти встревоженно оглянулся на крик. Дорога уходила от пирса в сторону рыбачьих кварталов. Порт и непосредственно город разделяла внушительная канава, частично заполненная грязной водой. Через нее в разных местах были перекинуты мосты. Низкие, каменные они служили пристанищем для бродяг всех мастей. Зимой вода где-то уходила, где-то замерзала. Воры, попрошайки, грабители, да всё дно, часто жили там. Немногим хуже, чем те развалюхи, что заполняли припортовые кварталы. Стены оврага — стены, мост — крыша. Холодно, так в Елове везде холодно, в трущобах те же очаги, что можно развести здесь.
Канава была нестрого поделена между городскими париями от моста к мосту. Рвано-серая масса неспешно перемещалась вдоль мерзлых земляных стен. Нищие собирали лягушек, выискивая замерзших под камнями и трухлявыми пнями. Тут же потрошили, готовили на огне. Рыбу здесь едят редко. Вода у пирсов грязная настолько, что ничего живого там не водится. За рыбой выходят далеко в море.
Сейчас один из нищих, старый, с седой бородой по пояс, тощими руками вытащил из какой-то щели в земле белесую полумороженую лягушку, к нему тут же подскочил другой, такой же старый и пытался ее выхватить. Бородатый, не вставая с колен, отставил руку с добычей в сторону и беспорядочно, но активно отмахивался тощей ручонкой.
— Убери руку, сказал!
Откуда-то выскочила мелкая собачонка. Такая же тощая, всклоченная, с безумным взглядом, она подскочила к дерущимся, выхватила болтающуюся лягушку и обогнув костер, поскакала прочь, петляя между камней и ледяных лужиц.
Оба нищих бросились за ней.
Собачонка по насыпи выскочила из оврага, сжимая в зубах лягушку, прижалась к боковине моста, попыталась проскочить выше, но заскребла лапами по земле, дальше склон был слишком крутым. Оглянулась — преследователи приближались. Собака в несколько жевательных движений сожрала лягушку и ощетинилась в сторону подбегающих нищих. Негромкое рычание собачки заглушила их ругань.
Рычание прервал прилетевший камень, размозживший собаке голову. Та взвизгнула, рухнула на землю и стала медленно скатываться по насыпи.
Нищие удивлено озирались. Камень прилетел не от них.
С насыпи спустился невысокий однорукий крепыш в лохмотьях, подобрал собаку, скатившуюся к ногам побирушек, молча прошел мимо них.
— Ты поделиться должен! Она у нас еду украла.
— Да, половина собаки наша!
Крепыш, не слушая их, шел дальше. Нищие не отставали. Один попытался схватить труп собачонки. Крепыш повернулся, положил собаку на землю, наступил на нее ногой, нагнулся и поднял с земли камень. Молча подбросил его в единственной руке, выразительно глядя на попрошаек. Те мгновенно отстали.
Когда однорукий поравнялся с пирсом, заметил смотревшего на все это Курти.
— Чего уставился?! Это моя жрачка!
Курти отвернулся.
Минуту сидел, глядя перед собой, запустил руки в волосы и тяжело выдохнул. Денег нет, в кошельке только странный кругляш… , кстати, где он? Металлический. Может серебро?
Он огляделся, нашел его глазами, поднял. Повертел перед собой. Не похоже, что серебро. Странный металл. Очень тяжелый.
Диск был шире его ладони. Темно-красный с черными значками в центре. По обводу тонкая линия с мелким, но тщательно выгравированном узором. Значки — это кажется буквы. Текст заполнял почти всю поверхность. Читать Курти не умел и что там написано понять не мог. Повернул кругляш другой стороной — тот же обвод с тонким рисунком, но никаких букв. Круглое поле разделено горизонтальной чертой — в верхнем птица с ключом в лапах, в нижнем непонятно — русалка, что-то ли? Или скорее русал. Мускулистый здоровяк с рыбьим хвостом и таким же ключом в руках. Герб. Тонкая работа. Что это за штуковина? Может дорогая? Хотя толку-то. Здесь ее никому не продашь. Во-первых, непонятно что это и имеет ли какую-то ценность для жителей Еловы, во-вторых, Курти сейчас ищут и ему вообще нельзя где-то показываться.
Пора что-то решать. Оставаться в городе невозможно. Найдут. И скоро. Как сказал Зуб — прятаться ему негде. Да и где в Елове можно спрятаться?!
Курти засунул кругляш обратно в кошелек, кошелек за пазуху и вышел к порту.
Вдоль многочисленных пирсов стояли корабли. После начала судоходного сезона кораблей наплывает множество, город в эти первые дни, как мальчишка, дорвавшийся до сладостей. Потом привозимые товары становятся делом достаточно привычным, первый ажиотаж падает, спрос становиться меньше и уже через пару недель некоторые пирсы и вовсе будут пустыми.
Курти подошел к ближайшему, огляделся. Корабли стояли с двух сторон, но на те, что у начала Курти не обратил внимания, ему нужны пришвартованные у самого края, готовящиеся к выходу в море.
Он пробежался по деревянному настилу вдоль баркасов, яликов, шхун, редких шлюпов и остановился у самого края пирса рядом с высокой баркентиной. Задрал голову и увидел стоявшего на корме и явно скучающего моряка. Долговязый матрос в синем сюртуке, поверх которого был накручен толстенный шарф, о чем-то размышлял. Лицо было помятое, а судя по тому, как он глубокомысленно теребил край своей приплюснутой широкополой шляпы — о вечных ценностях — бабах и выпивке.
— Эй, на корабле!
Задумчивый взгляд опустился на него снизу.
— О! Человече! Маленький, правда, но человече.
— Как раз подрасти хочу. С кем можно поговорить, чтоб вы меня с собой взяли?
— С собой?! Тебя?! А зачем?
Курти пожал плечами:
— Здесь холодно.
— Холодно ему — все так же задумчиво продолжил матрос — а у нас ты погреться хочешь?
— Я хочу, чтоб вы меня с собой забрали.
— Сколько платишь?
— Денег нет, — опустил глаза Курти.
— А бесплатно нигде не греются, даже у вас в Елове.
— Я работать могу. Ты не смотри, что я такой худой, я жилистый. Разгружать, таскать умею. Любые работы. Помочь в трюме или на кухне. Палубу драить.
