Сияющая Цитадель - Эддингс Дэвид (книга бесплатный формат .TXT) 📗
– Я никогда не занимался кражами со взломом, – признался Кринг. – У нас, пелоев, это занятие не в чести, потому что мы живем в шатрах, а чтобы пробраться в самый прочный шатер в мире, довольно иметь острый нож. Если мы хотим разграбить чье-то стойбище, мы обычно посылаем нескольких всадников угнать коней. Хозяин гонится за конями, а мы занимаемся его добром.
– Взлом – занятие тихое и тайное, Кринг, – усмехнулся Стрейджен. – На него надо выходить ночью и много лазать по крышам. Зато веселья хоть отбавляй, да и добычи тоже.
– Будь осторожна на крыше, Миртаи, – предостерег Кринг свою нареченную. – Я немало потрудился, чтобы завоевать тебя, и теперь мне ужасно не хочется тебя потерять. Да, кстати, друг Стрейджен, и ты тоже, друг Кааладор, если с ней что-нибудь случится, вы ведь понимаете, что я убью вас обоих?
– Мы в этом и не сомневались, друг Кринг, – ухмыльнулся Стрейджен.
Миртаи ласково провела ладонью по бритой макушке своего возлюбленного. Стрейджен уже заметил, что делала она это довольно часто. Может быть, то, что ей нравилось гладить обритую голову низкорослого пелоя, отчасти повлияло на ее решение стать его женой?
– Тебе нужно побрить голову, – сказала великанша. – Напомни мне утром, я об этом позабочусь..
Затем Стрейджен, Кааладор и Миртаи – все трое в облегающей черной одежде – проскользнули в тень рощицы неподалеку от здания министерства внутренних дел.
– Ты и вправду без ума от этого малыша, а, Миртаи? – прошептал Стрейджен, ныряя под низко нависшую ветвь.
– Кринга? Да, он мне вполне подходит.
– Довольно вялое выражение нежных чувств.
– Чувства – дело личное, и их незачем выражать публично.
– Так ты все-таки его любишь?
– Не понимаю, Стрейджен, какое тебе может быть до этого дело.
Лужайки императорской резиденции заволокло туманом. Настала осень, и туман почти каждый вечер наползал с Тамульского моря. До восхода луны было еще далеко – одним словом, самая подходящая ночь для кражи со взломом.
Кааладор изрядно запыхался к тому времени, когда они добрались до стены, окружавшей министерство.
– Совсем потерял форму, – проворчал он.
– Ты не лучше Платима, – едва слышным шепотом упрекнул Стрейджен. Затем он глянул вверх, прищурясь и покачивая в руке массивный абордажный крюк. Отступив на шаг, он принялся вращать его широкими кругами, с каждым разом все больше выпуская веревку. Затем он размахнулся и швырнул крюк, за которым тянулась веревка, высоко вверх. Крюк пролетел над стеной и упал по ту сторону с негромким металлическим лязгом. Стрейджен подергал веревку, чтобы убедиться, что крюк зацепился прочно, и уселся на траву.
– Поднимаемся? – спросила Миртаи.
– Нет еще. Кто-нибудь мог нас услышать. Подождем, пока его любопытство не угаснет.
– Парни, что стоят ночью на страже, дорогуша, не больно-то горят желанием бегать на всякий бряк, – пояснил Кааладор. – Судя по моему опыту, они обычно считают, что хорошая стража – это стража без происшествий, а потому предпочитают не сворачивать со своего маршрута, чтобы разведать, откуда донесся подозрительный звук. Покуда никто не подожжет дом, они не отягощают себя любопытством. Притом, – добавил он, снова переходя на свой излюбленный говор, – каково бедолагам торчать цельную ночку на посту, не тяпнувши ни разу хмельного? А уж после кувшинчика-другого они и вовсе-то ни шиша не расслышат. – Он поглядел на Стрейджена и уже на правильном эленийском языке спросил:
– Не хочешь проверить окна на первом этаже прежде, чем мы полезем на крышу?
– Нет, – сказал Стрейджен. – Когда дом запирают снаружи, окна первого этажа проверяют не единожды, да и ночные стражники от скуки вечно гремят дверными ручками и дергают засовы на первом этаже. Лично я всегда предпочитал верхний этаж.
– А если и там окна заперты? – спросила Миртаи.
– Тогда разобьем стекло, – пожал он плечами. – Здание высокое, и снизу разбитого окна никто не разглядит.
– Не промахнись, Стрейджен, – предостерег Кааладор. – У меня предчувствие, что нам еще недели две сюда по ночам наведываться. Здание-то большое.
– Ну так примемся за дело, – сказал Стрейджен, поднимаясь на ноги. Он оглянулся на лужайку – туман к этому времени сгустился, – дернул пару раз веревку, чтобы окончательно убедиться, что крюк застрял прочно, и начал взбираться на стену.
– Ты за ним, дорогуша, – тихо сказал Кааладор Миртаи.
– Почему ты меня так называешь? – спросила она.
– Дак, боже ж мой, по чистой дружбе, и ничего эдакого. Ты не вздумай ябедничать своему кривоногому красавчику. Парнишка он славный, только, ежели тебя затронуть, сущий бес.
– Это верно, – согласилась Миртаи. Она проворно вскарабкалась вверх по веревке и оказалась на стене рядом со Стрейдженом.
– Что теперь? – спросила она.
– Когда поднимется Кааладор, заберемся на крышу и проверим окна верхнего этажа.
– Опять с помощью крюка?
Он кивнул.
– Кажется, взломщики – наполовину обезьяны.
– Мы предпочитаем считать себя ловкими и подвижными. Послушай-ка: если внутри мы на кого-нибудь наткнемся, вначале попробуем затаиться. Если это не сработает, стукнем его по голове. У Кааладора с собой бурдюк с вином. Он от души польет бедолагу вином – тем меньше будет веры его болтовне, когда он придет в себя. Постарайся никого не убить. Придется всю ночь прибирать за собой, а когда уйдем отсюда, тащить с собой тело. Это не обычная кража со взломом, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь узнал о нашем визите.
– Стрейджен, я это и без тебя знаю.
– Я уже видел тебя в деле, любовь моя. Если все-таки прикончишь кого-то, постарайся пролить как можно меньше крови. Я не хочу, чтобы восход солнца застиг меня здесь с тряпкой в руках.
– Отчего это вы оба нынче ночью так и сыплете нежностями?
– Что-то я тебя не понял.
– Кааладор все время зовет меня «дорогуша», а ты только что сказал: «любовь моя». Это имеет какое-то значение?
Стрейджен хохотнул.
– Шайка взломщиков, Миртаи, – довольно тесная компания. От того, как сработает один из нас, зависит жизнь других, и это порождает между нами весьма теплые чувства – до тех пор, пока не настанет время делить добычу. Тогда-то обычно все теплые чувства и испаряются.
– Сарабиан, – сказала Элана, – давай-ка расставим все по местам до того, как начнем открыто предпринимать какие-то шаги. Министерство внутренних дел знает, что мы что-то замышляем, но мы продолжаем делать вид, что все идет как обычно. Как правило, прежде чем оглашать воззвания и распускать правительство, необходимо посадить под замок всех, кто может этому помешать.
– Конечно, – согласился он, – я понимаю, что ты права. – Они вновь стояли на крепостном валу, любуясь тем, как над городом, выше густой пелены тумана, восходит солнце.
– Красиво, правда? – спросил император. – Цвет тумана почти идеально сочетается с розовато-лиловым оттенком стен и куполов.
– У тебя прекрасный город.
– В котором живет множество не столь уж прекрасных людей. Чем я заменю полицию после того, как разгоню министерство внутренних дел?
– По всей видимости, тебе придется объявить военное положение.
Сарабиан моргнул.
– Боюсь, атаны не прибавят мне новых друзей. У них весьма упрощенное понятие о справедливости.
– Сарабиан, ни мне, ни тебе не грозят перевыборы, так что мы можем совершать непопулярные поступки.
– Только до определенной степени, – возразил он. – Мне следует жить в мире с влиятельной аристократией Тамула, а я до сих пор получаю протесты касательно сыновей и братьев из многих знатных родов, которые были убиты или покалечены, когда атаны подавляли мятеж.
– Но ведь они были изменниками?
– Нет, – вздохнул Сарабиан, – пожалуй, что нет. Мы, тамульцы, вечно балуем своих детей, а в знатных семьях этот процесс доведен до крайности. Материон – средоточие имперской политики, и когда молодые тамульцы поступают в университет, они обязательно вмешиваются в политику, как правило самого радикального толка. Ранг и положение их семей защищают их от последствий излишеств юношеской восторженности. Я и сам, будучи студентом, отличался бунтарскими наклонностями и даже возглавлял несколько выступлений против правительства моего отца. – Император слабо улыбнулся. – Меня регулярно арестовывали по меньшей мере раз в неделю. Правда, в темницу меня так и не бросили, как бы я ни величал своего родителя. Я изо всех сил старался угодить за решетку, но полиция не пожелала пойти мне навстречу.
